Часы показывали уже четыре утра, когда в комнату Фауста вломилась компания молодых друзей — неясно, были ли они философами или просто любителями бесполезного времяпрепровождения. Им казалось, что Фауст знает абсолютно всё. Не зря он всегда поражал окружающих своими манерами и игнорировал светские нормы и предвзятости. Обычно Фауст встречал своих товарищей небритым, сидя в кресле с черной кошкой на руках. Однако в столь поздний час он отказался обсуждать вопросы смысла жизни и назначения человека. Беседа была отложена на следующую полночь. Фауст вспомнил притчу о слепом, глухом и немом нищем, который потерял монету. Безрезультатно ища её, нищий вернулся домой и лёг на своё каменное ложе. Вдруг монета выпала из его одежды и скатилось за камни. «Иногда и мы, — продолжал Фауст, — похожи на этого слепца, ведь мы не только не понимаем мир, но и друг друга, не умеем различать правду и ложь, гениальность художника и безумие.»

Ночь 3

Мир полон эксцентричных людей, и каждый из них может рассказать удивительную историю. В один жаркий день в Неаполе молодой человек в антикварной лавке встретил незнакомца в напудренном парике и старом кафтане, который изучал архитектурные гравюры. Чтобы завязать с ним разговор, он предложил взглянуть на проекты архитектора Пиранези: грандиозные дворцы, пещеры, превращенные в замки, бесконечные своды и темницы… Увидев книгу, старик с ужасом отскочил: «Закройте, закройте эту проклятую книгу!» Это был сам архитектор Пиранези. Он создал множество грандиозных проектов, но так и не смог их реализовать, издав только свои чертежи. Каждый том и каждый рисунок терзали его, требуя воплощения в зданиях, не давая покоя душе художника. Пиранези просил у молодого человека десять миллионов червонцев, чтобы соединить арку Этны с Везувием. Сочувствуя безумцу, он подал ему червонец. Пиранези вздохнул и решил добавить его к сумме, собранной для покупки Монблана…

Ночь 4

Однажды мне явился призрак знакомого — почтенного чиновника, который не сделал ни добра, ни зла. Тем не менее, он смог дослужиться до статского советника. После его смерти его похоронили без особой помпы, и все разошлись. Но я продолжал думать о покойном, и его призрак появился передо мной с слезами, упрекая меня в равнодушии и презрении. Как китайские тени на стене, передо мной возникали разные эпизоды его жизни. Вот он — мальчик в доме своего отца. Но его воспитывает не отец, а слуги, которые учат его невежеству, разврату и жестокости. Вот мальчик, облачённый в мундир, и теперь свет убивает и развращает его душу. Хороший товарищ должен пить и играть в карты. Хороший муж должен делать карьеру. Чем выше звания, тем сильнее скука и обида — на себя, на людей, на жизнь.

Скука и обида привели к болезни, болезнь — к смерти… И вот эта страшная особа здесь. Она закрывает мне глаза, но открывает духовные очи, чтобы умирающий увидел наготу своей жизни…

В городе проходил бал. Всеми делами руководил капельмейстер. Он, казалось, собрал всё странное из произведений известных музыкантов. Звучал могильный голос валторн, хохот литавр, смеющихся над твоими надеждами. Вот Дон-Жуан насмехается над донной Анной. Вот обманутый Отелло берёт на себя роль судьи и палача. Все пытки и страдания сливались в одну гамму, темным облаком нависшую над оркестром… С него капали на паркет кровавые капли и слёзы. Атласные башмачки красавиц легко скользили по полу, танец был подчинён какому-то безумию. Свечи горели неровно, колебались тени в удушливом тумане… Казалось, танцуют не люди, а скелеты. Утром, услышав благовест, я заглянул в храм. Священник говорил о любви, молился о братском единении человечества… Я бросился будить сердца веселящихся безумцев, но экипажи уже миновали церковь.

Населённый город постепенно опустел, осенняя буря загнала всех под крыши. Город — живое, тяжело дышащее и ещё труднее соображающее чудовище. Одно небо было чистым, грозным и неподвижным, но ничей взор не поднялся к нему. Вот с моста скатилась карета, в которой сидела молодая женщина со своим спутником. Она остановилась перед ярко освещённым зданием. Протяжное пение огласило улицу. Несколько факельщиков сопровождали гроб, который медленно несли через улицу. Странная встреча! Красавица выглянула в окошко. В этот момент ветер отогнул и приподнял край покрова. Мертвец усмехнулся недоброй усмешкой. Красавица ахнула — когда-то этот молодой человек любил её, и она отвечала ему душевным трепетом, понимала каждое его движение… Но общее мнение поставило между ними непреодолимую преграду, и девушка покорилась свету. Едва живая, через силу поднимается она по мраморной лестнице, танцует. Но эта бессмысленная фальшивая музыка бала ранит её, отзывается в её сердце мольбой погибшего юноши, мольбой, которую она холодно отвергла. Но вот шум, крики у входа: «Вода, вода!» Вода уже подточила стены, проломила окошки и хлынула в зал… Что-то огромное, черное появилось в проломе… Это черный гроб, символ неизбежности… Открытый гроб мчится по воде, за ним волны влекут красавицу… Мертвец поднимает голову, касается её и хохочет, не открывая уст: «Здравствуй, Лиза! Благоразумная Лиза!»

Лиза с трудом пришла в себя после обморока. Муж сердится, что она испортила бал и перепугала всех. Он никак не мог простить, что из-за женского каприза лишился крупного выигрыша.

И вот пришли тяжёлые времена. Жители городов бежали в поля, чтобы прокормить себя. Поля становились селами, села — городами. Исчезли ремесла, искусства и религия. Люди начали чувствовать себя врагами. Самоубийцы были признаны героями. Законы воспрещали браки. Люди убивали друг друга, и никто не защищал убиваемых. Повсюду появлялись пророки отчаяния, внушавшие ненависть отверженной любви и оцепенение гибели. За ними пришёл Мессия отчаяния. Его взор был холоден, голос громок, призывающий людей вместе испытать экстаз смерти… И когда из развалин вдруг появилась юная чета, прося отсрочить гибель человечества, ей отвечал хохот. Это был условный знак — Земля взорвалась. Впервые вечная жизнь раскаялась…

Ночь 5

Несколько умов пытались создать новое общество. Последователи Бентама нашли пустынный остров и образовали там сначала город, затем целую страну — Бентамию, чтобы реализовать принцип общественной пользы. Они считали, что польза и нравственность — это одно и то же. Все работали. Мальчик в двенадцать лет уже откладывал деньги, собирая капитал. Девушка читала трактат о прядильной фабрике. Все были счастливы, пока население не увеличилось. Тогда земли стало не хватать. В это время на соседних островах также возникли поселения. Бентамцы разорили соседей и захватили их земли. Но возник спор между пограничными городами и внутренними: первые хотели торговать, вторые — воевать. Никто не смог примирить свою выгоду с выгодой соседа. Споры перешли в бунт, бунт — в восстание. Тогда пророк воззвал к окаменевшему народу, прося обратить взор к алтарям бескорыстной любви. Никто не услышал его — и он проклял город. Спустя несколько дней извержение вулкана, буря и землетрясение уничтожили город, оставив лишь безжизненный камень.

Ночь 6

Странный человек посетил маленький домик в предместье Вены весной 1827 года. Он был одет в черный сюртук, волосы растрепаны, глаза горят, галстук отсутствует. Он искал квартиру. Видимо, когда-то он занимался музыкой, поскольку обратил внимание на музыкантов-любителей, собравшихся здесь разыграть последний квартет Бетховена. Незнакомец, однако, не слушал музыки, он только наклонял голову в разные стороны, и слёзы текли по его лицу. Лишь когда скрипач сыграл случайную ноту, старик поднял голову: он услышал. Звуки, которые разрывали слух присутствующих, приносили ему удовольствие. Едва молодая девушка, пришедшая вместе с ним, смогла отвлечь его. Бетховен ушёл, никем не узнанный. Он был очень оживлён, говорил, что только что сочинил самую лучшую симфонию, и хотел это отпраздновать. Но Луизе, которая его содержала, нечего было ему предложить — денег хватало только на хлеб, не было даже вина. Бетховен пил воду, принимая её за вино. Он обещал найти новые законы гармонии, соединить в одном созвучии все тона хроматической гаммы. «Для меня гармония звучит тогда, когда весь мир превращается в созвучие, — говорил Бетховен Луизе. — Вот она! Вот звучит симфония Эгмонта! Я слышу её. Дикие звуки битвы, буря страстей — в тишине! И снова звучит труба, её звук всё сильнее, всё гармоничнее!»

О смерти Бетховена пожалел кто-то из придворных. Но его голос потерялся: толпа слушала беседу двух дипломатов…

Ночь 7

Гости были покорены искусством импровизатора Киприяно. Он облекал предмет в поэтическую форму, развивал заданную тему. Он одновременно писал одно стихотворение, диктовал другое и импровизировал третье. Способность к импровизации он получил совсем недавно. Его одарил доктор Сегелиель. Киприяно вырос в бедности и тяжело переживал, что чувствует мир, но не может его выразить. Он писал стихи по заказу, но безуспешно. Киприяно думал, что в его неудачах виновата болезнь. Сегелиель лечил всех, кто обращался к нему, даже если болезнь была смертельной. Он не брал денег за лечение, но ставил странные условия: выбросить в море большую сумму денег, сломать свой дом, покинуть родину. Отказавшиеся выполнить эти условия вскоре умирали. Недоброжелатели обвинили его в многочисленных убийствах, но суд оправдал его.

Сегелиель согласился помочь Киприяно и поставил условие: «Ты будешь каждое мгновение всё знать, всё видеть, всё понимать». Киприяно согласился. Сегелиель положил руку на сердце юноши и произнёс заклинание. В этот момент Киприяно уже чувствовал, слышал и понимал всю природу — как прозектор видит и чувствует тело молодой женщины, касаясь его ножом… Он хотел выпить стакан воды — и видел в ней мириады инфузорий. Он ложится на зеленую траву и слышит тысячи молотков… Киприяно и людей, Киприяно и природу разделила бездна… Киприяно обезумел. Он бежал из родных мест, скитался. Наконец он стал шутом у одного степного помещика. Он ходит во фризовой шинели, подпоясанный красным платком, сочиняет стихи на языке, составленном из всех языков мира…

Ночь 8

Себастьян Бах воспитывался в доме своего старшего брата, органиста ордруфской церкви Христофора. Это был уважаемый, но несколько чопорный музыкант, который жил по-старинному и так же воспитывал своего брата. Только на конфирмации в Эйзенахе Себастьян впервые услышал настоящий орган. Музыка захватила его целиком! Он не понимал, где он находится, почему, не слышал вопросов пастора, отвечал невпопад, вслушиваясь в неземную мелодию. Христофор не понял его и очень огорчился легкомыслием брата. В тот же день Себастьян тайком пробрался в церковь, чтобы понять устройство органа. И тут его посетило видение. Он увидел, как трубы органа поднимаются вверх, соединяются с готическими колоннами. Казалось, в облаках проплывают легкие ангелы. Каждый звук был слышен, и, однако, понималось лишь целое — заветная мелодия, в которой сливались религия и искусство…

Христофор не поверил брату. Огорчённый его поведением, он заболел и скончался. Себастьян стал учеником органного мастера Банделера, друга и родственника Христофора. Себастьян обтачивал клавиши, вымерял трубы, выгибал проволоку и постоянно думал о своём видении. Вскоре он стал помощником другого мастера — Альбрехта из Люнебурга. Альбрехт удивлял всех своими изобретениями. Вот и сейчас он приехал к Банделеру, чтобы сообщить, что изобрёл новый орган, и император уже заказал этот инструмент. Заметив способности юноши, Альбрехт отдал его учиться вместе со своей дочерью Магдалиной. Наконец учитель добился для него места придворного скрипача в Веймаре. Перед отъездом он обвенчался с Магдалиной. Себастьян знал только своё искусство. Утром он писал, занимался с учениками, объясняя гармонию. С Венерами он играл и пел вместе с Магдалиной на клавикорде. Ничто не могло нарушить его спокойствия. Однажды во время службы к хору присоединился ещё один голос, похожий то на вопль страдания, то на возглас весёлой толпы. Себастьян посмеивался над пением венецианца Франческо, но Магдалина увлеклась и пением, и певцом. Она узнала песни своей родины. Когда Франческо уехал, Магдалина изменилась: замкнулась, перестала работать и только просила мужа сочинить канцонетту. Несчастная любовь и заботы о муже свели её в могилу. Дети утешили отца в горе. Но он понял, что половина его души погибла раньше времени. Тщетно пытался он вспомнить, как пела Магдалина — он слышал лишь нечистый и соблазняющий напев итальянца.

Ночь 9

Когда завершился путь каждого из описанных героев, все они предстали перед Судилищем. Каждый был осужден либо за то, что сделал с собой, либо за то, чего не сделал. Один Сегелиель не признал над собой высшую власть. Судилище потребовало от подсудимого явиться перед собой, но ему отвечал лишь далекий голос из бездны: «Для меня нет полного выражения!»

Владимир Одоевский - Русские ночи