реклама
Бургер менюБургер меню
Старчиков Степан
Последние
Гарри Гаррисон - Неукротимая планета
Гарри Гаррисон - Неукротимая планета

Слушать "Неукротимая планета" Гарри Гаррисон слушать онлайн первая книга в цикле "Мир смерти"

Какая-то планета в галактике обязательно должна быть самой суровой, безжалостной и грозной. И хотя Пирр не совсем отвечает этому описанию, она все же является довольно жестоким местом.

Язон ДинАльт - уникальный персонаж, который до сих пор остается выдающимся представителем своего жанра. На Неукротимой планете все ее обитатели обладают невероятными физическими возможностями, которые главный герой не может превзойти, и поэтому оказывается слабейшим звеном в обществе настоящих героев.

В то же время флора и фауна Пирра уничтожают инопланетных захватчиков с поразительной эффективностью и настойчивостью.

Это захватывающее произведение на удивление простое и незаурядное, охватывает многие темы, такие как социальная, антивоенная, гуманистическая и планетарная фантастика.

Слушать Гарри Гаррисон "Мир смерти" слушайте бесплатно

Гаррисон Гарри - Специалист по этике
Гаррисон Гарри - Специалист по этике
Аркадий Натанович и Борис Натанович Стругацкие – классики современной научной и социальной фантастики. Произведения Стругацких издавались в переводах на 42 языках в 33 странах мира. На русском языке вышло четыре полных собрания их сочинений. «Улитка на склоне» – самое сложное и необычное произведение братьев Стругацких. Это повесть-загадка, в которой каждый читатель видит свой смысл: политическую сатиру, философскую притчу, эзотерическое пророчество, символистское, экзистенциальное, сюрреалистическое и даже психоделическое содержание. Книга состоит из двух, на первый взгляд, не связанных между собой повествований, двух миров, совершенно непохожих друг на друга. Мир Леса – странный, непонятный, заманчивый… И абсурдный мир Управления, в котором соседствуют отделы Изучения, Охраны и Искоренения Леса. И главные герои – Кандид и Перец, каждый из которых следует своим путем, движется к истине, медленно, но упорно, как улитка, ползущая к вершине горы…
Андерсон Пол - Патруль времени
Андерсон Пол - Патруль времени
В первой повести, «Патруль времени», путешественник во времени, оснащенный лазерным оружием, попадает на берега «Туманного Альбиона» во времена королей Хенгиста и Артура. Объединение враждующих племен бриттов и саксов в одно королевство постепенно привело к распространению их власти на всю планету. Вторая повесть сборника — «Легко ли быть царем» — рассказывает о путешествии в мир, где персы строят языческие храмы и гадают на внутренностях животных, европейцы не выбрались из лесов, а Америка еще не открыта. «Единственная игра в городе» — повесть о покорении Монголами Америки, создании ими самой мощной державы на земле. Когда Колумб прибыл к американским берегам, он обнаружил Великое Американское Ханство. «Delenda Est». В этом мире нет самолетов, атомного оружия, космических кораблей и пенициллина. Ганнибал захватил и уничтожил Рим. В 1955 году карфагеняне по-прежнему воюют с германцами в Африке. Литва — самое могущественное государство в Европе, а Америку населяют кельты, которые разъезжают на примитивных паровых автомобилях.
Зайцев Борис - Чехов
Зайцев Борис - Чехов
Борис Зайцев, видный писатель Русского Зарубежья, был лично знаком с героем этой своей книги — Антом Чеховым. Более того, Чехов «благословил» начало литературной карьеры Зайцева. Этот факт, а также любовь Зайцева к Чехову как писателю, придали этой книге прекрасный личный оттенок. «Литературной биографией» она названа, так как Зайцев перемежает чисто биографические эпизоды с анализом чеховского творчества. Помимо «ЖЗЛовской» и литературоведческой задачи Зайцев решает и «философскую». Он полемизирует с двумя популярными в то время концепциями: советской, по которой Чехов предстает чуть ли не соцреалистом и эмигрантской (Шестов, Адамович), в которой Чехова понимали как «жестокого таланта», художника пустоты и абсурда. Зайцев же видит Чехова как минимум певцом гуманизма, любви к ближнему, искателя смысла, как максимум — писателя, проникнутого евангельским светом, причем этот свет все ярче к концу творчества Чехова.
Зайцев Борис - Жуковский
Зайцев Борис - Жуковский
Историки литературы очень любят исследовать вопросы о зависимости писателей друг от друга и о влиянии предшествующих на последующих. Мне лично эта литературоведческая традиция представляется малопродуктивной даже и с чисто научной точки зрения. То, что один писатель своим творчеством напоминает другого, очень часто объясняется не влиянием, не воздействием одного на другого, но сродством их душ, а потому и стилей. Стиль и душа неотрывно связаны друг с другом. Установление этих созвучий гораздо важнее, чем установление влияний. О том же, кто из русских писателей Зайцеву наиболее созвучен и за что им любим, он сам рассказал в своих трех монографиях о Жуковском, Тургеневе и Чехове. Написаны все три монографии по-зайцевски. Не извне, а изнутри. С интуитивным проникновением в жизненные судьбы любимых им авторов и с повышенным вниманием к религиозным темам их творчества; по отношению к Чехову это подчеркивание религиозной темы кажется на первый взгляд не вполне оправданным, но при более глубоком проникновении в зайцевское понимание Чехова, оно все же убеждает. Очень важно и ценно в этих монографических работах Зайцева и то, что жизни писателей и развитие их творчества даны на тщательно изученном и прекрасно написанном фоне русской культурной и общественной жизни. Это прежде всего относится к Тургеневу и к Жуковскому. В меньшей степени – к Чехову. Но все же и за ним стоит фон нашего времени. Считая Жуковского истоком русской поэзии, Зайцев не преувеличивает ни его художественного дара, ни числа его бесспорных творческих удач. Он лишь отмечает особенности его поэтического дарования: «легкозвонную певучесть» его голоса, «летучий сквозной строй» его стиха и «спиритуалистическую легкость» его поэзии. Восхваляет он его лишь указанием на то, что в Жуковском впервые раздались те звуки, что создали славу великого Пушкина. Жуковский, – пишет Зайцев, – русский Перуджино, через которого войдет, обгоняя и затемняя его, русский Рафаэль. Тхоржевский в «Истории русской литературы» упрекает Зайцева в том, что он в своей «мастерской книге» о Жуковском стилизует поэта под святого. Упрек этот, мне кажется, неверен уже потому, что Зайцев многократно называет Жуковского романтиком. Романтизм же, не отделимый от той или иной формы религиозности, со святостью никак не соединим. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно попытаться назвать Серафима Саровского романтиком. А кроме того, Зайцев подчеркивает, что Жуковский – «Скорее прожил жизнь около церкви, чем в церкви». «Церкви он несколько боялся, как бы стеснялся, духовенство знал мало… Его религиозность носила всегда очень личный характер»…