Один из находившихся в темноте выразил недовольство по отношению к живым, считая их чрезмерно самоуверенными. Живые полагают, что всё существующее зависит исключительно от них. Но жизнь включает в себя миллиарды мёртвых! Именно мёртвые страдают от духовных мук на протяжении тысячелетий.

Другой из теней возразил: живые тоже имеют значение. Конечно, они без стыда используют достижения мёртвых и чрезмерно высоко себя оценивают. Но стоит признать и ценность живых.

Первый из теней продолжил: он был весьма значимой фигурой при жизни. Настолько значимой, что казалось, что он был создан исключительно для смерти! По сути, лишь то, что остаётся после смерти, действительно имеет значение.

Нет, возразил ему уже выступавший оппонент, например, он тоже был выдающейся личностью, но создан был именно для жизни. Немногие обладают настоящим даром жить — лишь те, о ком можно сказать, что они действительно жили.

На этом, казалось, разговор мёртвых подошёл к концу. Но вмешался третий — приземистый толстяк с маленькими глазами и короткими ногами, как принято изображать торговцев. Имя его было Петтерсон, и он очень любил в той, ином мире свою лавку, товары, запахи кофе, сыра, мыла и маргарина. Умирал Петтерсон мучительно. Тому, кто всю жизнь провёл, продавая селёдку, трудно рассчитывать на бессмертие. К тому же он не верил в жизнь после смерти. Но вот он здесь, в темноте. Он благодарен. Он жил. Он умер. И всё равно жив. Он очень ценит это.

Потом начали говорить другие. Те, чья жизнь и смерть были полны смысла и даже философии, и другие, с обычными судьбами, порой даже наивными, иногда трогательными в своей простоте. Издавал звуки даже самый примитивный мёртвый, живший в далёкие времена. Дикарь не знал, кто он, даже не помнил, что когда-то жил. Он помнил лишь залы большого леса, смолу и влажный мох — и тосковал по ним.

И ещё среди теней сидели мёртвые, страдавшие от своей уникальности. У одного, например, не хватало большого пальца на правой руке. Он жил обычной жизнью, общался с другими, но всё равно чувствовал себя одиноким. У другого была своя особенность: он страдал из-за чёрного пятнышка на ногте среднего пальца левой ноги. С пятнышком он родился, с ним прожил всю жизнь и с ним ушёл. Все думали, что этот человек — как все, и никто не понимал его одиночества. Он всю жизнь искал себе подобного и ушёл, так и не будучи понятым.

В темноте говорили мужчина и женщина, их тянуло друг к другу. Женщина была счастлива лишь от того, что была рядом с любимым. Но она не понимала его, утверждал он. Он всю жизнь боролся, страдал, строил и разрушал, но она его не понимала. Да, но она верила в него, возражала женщина. Он сражался с жизнью, а она просто жила. Так они и спорили в темноте, оставаясь едиными и непримиримыми.

А один из сидящих в темноте не произнёс ни слова. Он не мог рассказать другим о своей судьбе. Им она могла бы показаться ничтожной или даже смешной. Он всю жизнь проработал служителем в общественном туалете: взимал плату с входящих и раздавал бумагу. В естественных человеческих потребностях он не видел ничего унизительного и считал свою работу необходимой, хоть и не слишком важной.

В стороне от остальных сидели двое — юноша и седой старик. Юноша говорил сам с собой: он обещал любимой приплыть к ней на берег, усыпанный цветами лотоса. Старик увещевал юношу, говоря ему, что его любимая давно умерла, и именно он, старик, держал её за руку в момент её смерти, ведь он — её сын. Он знал: его мать прожила долгую и счастливую жизнь с его отцом, юношу он узнал только по выцветшей фотографии, мать никогда не вспоминала его: ведь любовь — это ещё не всё, а жизнь — это всё... Но юноша продолжал шептать, обращаясь к возлюбленной, а старик сказал ему, что вся его жизнь — это любовь, другой жизни он не знает.

В темноте звучали и более печальные голоса. Один из мёртвых жил на острове, внутри которого был заключён огонь. Он любил девушку по имени Джудитта, и она тоже любила его. Однажды они поднялись в горы и встретили одноглазую старуху — этим глазом она видела лишь истинное. Старуха предсказала Джудитте, что она умрёт при родах. И хотя рассказчик решил не трогать любимую, чтобы она жила, она заставила его овладеть собой и вышла за него замуж, она была очень земной женщиной. Когда же Джудитта родила ребёнка и умерла, а рассказчик вышел из хижины с новорождённым на руках, он увидел своё племя, исполняющее гимн в честь символа плодородия — фаллоса, и в этот момент огонь вырвался из-под земли на горах, и все стояли и ждали его, не пытаясь спастись, потому что спастись было невозможно, и пели гимн в честь плодородия жизни. В этот момент рассказчик осознал смысл бытия. Жизни важна лишь жизнь вообще. Ей, конечно, нужны и деревья, и люди, и цветы, но они ей не дороги по отдельности — проявив себя в них, жизнь легко их уничтожает.

Тут заговорил ещё один голос — медлительный, ясный и бесконечно мягкий. Говоривший утверждал, что он — спаситель людей. Он возвестил им страдания и смерть, освобождающие от земной радости и муки. Он был на земле временным гостем и учил: всё есть лишь видимость, ожидание истинного сущего. Он называл Бога своим отцом, а смерть — своим лучшим другом, ибо она должна была соединить его с Богом, пославшим его жить среди людей и принять на себя скорбь всего живого. И вот люди распяли говорившего, а Отец укрыл его во мгле, чтобы скрыть от людских глаз. Теперь он здесь, в темноте, но не нашёл Отца и понял: он — просто человек, а скорбь жизни — не горька, а сладостна, она — не то, что он хотел взять на себя своей смертью.

Не успел он закончить, как рядом другой голос заявил: а вот он, говорящий сейчас, был в земной жизни метрдотелем, он служил в самом большом и посещаемом ресторане. Метрдотель — самая трудная и уважаемая профессия, она требует тонкого умения угадывать человеческие желания. Что может быть выше! И теперь он боится, что там, на земле, ещё не нашли ему достойной замены. Он тревожится по этому поводу. Он страдает.

Мёртвые зашевелились, никто уже ничего не понимал, каждый твердил своё, но тут поднялся ещё один — в жизни он был сапожником — и произнёс пламенную речь. Что есть истина? — вопрошал он. Земная жизнь — это сплошная путаница. Каждый знает только себя, хотя все ищут чего-то другого. Каждый одинок в бесконечном пространстве. Нужно найти что-то одно, единое для всех! Нужно отыскать Бога! Чтоб взыскать с него ответ за жизнь, которая сбивает всех с толку!

Говоривший сильно задел мёртвых. Все осознали, какую страшную путаницу представляет собой жизнь, и согласились, что в ней нет ни покоя, ни почвы, ни твёрдой основы. Хотя некоторые задумались: а существует ли Бог? Но их убедили пойти искать его — ведь хотели найти Его очень многие.

И начался долгий путь. К мёртвым примыкали всё новые и новые группы, и в конце концов они слились в громадное людское море, которое бурлило и клокотало, но постепенно, как это ни странно, упорядочивалось. Действительно, объединённые общей идеей, мёртвые быстро отыскивали себе подобных: особенно несчастные находили особенно несчастных, в общем-то счастливые — в общем-то счастливых, бунтари — бунтарей, великодушные — великодушных, вязальщики веников — вязальщиков веников... И вдруг стало ясно: разнообразие жизни не так уж и велико! Одна группа мёртвых окликала другую. Вы кто? — спрашивали одни. Мы — лавочники Петтерсоны, — отвечали им. А вы кто? И им отвечали: мы — те, у кого на ногте левой ноги есть чёрное пятнышко.

Но когда все наконец разобрались и наступили мир и покой, люди ощутили опустошённость. Путаницы не стало. Всё было упорядочено. И исчезло чувство одиночества — одинокие соединились с миллионами одиноких. Все проблемы разрешились сами собой. И без необходимости стало искать Бога.

И тогда выступил вперёд некто неказистый и сказал: «Что это такое! Всё так просто, что, выходит, и жить не стоит! Ничего таинственного в жизни нет. И всё в ней — лишь простое повторение незамысловатых действий. Сражаться и бороться, получается, не за что? Единственное, что от человека остаётся, кем бы он ни был, это кучка навоза для травы будущего года. Нет! Нужно непременно отыскать Бога! Чтобы он ответил за никчёмность жизни, которую создал!»

И все двинулись дальше. Прошло тысячи лет, а они всё шли и шли, и уже начали отчаиваться. Тогда, посоветовавшись, выбрали самых мудрых и благородных и поставили их впереди. И те, в самом деле, ещё через тысячу лет указали на мерцавшее впереди светлое пятнышко. Казалось, до него — сотни лет пути, но пятнышко света неожиданно оказалось рядом. Свет лился из железного фонаря с запылёнными стёклами, он падал на старичка, который пилил дрова. Мёртвые удивились. Ты бог? — спросили они. Старичок растерянно кивнул им в ответ. — А мы — жизнь, которую ты сотворил. Мы боролись, страдали, волновались и верили, мы гадали и надеялись... С какой целью ты создал нас? — Старичок смутился. Оробев, он взглянул на окружавшие его толпы, потупился и сказал: — Я — работник. — Это видно, — заметили выбранные старейшины, а позади послышались возгласы возмущения. — Когда я изготавливал жизнь, ничего такого я не хотел, — продолжал извиняться старик.

Но он швырнул их в бездну отчаяния, обрёк на муки, на страх и на беспокойство, он внушил им неоправданные надежды! Так кричали старейшины. — Я сделал как мог, — ответил старик.

И он же дал им солнце и радость, позволил наслаждаться прелестью жизни, утра и счастья! Так кричали старейшины. И старик ответил им тем же. Он сделал как мог. Он говорил им одно и то же. И его ответ сбивал с толку спрашивавших. Но страсти рвались наружу. Для чего он всё это затеял? Ведь была какая-то цель? С какой целью запустил он дьявольскую машину жизни? Люди жаждут гармонии и полны отрицания, они хотят разнообразия и единства, сложности и простоты — всего сразу! Зачем он сотворил их такими?

Старик слушал спокойно. С виду он всё ещё смущался, но смирения в нём становилось всё меньше. Он ответил им. Он — просто работник. И он трудился не покладая рук. И ни к чему слишком сложному не стремился. Ни к радости, ни к скорби, ни к вере, ни к сомнению. Он просто хотел, чтобы у людей что-то было и чтобы им не пришлось довольствоваться пустотой.

Старейшины чувствовали, как укололо их что-то в сердце. Старик вырастал у них на глазах. И сердца их наполнились теплом. Но люди сзади не видели, что происходит впереди. И, чтобы воспрепятствовать всякой попытке обмана, вперёд выставили тысячи детей, которые следовали со всеми. Зачем Бог сотворил этих невинных малюток? Они — мертвы! О чем он тогда думал?

Дети не знали, чего от них хотят, им понравился старый дед, они потянулись к нему, а он присел среди них и обнял. Ничего он тогда не думал, — сказал Бог, лаская детей.

Толпы мёртвых стояли, глядя на Бога с детьми, и в груди у каждого что-то таяло. Все вдруг ощутили таинственную связь с Ним и поняли, что Он — такой же, как они, только глубже и больше их.

Им было трудно покидать Бога, и труднее всего расставались с ним дети. Но старик сказал им, что нужно слушаться взрослых. И дети послушались!

Толпы мёртвых снова двинулись в путь. Люди спокойно и умиротворённо, как братья, беседовали друг с другом. И смысл всех их очень разных слов сводился к тому, что сказал один пожилой мужчина. А сказал он простую вещь — он принимает жизнь, какова она есть. Ведь никакой другой жизни представить себе всё равно невозможно!

Дойдя до области тьмы, откуда они все вышли, и сказав всё, что они хотели сказать, мёртвые разошлись. Каждый направился к месту, которое уготовано ему в будущем.

Пер Лагерквист - Улыбка вечности