Вчера к нам заходила Нина, «красивая связистка», она в браке. «А ты всё ещё малявка, да?» — поинтересовалась она. Интересно, придёт ли Нина сегодня?

Вот она появляется, рядом с ней незнакомая связистка. Вдруг вдалеке раздаётся взрыв. Кто-то кричит: «Ложись!» Я вижу, как Нина медленно встаёт с грязного снега, а та, другая, остаётся неподвижной. Это наша первая мина.

Я потерял ложку. Есть нечего. Ем кашу по чуть-чуть. Мы готовимся к наступлению. «Что с твоими ладонями?» — спрашивает старшина. Мои ладони в крови. «Это от минных ящиков», — поясняет Шонгин.

Сашка Золотарев делает зарубки на палочке в память о погибших. На палочке уже не осталось места.

Я прихожу в штаб полка. «А у тебя красивые глаза», — говорит Нина. Эти слова словно дают мне крылья. «Я завтра приду к тебе, ты мне нравишься», — отвечаю я. «Я многим нравлюсь, здесь ведь кроме меня никого нет», — отвечает она. Мы меняем позиции. Едем на машине. Снег с дождём. Ночь. Мы останавливаемся и стучимся в одну хату. Хозяйка впускает нас. Все укладываются спать. «Лезь ко мне», — говорит тихий голос с печки. «А ты кто?» — спрашиваю я. «Мария Андреевна». Ей шестнадцать лет. «Иди поближе», — говорит она. «Пусти», — отвечаю я. «Ну и вали на свою лавку, если тебе с людьми тесно». На следующий день ранят Гургенидзе. «Попадалься», — грустно улыбается он. Его отправляют в госпиталь.

Сашка Золотарев узнаёт, что неподалёку стоят машины с крупой, а водители дремлют. «Неплохо бы нам по котелку отсыпать», — говорит Сашка и уходит к машинам. На следующий день комбат ругает Сашку за кражу. Я говорю, что Сашка раздал всем, а сам думаю, где был этот комбат, когда мы принимали первый бой под совхозом № 3. В училище по режиму питался. Я вспоминаю последнее комсомольское собрание, когда мальчики один за другим клялись погибнуть за Родину, и Женя, которую я любил тогда, сказала: «Мне вас жаль, мальчики. Войне нужны молчаливые, хмурые солдаты. Не надо шуметь». — «А ты?» — крикнул кто-то. «Я тоже пойду. Только не буду кричать и распинаться».

Мы — Карпов, старшина, Сашка Золотарев и я — отправляемся на базу армии за миномётами. Мы едем в полуторке. По дороге нам встречается девушка в погонах старшины. Её зовут Маша. Она просит подвезти её в тыл. Мы останавливаемся на ночлег в деревне. Хозяйка нашего дома очень похожа на мою маму. Она угощает нас пирогом из наших сухарей, наливает спиртного, чтобы мы согрелись. Мы ложимся спать. С утра садимся в машину.

Мы возвращаемся в штаб дивизии. Я встречаю Нину. «В гости приехал?» — спрашивает она. «Тебя искал», — отвечаю я. «Ах ты мой дорогой... Вот настоящий дружок. Не забыл, значит?» — говорит она. Мы обедаем с Ниной в штабной столовой. Говорим о том, что было до войны, о том, что у нас свидание посреди войны, и что я буду ждать её писем. Мы выходим из столовой. Я касаюсь её плеча. Она нежно отводит мою руку. «Не надо, — говорит она, — так лучше». Она целует меня в лоб и убегает в начавшуюся метель.

Мы получаем американский бронетранспортёр. Мы едем на нём и везём бочку вина — на всю батарею. Мы решаем попробовать вино. Оно льётся в котелки по шлангу для бензина и пахнет бензином. Выпив, Сашка Золотарев начинает плакать и вспоминать свою Клаву. Машина движется вперёд. Навстречу нам бежит фигура. Это солдат. Он сообщает, что «ребят пулями побило», семерых. В живых осталось двое. Мы помогаем хоронить убитых.

Идёт бой. Внезапно меня ударяет в бок, но я жив, только во рту земля. Это не меня убили, убили Шонгина. Сашка приносит связку немецких алюминиевых ложек, но я почему-то не могу ими есть.

«„Рама“ балуется», — говорит Коля. Я чувствую боль в ноге, левое бедро в крови. Меня ранило! Как же так — не в бою, ничего. Меня увозят в медсанбат. Сестра просит у меня документы. Я достаю их из кармана. За ними выпадает ложка. На ней выцарапано «Шонгин». И когда я успел её подобрать? Вот и память о Шонгине. В барак вносят новых раненых. Один из них злой, из миномётной. Он говорит, что все наши убиты: и Коля, и Сашка, и комбат. Он остался один. «Врёшь ты всё», — кричу я. «Врёт он», — говорит кто-то. «Ты не слушай, — говорит сестра. — Он ведь не в себе». — «Наши вперёд идут», — говорю я. Мне хочется плакать, и не от горя. Плачь. У тебя неопасная рана, школяр. Ты ещё поживёшь.

Булат Окуджава - Будь здоров школяр