Глава 1. С нуля
Нестерпимо болели руки и ноги, страшная боль пульсировала в голове. Казалось, мои кисти ампутируют тупой ножовкой. При этом меня качало, словно я плыл на надувном матрасе, переваливаясь через волны. Застонав от боли, я открыл глаза.
Над моей головой было сумеречное небо с редкими облаками. Потом в глаза бросились мои связанные руки, через которые была продета жердь. Усилием воли я приподнял голову, прижимая подбородок к груди: так и есть, ноги тоже связаны. Меня несли, словно добычу, как это делают охотники, возвращаясь с охоты. Через связанные руки и ноги продета жердь, а на ней, словно тушка кабана, болтаюсь я.
 Я со своим напарником Михаилом, находился на борту международной космической станции на орбите Земли, когда мы пролетели сквозь непонятное свечение и оказались в другом временном пространстве. Михаил погиб, пытаясь починить повреждение, причиненное нам космическим камешком. Мне не оставалось другого выбора, кроме как приземлиться на ставшей чужой Земле. Альтернативой было умереть на станции от голода и обезвоживания.
 На Землю я попал в аварийно-спасательной капсуле «Союз». Я приводнился на море, и течение вынесло меня на берег, который позднее я определил как южный берег Турции. Мне удалось прихватить со станции запас продуктов, медикаментов и немного одежды. В связи с ограниченным пространством спасательной капсулы многие вещи пришлось оставить на станции.
 Я стал понемногу обживаться на новом месте, но отсутствие людей угнетало. И вот однажды я спас от рук дикарей племени Канг троих подростков: Нел, Рага и Бара. Они происходили из племени Луома, уничтоженного более сильным племенем людоедов Канг. Нел стала моей женщиной, а ее братья, моими соплеменниками — Русами. Мы прожили на берегу бухты, куда течение принесло мою капсулу, два года. Потом нам пришлось плыть на плоту вдоль береговой линии, спускаясь к югу.
 За время путешествия наше маленькое племя Русов пополнилось двумя девушками-подростками, которых я нарек Лоа и Моа. В дороге мы пережили столкновение с ужасным племенем каннибалов, состоявших только из мужчин, сумели их перебить и, наконец, нашли свою землю обетованную. В бухте, которую мы облюбовали, проживали бежавшие от каннибалов люди племени Гара (Лисицы).
 Племя я взял под свое покровительство, и мы мирно уживались на протяжении нескольких лет. Меня называли Макс Са, что значит Дух Макс, и моя власть была абсолютной. За четыре года в нашем селении Плаж произошли значительные события. В состав племени Русов вначале влилось племя Уна (Кабаны), а вслед за ними и племя Чкара (Выдры). Шторм и течение принесли в бухту рыжеволосую красавицу Мию, ставшую моей второй женой. Миа оказалась вождем племени с матриархальным укладом жизни (Нига), которое я также взял под своё покровительство. 
Солнце было уже не в зените, значит прошло, как минимум, несколько часов с момента схватки. Последнее, что помню, это лицо умирающего дикаря со сточенными зубами, который валился на меня, напоровшись на мой меч.
Маа мертв… Когда тебе в спину вонзается копье толщиной с древко лопаты, трудно остаться живым. Я пока жив, но судя по кругам перед глазами и тошноте, потерял много крови. Под моим весом связанные руки и ноги онемели из-за веревки, нет скорее тонкой полосы коры какого-то дерева. Пальцев рук не ощущаю, тупая ноющая боль и такое чувство, словно кожа на руках готова треснуть.
Мы сажали ячмень и чечевицу, научились ковать железо и нашли свинец. Прелести бронзового века стали явью. В скотном дворе появилась живность, путем регулярных тренировок я сумел создать маленький, но хорошо обученный и экипированный отряд.
 Во время засухи, случившейся к концу пятого года моего пребывания на этой планете, через обмелевшую реку Литани перешли толпы дикарей, идущих с юга. Они предприняли спланированную ночную атаку. Но мы не только отбились, но и разгромили их. Преследуя оставшихся дикарей, мы прошли на юг около ста километров, взяли пленных и вернулись с триумфом.
 В момент, когда нам казалось, что все проблемы позади, и я уже забыл про найденный шлем американского летчика времен Второй мировой войны по имени Чарльз Тейлор, в небе появился самолет. Один из прилетевших на нём американцев умер от прободной язвы желудка, но двое других стали моими верными соратниками. Уильям Лайтфут оказался потомственным металлургом- кузнецом, и у нас появилось качественное холодное оружие. Герман Тиландер был моряком, построенная им «Акула» уверенно рассекала воды Средиземного моря.
 Мы пережили нашествие саранчи и огромной армии дикарей, захвативших Плаж. Преодолели все трудности, приручили верблюдов и создали дромадерскую кавалерию. Я вернулся с Тиландером, Баром и Маа в бухту, где прожил два года, чтобы отбуксировать капсулу к месту нашего проживания. На охоте на нас напали дикари, Маа был убит сразу, я же потерял сознание от сильного удара по голове.
Я снова застонал, на этот раз специально и громко, но несущие меня дикари не проявили никаких эмоций. Мы продвигались в абсолютной тишине, был только слышен шелест раздвигаемой травы высотой почти с человеческий рост. Жесткие длинные травинки, похожие на камыш, периодически бьют меня по лицу. Рот пересох, горло саднит от боли, с трудом извлекаю подобие слюны, чтобы смягчить горло. Если меня будут нести в таком положение еще пару часов, гангрены рук точно не избежать. С ногами ситуация получше, но тоже недалеко до серьезного нарушения кровообращения.
Запахло дымом костра, и мы вышли из высокой травы. Мир сразу взорвался шумами и голосами, отдававшимися нестерпимой головной болью.
Мы прошли еще около сотни метров, и мои носильщики, не церемонясь, прямо с плеч скинули меня на землю вместе с жердью. Я ударился спиной и, как ни старался приподнять голову, все равно снова отключился.
На этот раз без сознания я был недолго и очнулся от того, что кто-то грубыми движениями освобождал мне руки и ноги. Застоявшаяся кровь хлынула по венам, принося нестерпимую боль и невероятное облегчение одновременно.
Рядом раздался грубый рык и голос произнес:
— Га!
«Встань» — так я перевел для себя этот рык, стараясь сфокусировать взгляд. Встать я не мог ни при каких обстоятельствах: меня мутило, и конечности пока не подавали признаков работоспособности.
— Га, — снова прорычал голос, и меня больно ткнули в бедро наконечником копья. Усилием воли я перекатился на живот и, подтянувшись, сел. Руки безвольно висели вдоль тела, ноги дрожали. Я увидел рычавшего дикаря. Массивная голова с выпирающей верхней челюстью и скошенным подбородком. Широкий нос, которому позавидовал бы любой африканец. Мощные надбровные дуги, поросшие густыми бровями, и большие глаза. Лоб не был виден из-за косм, которые сплелись в клубок.
— Чего тебе надо, обезьяна? — сказал я.
На лице дикаря отразилось невероятное удивление. Он обернулся и снова взревел:
— Ха!
На этот крик вокруг меня собралась целая толпа заросших мужчин, женщин и детей. На мужчинах и женщинах были линялые шкуры, повязанные вокруг талии. В большинстве своем они, наверное, служили украшениями, а не одеждой, потому что практически ничего не скрывали. Дети, даже подростки переходного возраста были вообще без шкур.
Я молча рассматривал неандертальцев, которые окружили меня. На мой взгляд, здесь было человек двадцать пять, если считать детей. Дикарь, тот, что ткнул меня копьем, сделал нетерпеливый жест рукой. Я не понял, чего от меня хотят, и попытался встать. Но ноги держали плохо, и я снова опустился на землю. Неожиданно орущая горилла снова ткнула меня копьем до крови. Боль была очень сильная и я, не сдержавшись, выругался трехэтажным матом, вспоминая всю его родню до самой первой прямоходящей обезьяны. Когда я замолк, гул восхищения прокатился по толпе, челюсти дикарей отвисли, и они уставились на меня как на чудо.
— Ха! — взревел дикарь, по всей видимости, вождь.
— Ха, — хором отозвалась толпа.
Вождь сделал движение, снова собираясь ткнуть меня копьем, но я успел выставить руки и сказать:
— Да подожди урод, что ты от меня хочешь?
Дикарь остановился, и на его лице промелькнуло подобие улыбки. Он наклонил голову, словно вслушиваясь, и снова сделал жест рукой, который я понял абсолютно точно: «говори».
— Что тебе сказать, дубина ты стоеросовая, кинг-конг недоделанный, вонючка неандертальская?
На лице дикаря отразилось восхищение, так ребенок смотрит на дорогую игрушку.
— Ха, — взревел он, запрокидывая голову, и снова сородичи поддержали его громким хором голосов.
Дикарь ткнул мальчишку своей лапой и снова произнес слово из двух букв:
— Да.
Парнишка просочился сквозь толпу и через минуту появился с коричневой человеческой рукой, в которой я узнал руку Маа. Вождь выхватил ее из рук парнишки и впился в нее зубами. Если бы в желудке что-нибудь было, я бы блеванул, но ограничился мучительными позывами к рвоте. Дикарь оторвал кусок мышц с полупрожаренной руки и протянул мне, оскалившись сточенными зубами. Меня затошнило сильнее, и я упал, снова стукнувшись головой о землю.
Дикари вдруг потеряли ко мне интерес и начали расходиться. Снова приподнявшись, я увидел, как они усаживаются кругом возле двух костров, с которых доносился запах жареного мяса. Возле меня остался один парнишка, тот самый, что принес руку Маа. Я осторожно пощупал затылок, морщась от боли. Корка крови со слипшимися волосами подтвердила, что рана была серьезная, но не смертельная.
— Принеси мне воды, — попросил я парнишку, показывая жестами, что хочу пить.
Но тот и глазом не повел, рассматривая меня как диковинную зверушку. На звуки голоса он реагировал не так как вождь, любопытство было, но восхищением и не пахло. Через полчаса я смог нормально размять руки и ноги и встал, чтобы оглядеться.
Мы находились около реки, у самого берега. Течение было медленным, неторопливым, даже казалось, что вода стоит. Увидев медленно плывущую по воде ветку, я понял, что мы уходили от моря. Сзади, в километрах двадцати пяти, виднелась горная гряда, возле которой произошла встреча с Кангами. Получается, что меня пронесли все это расстояние, пока я был без сознания. Неудивительно, что только сейчас руки и ноги обрели чувствительность, хотя глубокие странгуляционные борозды синюшного цвета, вызывали у меня ужас. Если мне повезет обойтись без гангрены, можно считать, что я родился в рубашке.
«Родился в рубашке, чтобы быть съеденным племенем людоедов», — съязвил внутренний голос.
«Да пошел ты в жопу», — отмахнулся я от него.
Тоже мне советчик — прошептал пару раз, что ходить на охоту опасно, но не возражал, когда мы пошли преследовать раненую антилопу. Прояви он свою бдительность и остроумие тогда, не сидеть бы мне сейчас среди людоедов. Даже поглощенные едой, они периодически оглядывались в мою сторону, проверяя, на месте ли их завтрашний обед.
Если бы не страшная рана на голове и потеря крови, я бы рискнул. С моей скоростью, они меня не смогли бы догнать, но сейчас вряд ли смогу пробежать даже сто метров. Еще раз я пересчитал дикарей: десять взрослых мужчин, семь женщин и шестеро детей-подростков, включая сторожившего меня. Итого двадцать три человека, из которых лишь десять представляют опасность. Даже пятеро моих людей, вооруженных луками, перебьют этот сброд. А они уже давно идут по следу, в этом я не сомневался.
Солнце клонилось к закату. Если племя останется здесь на ночь, самое позднее утром я буду свободен. Так, что нет смысла пытаться бежать и пытаться ускорить смерть. Сегодня они меня есть точно не будут, даже двадцать три человека не смогут съесть взрослого мужчину. Кроме того, у них наверное, и наша антилопа, ведь не оставят они такую добычу в степи?
Солнечный диск уже коснулся горизонта, когда наевшиеся людоеды стали вставать. Снова прозвучало ненавистное «Ха», и дикари стали собираться. Неужели они собираются идти ночью? А как же страх дикарей перед темнотой? Или это было ошибочное мнение Нел?
Двое дикарей подошли ко мне и связали руки длинной тонкой полоской коры молодого дерева. Тем временем, уже все племя встало в походный порядок: впереди вождь с тремя мужчинами, в середине женщины и дети вместе со мной. Оставшиеся мужчины шли в арьергарде. Меня толкнули в спину, и я зашагал вслед за племенем, периодически подгоняемый толчками в спину.
И вот тут меня начал охватывать настоящий страх… Тиландер с подмогой не подоспел к этому месту. Ошибочно полагая, что дикари остановились на ночь поблизости, они тоже остановятся, чтобы с первыми лучами продолжить поиски. А, если племя будет идти всю ночь? Они не были скороходами, но преодолевали не меньше четырех километров в час. Я старался успокоить себя мыслями о том, что, когда опустится ночь, людоеды остановятся.
Но время шло, а дикари даже не сбавляли шаг. За все время ходьбы не заплакал ни один ребенок, и никто не перемолвился словом. Когда по моим ощущениям мы шли уже не менее пяти часов, мои ноги стали заплетаться, дважды я падал, неосторожно поставив ногу. И оба раза меня поднимали за волосы, бесцеремонно и молча. В среднем женщины, которые шли рядом со мной, не доставали макушкой головы до моего плеча. Воины были чуть выше, а вождь был ниже меня всего лишь на полголовы.
Когда я упал в третий раз, воин сзади нарушил молчание:
— Ха! — заорал он.
— Ха, — отозвался другой голос.
Людоеды остановились. В свете полной луны я увидел фигуру вождя, который приблизился ко мне и, присев на корточки, ощупал мои опухшие лодыжки.
— Ха, — последовала его команда, и меня, подняв, закинули на плечо к одному из воинов.
Я находился лицом к его спине, которая поросла волосами, словно шерсть медведя. От дикаря пахло мочой, калом и еще порядка двадцатью оттенками вони. Дикари беззвучно тронулись в путь. Свесившись с плеча воина, я старался не касаться лицом шерсти на его спине. Но для этого приходилось напрягать затылочные мышцы, и минут через десять я сдался. Мои восемьдесят пять килограммов дикарь нес, словно на плече у него лежала шкура, а не взрослый мужчина.
Племя остановилось лишь тогда, когда на востоке показались первые проблески зари. С появлением солнечных лучей я понял, что идем мы на север, северо-запад, удаляясь и от бухты и от Плажа. За время путешествия на плече дикаря опухоль с лодыжек спала, и я чувствовал себя значительно лучше. Пока мужчины, присев на корточки отдыхали, женщины спустились к реке, которая сейчас текла ниже нас в ста метрах слева. Через полчаса они вернулись с растениями, похожими на молодой камыш, белые корни которых были прямые словно стебель. Под внимательным взглядом вождя, женщины раздали корневища мужчинам, сами оставшисьпустыми руками.
— Да, — скомандовал вождь, и неандерталки снова ушли к реке.
Досталось и мне два корневища. Увидев, что дикари едят их без опаски, я откусил и прожевал один. Корневища были водянистые с кисловатым привкусом, но вполне съедобные. Осмелев, я быстро проглотил свою порцию и огляделся, у кого бы попросить добавки. Пустой желудок настоятельно требовал заполнить его даже такой, казалось, безвкусной едой. Вождь перехватил мой взгляд и протянул парочку белых корневищ. Когда я протянул руку, он убрал корневища в сторону.
— И что теперь каждый раз я должен тебе речи толкать, чтобы мог поесть? — спросил я.
Расчет оказался верен. Снова изобразив оскал, дикарь протянул мне корневища. Теперь я ел не торопясь, стараясь тщательно прожевать пищу, чтобы обмануть желудок. Когда женщины вернулись, на ходу доедая свои порции, я не то чтобы был сыт, но голод хотя бы не терзал меня безжалостно.
На плечах одного из воинов я заметил нетронутую тушу антилопы. Надежды на длительную остановку и угощение в виде мяса антилопы не оправдались. По команде вождя мы снова тронулись в путь, забирая все больше и больше на запад, следуя за руслом реки, которая теперь уже казалась не такой широкой. Отчетливо были видны берега, и даже мелкие водоплавающие грызуны, что копошились на том берегу.
С каждым пройденным километром таяла надежда, что Тиландлер и Бар нас догонят. Занятые спасательной капсулой, они отправятся на мои поиски не раньше чем через несколько часов. Час нужно идти до места нашей схватки, там они потеряют время, пытаясь обнаружить мой и Маа трупы. Интересно, что стало с пистолетом? Я его, кажется, просто бросил, когда выхватывал меч. Что стало с трупами убитых мною дикарей? Забрали их или оставили там?
Я даже похолодел от мысли, что, если трупы забрали, то всю кровь, пролитую у скал, могут посчитать нашей. А если найдут и пистолет, то вердикт Тиландлера и Бара будет неутешительным: Макс Са и Маа убиты, и их унесли дикари, чтобы сожрать. Возможно, что, даже посчитав нас мертвыми, осторожный Тиландер и пойдет дальше в погоню. Но, если всё же пойдет, и они смогут найти по следам место, где людоеды жрали Маа, то на этом погоня закончится. Закончится, потому что перед ними будут человеческие кости и наглядное доказательство того, что, как минимум, одного из нас съели, а второй просто продолжил свой путь в качестве провианта.
От этих размышлений мне стало плохо, я еле переставлял ноги, получая постоянные тычки в спину. Воины, шедшие за мной, восприняли мою походку, как и вчера. Без слов меня снова закинули на плечо, и движение продолжилось в прежнем ритме. Я досадовал на себя, что не догадался оставить на месте вечерней стоянки знаки, чтобы погоня поняла, что я жив.
Шкура на талии дикаря, что нес меня, абсолютно не скрывала его задницы. Мощные мышцы бугрились на ней, перекатываясь с каждым шагом. Та легкость, с которой он поднял и закинул меня на плечо, говорила о многом. Физически он был сильнее меня вдвое. Его руки, все в канатах вен и мышц, у плеч были толщиной с мою ногу. Даже прежние Канги были, мне кажется, ниже и слабее. Эти больше были похожи на стероидных бодибилдеров, которые бесконтрольно употребляли лекарства. Очень грубые черты лица, широкие ладони размером с лопату.
Следующая остановка произошла после обеда. Пока женщины разводили огонь и готовили антилопу, тупо бросая огромные куски мяса на угли, часть воинов исчезла. Вернулись они довольно быстро, неся еще одну горбоносую антилопу, похожую на помесь осла и оленя. Острыми камнями-рубилами животное разделали за несколько минут. Печень протянули вождю, который тут же начал её есть, обмазавшись весь кровью. Затем произошло то, что меня сильно удивило — разделанной антилопе вспороли желудок и все, кроме меня, стали есть полупереваренную травянистую массу, вывалившуюся наружу. На вонь из желудка дикари не обращали никакого внимания. Требуху с остатками травы бросили в сторону женщин, которые стали радостно вылизывать вывернутый желудок, а затем бросили оставшиеся кишки на угли. К запаху горелого мяса прибавилась вонь прелых листьев, которые осенью жгут дворники в городах.
На меня по-прежнему никто не обращал внимания. Превозмогая тошноту, я подошел к костру и выбрал обгорелый кусок мяса, вытащив его палкой. Женщины косились на меня, беззвучно скаля зубы, но вступать в прямой конфликт не решались.
— Да, — хлестко, словно выстрел, прозвучал голос вождя.
Женщины мгновенно ретировались. После этого к костру подошел вождь и остальные мужчины. Не обращая на меня внимания, каждый доставал себе кусок мясо прямо руками. Затем дикари плюхнулись на пятые точки, впиваясь зубами в мясо. Голод давил на меня с такой силой, что позабыв о грязных руках, а также то, что вчера эти людоеды ели человека из моего племени, я тоже сел и вцепился зубами в недожаренное мясо.
Мясо было пресным, жестким, с кровью, но ничего вкуснее я не ел за последние двое суток. Рыча, словно зверь, я отрывал куски и, немного разжевав, проглатывал их. Я не сразу заметил, что вождь и все остальные смотрят на меня с отвисшими от удивления челюстями. Поймав взгляды, обращенные ко мне, я оторвался на минуту от еды и, проглотив кусок, проговорил с вызовом:
— Что вылупились как бараны на новые ворота? Голод не тетка, мать вашу.
В этот момент я, наверное, выглядел не лучше их, с окровавленными губами, на которых кровь животного смешалась с соком из мяса.
Вождь встал и подошёл ко мне. Положив грязную ладонь мне на голову, он выдохнул:
— Ха!
На интуитивном уровне я понял, что только что меня перевели из разряда пищи на ужин в разряд членов племени.
— Ха, — внятно и громко отозвался я, вставая с места.
Мы пару секунд смотрели в глаза друг другу, и я готов поклясться, что в глазах вождя мелькнуло одобрение. Так космонавт Максим Серов, Великий Дух Макс Са Дарб стал неандертальцем племени Ха.

Глава 2. Эллочки-людоеды каменного века
Чем ближе Тиландер и преследователи становились к бухте, где осталась «Акула» и часть гребцов, тем больше сомнений одолевало американца, правильно ли он поступил, прекратив преследование. Достоверных фактов гибели Макса не было: его спутники брели, еле передвигая ноги. "Дойдем до бухты, соберу там совет, и проголосуем", — приняв решение, американец вздохнул свободнее. Ему очень трудно далось решение прекратить преследование, он видел, что только авторитет помощника Духа Макса Са, сдерживал аборигенов от немедленной расправы.
" Что будет, когда я предстану перед его женами? — от одной этой мысли, он покрылся потом, — рыжеволосая фурия меня пристрелит сразу, а смуглянка может даже будет пытать.«
Тиландер был здравомыслящим человеком, он сопоставил факты и пришел к неутешительному выводу, что Макс мертв. С его американской практичностью, следовало возвращаться в Плаж и позаботиться, чтобы существующий порядок вещей не нарушился и семья Макса оставалась у власти. Но угрюмые лица его спутников говорили о другом.
— Мы поговорим с оставшимися людьми и вернемся в степь, искать нашего правителя, — он впервые так назвал Макса и увидел, как немедленно разгладились лица Гау и Бара, как заулыбались гребцы Выдры. Раньше Тиландер считал, что среди Выдр имеет не меньший авторитет, чем сам Макс, но ему ясно дали понять, что главный и непререкаемый авторитет здесь всего один.
Гребцы Выдры, остававшиеся на «Акуле», пришли в ярость, узнав, что случилось. Решение было единогласным, искать Макса до тех пор, пока не найдут и отомстить за смерть Маа. С великим трудом Тиландеру, Гау и Бару удалось убедить троих гребцов в необходимости остаться на драккаре и охранять судно. Даже не отдохнув, поисковая группа из Тиландера, Бара и Гау с семнадцатью Выдрами, снова выдвинулась на поиски.
До места, где нашли останки съеденного человека, группа шла практически бегом, прошло двое суток и третьи были на исходе. За это время примятая трава расправилась и дальнейшее продвижение было затруднено, след терялся и приходилось часами рыскать по округе в поиске следа. Племя людоедов двигалось на север, на пятые сутки преследования, Тиландер с воинами наткнулись на обглоданный скелет антилопы. Раздробленные рубилами кости животного свидетельствовали, что несколько дней назад, здесь хозяйничали дикари.
На седьмой день группа вышла в настоящую саванну с высокой травой. Несколько раз след терялся, но опытные Выдры находили его по каким-то приметам или особенностям. Еще через два дня, Тиландер понял, что они окончательно потеряли след, никто из Выдр уже полдня не мог найти следов проходившего здесь племени. Преследователи еще сутки шли прямо, затем снова устроили совещание. Практически все, кроме Бара склонились к мысли, что дикари ушли на восток, потому что на север уже становилось прохладнее.
— Мы будем описывать круги, постепенно увеличивая радиус, пока не наткнемся либо на следы, либо на самих дикарей, — подвел американец итог обсуждению. За десять дней преследования, когда люди шли на пределе человеческих возможностей, ни один из них не заикнулся об усталости или не выразил сомнения в том, что Макс мертв.
— Макс Са Великий Дух, он не может уйти в поля Вечной Охоты, пока сам того не решит, — эти слова, сказанные на седьмой день преследования Баром, были встречены гулом одобрения. Тиландер понял, что пока они не найдут самого Макса или его останки, возвращение в Плаж откладывается на неопределенно долгий срок.
* * *
Если бы Эллочка-людоедка из «Двенадцати стульев» попала в каменный век к племени Ха, ее психика сломалась бы на третьи сутки и она умерла бы от черной зависти. Если Эллочка обходилась тридцатью словами своего лексикона, то Ха употребляли вдвое меньше. Само слово «Ха» имело не меньше десяти смысловых значений. Это было и самоназвание племени, это было и обращение к человеку, когда требовалось привлечь его внимание. Этим же словом обозначался общий сбор и сильное удивление. В принципе можно было говорить «Ха», выражая согласие или несогласие, все зависело от интонации. Было еще два слова, смысловые значения которых мне были относительно понятны: «Га» и «Да». Первое вольно трактовалось как «встать, ходить, бежать, бояться, опасность». Словом «Да» обозначались глаголы «принеси, дай, возьми, кушать, пить». Возможно, что были и еще какие-то смысловые нагрузки, но мне был понятны лишь эти.
Словом «ял» обозначалась пища, любая пища от корешков до мяса и рыбы. Рыбу неандертальцы добывали нехотно, используя копья с каменными наконечниками. Словом «су» обозналась вода, река, дождь. Большинство указаний давалось без слов, жестами и эмоциями. Мимические мышцы неандертальцев были развиты так сильно и пребывали в таком тонусе, что выделялись под кожей лица. За десятый день пребывания в племени, я не заметил между дикарями даже малейшей ссоры или склоки. Указания вождя выполнялись беспрекословно и моментально. Женщины у них были на третьестепенных ролях, даже дети имели больше прав судя по тому, что первыми после мужчин на еду набрасывались они.
Сами женщины были такими страшными, что на их фоне женщины моего объединенного племени казались моделями премиум класса. Сутулые с большим обвислым животом, с висячей грудью, которая практически скрывалась в густых волосах, они производили отталкивающее впечатление. В племени не существовало семейных пар, совокупление производилось по выбору мужчины и практически на виду у всего племени. Иногда одна женщина терпела несколько мужчин по очереди и, поднявшись с колено — локтевого положения, просто продолжала прерванную работу. Занимались женщины в основном поиском растительной пищи, скоблением шкур каменными скребками и изготовлением каменных рубил.
Сегодня был десятый день моего плена. Все это время мы шли, останавливаясь только на охоту, или для того, чтобы женщины раскопали коренья. В отличие от кроманьонцев, неандертальцы куда сильнее нуждались в пище. Меня поражало количество мяса, которое они съедали после удачной охоты. Их выпуклые свисающие животы становились, словно обтянутые кожей барабаны. Помимо этого, дикари не брезговали падалью и остатками добычи хищников. Наткнувшись на парочку леопардов, которые расправлялись с добытой антилопой, по знаку вождя дикари устремились вперед, потрясая дубинками и выкрикивая «Ааргх!»
Испуганные леопарды ретировались, а мужчины набросились на тушу, полосуя ее каменными рубилами. Отрезая длинные узкие куски мяса, они сырыми отправляли их в рот, жевали и с гримасой проталкивали дальше в пищевод. Обычно неандертальцы разжигали костер кусками кремня, но сейчас вдали показался львиный прайд, и дикари спешили. Частично насытившись, мужчины уступили место детям и женщинам. Те в свою очередь, толкаясь, набросились на остатки антилопы. Меньше получаса прошло, когда от животного остался практически начисто обглоданный скелет.
— Ха, — прозвучал повелительный голос вождя, напоминавшего своим обликом медведя, и племя выдвинулось в путь.
Первые дни я ежесекундно думал о побеге. Но двое воинов всегда находились рядом, цепко глядя на меня из-под косматых бровей. Относительную свободу передвижения я получил лишь вчера. Всё это время мы постоянно петляли, поэтому я мог только примерно определить направление, откуда мы шли. Идти сквозь саванну, полную хищников, без огня и оружия, было самоубийством. Оставалось надеяться, что мы снова вернемся к горной гряде, где меня захватили.
За эти десять дней по моим подсчетам мы прошли не меньше четырехсот километров. Первые несколько дней болели мышцы ног. Я не привык находиться в пути по двенадцать часов подряд практически без остановок. Потом я втянулся в ритм, и идти стало легче. Сегодня был десятый день, и вождь вел нас, ориентируясь по понятным только ему приметам. Мы шли по саванне сквозь вымахавшую в человеческий рост траву. Посреди этого травяного океана наш ведущий сворачивал то направо, то налево и безошибочно подводил нас либо к ручью, либо к роднику. От реки мы ушли на четвертый день, поэтому пить приходилось от случая к случаю. В племени не было ни сосудов, ни бурдюков для воды. Добравшись до воды, дикари пили впрок так много, что я слышал бултыханье воды в желудках у идущих рядом. Солнце стояло в зените, но палило не так сильно. Я не мог выпить столько, сколько пили дикари, и пытался придумать, из чего мне сделать сосуд для переноски воды.
Внезапно движение остановилось. Я не успел среагировать и столкнулся с женщиной, которая шла впереди. Сквозь высокую траву мне было видно, как вождь настороженно нюхает воздух.
— Да, — сказал он, показывая рукой на запад.
Я старательно втянул воздух, но кроме запаха трав и пыли, ничего не ощутил.
— Ха, — прозвучала новая команда в совершенно новой интонации
Мужчины, осторожно ступая, собрались вокруг вождя. Стараясь не наступить на сухую веточку, я тоже осторожно приблизился. Вождь поочередно всматривался в лица мужчин, словно мысленно общаясь с ними.
— Да, Ха, — шепотом произнес дикарь, вложив в эти слова нейтральное звучание. Дикари по одному стали пропадать в высокой траве, расходясь полукругом. Дождавшись пока последний исчезнет в траве, вождь посмотрел на меня и еле слышно произнес, уже ставшее мне ненавистным «Ха». Он шагнул в траву, и я последовал за ним, гадая, что учуял его широченный нос. Мы прошли около двухсот метров, когда я почувствовал запах дыма. Вначале мне показалось, что я ошибся, но с каждым шагом запах становился сильнее.
Трава стала редеть и вскоре мы оказались у зарослей кустарника. Сейчас было даже слышно, как потрескивает огонь, пожирая хворост. Внезапно лицо вождя разгладилось, и он удовлетворенно выдохнул:
— Ха.
Уже не таясь, он зашагал среди кустарников. Я заметил, как слева и справа из травы поднимались дикари нашего племени, которые ушли в заросли раньше нас. Миновав первые кусты, вождь остановился и громко с миролюбивыми интонациями произнес:
— Хааа.
— Хааа, — донеслось с такой же интонацией из чащи.
Секунд десять спустя, раздвинув ветки, появился новый персонаж, как две капли похожий на дикарей с которыми я пришел. Оба дикаря прошли друг другу навстречу и остановились, положив руки на плечо своего визави. На моих глазах вождь и чужой дикарь тщательно обнюхали друг друга и потерлись носами. Несколько человек из чужого племени высыпали из-за кустов и криками «Ха!» приветствовали нас.
Мы нырнули в проход между кустами и оказались на просторной поляне, окруженной со всех сторон низкорослыми деревьями и кустарником. Посреди поляны горел огонь. Видно было, что зажгли его недавно, потому что углей еще не было. Метрах в десяти от костра лежала туша буйвола, но не такого, какие были у меня в Плаже, а другого вида. Рога у этого буйвола были выдвинуты вперед и смотрели словно копья.
Видимо буйвола застали на этой поляне и истыкали копьями насмерть. Треть поляны была в багровых пятнах, а шкура его была с одного бока продырявлена в семи местах. Местных неандертальцев было пятеро. Они стояли на ногах, ашестой лежал в стороне, видимо оказавшись не таким ловким. С первого взгляда я понял, что дикарь не жилец — буйвол попал рогами ему в живот и распорол его. Кишки дикаря частично вывалились на траву, и он двумя руками пытался их собрать и затолкать внутрь. Получив такую страшную рану, дикарь не стонал, но движения его становились всё более вялыми, а взгляд тускнел.
Видимо охота закончилась буквально несколько минут назад, потому что кровь буйвола еще не свернулась. Не обращая внимания на раненого товарища, местные и вновь прибывшие, приступили к разделке добычи. Сняв шкуру с одного бока, они отрезали куски мяса рубилами и, насадив их на палку, клали в огонь. Вождь мотнул головой, и один из молодых дикарей исчез в чаще, направляясь за женщинами и детьми. По воздуху поплыл дразнящий аромат мяса, которое начало обугливаться на огне.
Каждый раз, когда жарилось мясо, я вспоминал, как дикари ели руку Маа, и в душе у меня поднималась ненависть к этим людоедам. Но я был голоден. Поэтому, стараясь не нервировать местных, я приблизился к туше. У меня не было своего рубила, и мясо мне обычно отрезал кто-то из дикарей. Вождь местных посмотрел на меня налитыми кровью глазами.
— Ха? — в вопросе явственно звучала угроза.
— Ха, — как можно миролюбивее ответил я, желая не нарываться на конфликт.
Но случилось неожиданное — вождь бросил рубило и подошел ко мне. Я ожидал все что угодно, но только не этого. Посчитав, что мои шорты, сделанные из шкуры, являются просто набедренной повязкой, вождь схватил ее за нижний край и попытался поднять. Но шорты не набедренная повязка и не килт, их так не поднимешь. Встретив сопротивление, вождь своей запачканной в крови пятерной полез внутрь и, наткнувшись на моё мужское достоинство, удовлетворенно выдохнул:
— Ха, — теперь в голосе не было угрозы, скорее удовлетворенное любопытство.
— Ты что педик, урод, куда лезешь! — я грубо оттолкнул дикаря.
Меня подмывало врезать ему кулаком в челюсть и отправить в нокаут, но, скорее всего, после этого меня самого отправили бы к праотцам. Я даже скрипнул зубами и прокусил губы, чтобы не дать волю рукам. Дикарь, услышав от меня целую фразу, впал в ступор. Его глаза округлились, выдав крайнюю степень изумления.
— Ха?
— Ха, — откликнулся вождь нашего племени, словно говоря: «да, именно так». Местный метнулся к туше буйвола и отхватил солидный кусок мякоти с ляжки. Вернулся и протянул мне, глаза его горели, и в них читалась просьба.
— Может, мне еще клоуном заделаться, чтобы вы уроды кайфовали, — вспыхнул я от гнева, принимая протянутый кусок.
На лице дикаря выступило такое умиление, что я рассмеялся и добавил:
— Ну, ты тупая обезьяна, даже речь вам в диковинку, немудрено что вы вымерли, уступив место более умным и развитым.
Не знаю, был ли у вождя местных оргазм от моей речи, но задышал он так, словно час работал над достижением этого явления. Он вернулся к туше и снова обнюхал вождя, переговариваясь односложными восклицаниями.
Я поискал взглядом палку и, не найдя подходящей, обломал ветку кустарника. Насадив свой кусок мяса, присел у костра, чтобы равномерно прожарить мясо. До моего слуха долетали восклицания «беседы» двух вождей. Кроме надоевшего «ха», проскакивали слова «да», «га» и один раз новое слово «Уд». Ранее этого слова я не слышал и обернулся, чуть не выронив от удивления мясо из рук. Оба вождя уже стояли, набычившись и сжимая кулаки, упёршись друг в друга лбами.
— Уд, — отчетливо сказал дикарь, который проверял мою половую принадлежность.
— Уд, — откликнулся вождь, с племенем которого я жил последние десять дней.
Даже не зная значения этого слова, я понял, что назревала драка, и решение о драке принято обоими. Но, к моему удивлению, оба вождя сели и принялись за трапезу. Дикари с разных племен вообще и ухом не повели при этих разборках.
Тут раздвинулись кусты и на поляну высыпали женщины и дети нашего племени, бросая голодные взгляды в сторону туши. Прошло не меньше часа, прежде чем все мужчины наелись и легли на спину, выставляя под лучи солнца округлившиеся животы.
Дети и женщины кинулись к туше, и минут сорок было слышно только чавканье, сопенье и рыганье. Наевшиеся мужики периодически пускали газы так часто, что, на мой взгляд, даже воздух на поляне сгустился. Мне была интересна внезапно возникшая ссора, которая не получила продолжения. Я смутно догадывался, что причиной ссоры была моя персона. Местный вождь явно что-то просил, а вождь из моего типа племени, ему отказал. И это что-то, скорее всего, называлось Максимом Серовым. Меня ужасно угнетала роль покорного члена племени людоедов. В первые дни страшная рана на голове, которая к моему удивлению, несмотря на жару, практически затянулась, не давала мне возможности предпринять какие-то активные действия. А сейчас мы так далеко ушли от знакомых мне мест, что мне трудно было бы вернуться назад, не имея ориентиров в этом море высокой травы. Да и оружием следовало разжиться, прежде чем предпринимать побег.
Мой самодельный меч-мачете вождь не выпускал из рук. Он даже несколько раз порезался из-за неосторожного обращения с оружием, но неандертальца такие мелочи не волновали. Остальные дикари племени были вооружены тяжелыми дубинками и у троих были каменные топоры. Небольшие рубила, которыми потрошили добычу и отрезали куски мяса, были у всех, даже у детей и женщин. Пока я размышлял, как и когда мне попытаться бежать, большинство дикарей заснуло. Наконец женщины и дети тоже наелись, от буйвола осталось только половина туши. Я не верил своим глазам, если навскидку, то получалось, что каждый в среднем съел не меньше семи-восьми килограммов мяса. Часть, конечно, лежала недоеденная, еще часть дикари просто пережгли, но суммарное поглощенное количество мяса, впечатляло.
На какое то время все практически затихли, устроившись поудобнее. Я тоже решил отдохнуть и лег рядом с недоеденной тушей, положив ноги на голову буйвола. Так отдохнут ноги, да и приток крови в голову не помешает. Теперь надо серьезно обдумать свое положение. Мое умение говорить вызывало у дикарей неподдельный интерес и изумление. Это могло сослужить мне как хорошую, так и плохую службу. Следовало каждый раз определять риски и лишь, потом открывать рот.
Если бы была возможность заполучить свой меч и кремень для разжигания огня, я бы, не раздумывая, ушел к берегу моря, несмотря на опасность встречи с животными или дикарями. Но вождь не расставался с мечом, даже сейчас он держал его в руке, частично подложив под волосатый зад. Трезво обмозговав свое положение, я пришел к выводу, что пока мне придется мириться со своим положением не то пленника, не то члена племени. Сейчас разгар лета, мы упрямо идем на север. Но лето быстро пройдет и потом наступит осень, вместе с которой придут холода. И дикарям придется спускаться к югу, ближе к местам которые мне знакомы.
Как только мы окажемся вблизи побережья, уже ничто меня не удержит. Я пройду эти тысячи километров по берегу моря, какие бы трудности не встретились на моём пути. Мне есть ради чего стараться, в этом мире есть родные мне люди. Есть мои жены и дети, мои друзья. Мне просто надо продержаться несколько месяцев, а потом все изменится. Немного беспокоило то, как воспримут люди в Плаже известие, когда Тиландер вернется и объявит меня мертвым.
К кому перейдет власть, кто станет править — американцы или моя семья. На стороне американцев знания и ум современного человека, но Миа имеет своих воительниц, а Нел и ее братья имеют всю армию. В лояльности Лара моей семье я не сомневался. Но и сомневаться в Лайтфуте и Тиландере не хотелось.
Однако власть заманчива… Она ломает даже самых стойких и преданных, заставляя забывать клятвы верности и родство. История знает столько примеров, что трудно верить в бесконечную преданность идеалам.
В любом случае, первое время в Плаже кардинально ничего не изменится. Даже, если американцы и захотят взять власть, с наскоку этого не сделать. Огнестрел хранится во дворце, и Нел прекрасно знает его опасность в чужих руках. У Тиландера есть винтовка, которую я выдал ему на время экспедиции, но там даже магазин неполный был, семь или восемь патронов. Бар наверняка подумает о возможном захвате власти и, скорее всего. призовет Рага в Плаж, отправив в Форт замену. А если Гау, Бар, Лар и Раг будут на одной стороне, то все племя Русов будет их поддерживать.
Лежащий рядом дикарь заворочался, звучно выпустив газы. На мгновение у меня даже перехватило дыхание от удушья. Думаю, что у меня есть в запасе примерно полгода, может даже больше, прежде чем пошатнутся устои в племени Русов. Проблемы в племени возникнут при природных явлениях типа сильной засухи или нашествии саранчи. Или, если снова вторгнутся черные орды и пойдут серьезные потери среди Русов.
Прошло около двух часов с момента окончания трапезы. Вождь, наконец, заворочался и встал. Взгляд, брошенный им на дикаря, который до этого лез к нему с просьбами, не сулил ничего хорошего.

Глава 3. Уд
Бытует мнение, что первобытные люди, как неандертальцы, так и кроманьонцы, только тем и занимались, что постоянно враждовали и убивали друг друга. За шесть лет, которые я провел на этой первобытной планете, мне крайне редко приходилось видеть, чтобы дикари враждовали и ссорились внутри племени. Между племенами была вражда, лютая ненависть, выражавшаяся даже в поедании людей. Многие дикари верят, что, съев смелого и сильного врага, они получат часть его силы и смелости. В большинстве своем каннибализм несет в себе ритуальный смысл и лишь во времена голода он становится необходимостью среди дикарей.
То что мне, как и любому цивилизованному человеку, казалось дикостью, являлось одним из законов природы: родители поедают своих детенышей, как в животном мире, так и среди первобытных людей во времена сильного голода. Здесь есть логика — если родители умрут от голода, детёныши в любом случае будут обречены. Если родители выживут, съев свое потомство, они смогут произвести его еще не один раз. Не будь таких жестоких законов природы, возможно, человечество просто не могло бы оправиться от серьезных климатических катастроф.
Все эти рассуждения, конечно, спорны, но что я мог знать о них? Да, я прослушал в свое время несколько лекций Дробышевского про первобытных людей. Знай, что попаду в каменный век, слушал бы внимательно, а сейчас приходилось напрягать извилины, чтобы вспоминать хоть какие-то фразы. Мне повезло, легко подчинив племя Гара, я без труда присоединил и племя Уна. Выдры практически пришли сами, а Нига меня упросила взять Миа. Мой авторитет, знания и огнестрельное оружие произвели на дикарей такое впечатление, что Русы дружно уживались между собой. Все помнили охотника, убившего свою жену, чей труп после казни выбросили в море.
Потом на помощь пришла и сама природа с землетрясением, грозами и солнечным затмением, после чего шаман Хер стал первым богословом в каменном веке. Его постоянные напоминания о силе и могуществе Бога, чьим посланником он меня провозглашал, тоже держали Русов в повиновении и дисциплине. Даже черные дикари, попавшие в плен и ставшие полноправными Русами, приняли уклад моего Правила Десяти. Все шло хорошо, пока я по неосторожности не попал в плен и теперь был не Великим Духом Макс Са, а обычным дикарем из племени неандертальцев, владевших односложными словами.
Оживление на поляне оторвало меня от размышлений. Видимо начинался Уд, потому что все уже были на ногах и усаживались на землю в ожидании зрелища. Оба вождя, к чему-то готовились: растирали себя руками, били по щекам, монотонно завывали. То, что произошло в дальнейшем, поначалу чуть не ввергло меня в ступор, а через секунду я уже еле удерживался от смеха, чтобы не привлекать к себе внимания.
Вождь охотников сорвал с себя кусок шкуры и продемонстрировал солидный детородный орган в состоянии эрекции. Однако вождь нашего племени не остался в долгу и таким же жестом показал всем, что ничем не уступает сопернику. Разочарованный гул прокатился по поляне. Видимо, это был первый раунд, который закончился ничьей.
Я и сам был немного разочарован — вместо боя соперники вышли и померялись пиписьками. Даже не помню, было ли такое соревнование или такой поединок в истории моей Земли. Куски шкур соперники вновь замотали вокруг бедер, и начался второй раунд, который я назвал бы пантомимой. Оба вождя по очереди делали страшные лица, гримасничали и издавали нечленораздельные звуки, имитируя рев животных. Судя по всему, тут тоже никому не удалось одержать вверх. Гул снова прокатился по поляне. Соперники оказались под стать, никто не желал отступать.
Это становилось интересным, и я почему-то подумал, что теперь неандертальцы выйдут и разобьют друг другу головы каменными топорами или дубинами. Вождь охотников, который нас так приветливо встретил и поделился добычей, взял в руки свой каменный топор. Эти действия сопровождались одобрительным гулом. Видимо, наступала развязка. К моему удивлению, наш вождь не вооружился и стоял в центре поляны, опустив руки и вперив тяжелый взгляд в противника.
«Претендент», так я про себя окрестил вождя охотников, добывших буйвола, с громким ревом полетел на соперника, подняв дубину над головой. «Хана людоеду», — промелькнула у меня мысль, когда дикарь со всего размаха стал опускать топор. Но в последний момент он увел его в сторону и при ударе о землю еле удержал этот топор в руках. Сцена с боковым замахом повторилась еще несколько раз, в том числе и с атакой со стороны спины. Но вождь-мишень даже не шевельнулся.
Претендент бросил свой топор и теперь уже сам встал неподвижно в центре поляны. Роли поменялись, и теперь он был мишенью, а его противник всячески изощрялся, стараясь его напугать. Но и здесь результат оказался ничейный, после чего противники разошлись. Пару минут стояла тишина, которую прервал претендент, снова громогласно выкрикнув:
— Уд!
Не знаю, может я ошибся, но сейчас это слово прозвучало зловеще. Однако дикари с обеих сторон встретили его радостным уханьем. Оба дикаря были примерно одинаково сложены, хотя претендент мне показался чуть более мускулистым. И он явно был моложе, на мой взгляд, ему было примерно лет двадцать. Вождь нашего племени был старше лет на десять, возможно это был не первый Уд в его жизни. Но с таким молодым и сильным противником он мог стать последним.
Оба вождя взялись за свои топоры и, слегка пригнувшись, сделали несколько шагов навстречу друг другу. Если наш вождь шел спокойно, держа топор обеими руками, то молодой претендент шел, явно порываясь ринуться в атаку. Топор он держал левой рукой, что меня сильно удивило, так как до сих пор мне встречались только правши. Когда между дикарями осталось около семи метров, молодой ринулся в атаку, целясь широким размашистым замахом в голову противника. Вождь увернулся от удара и в свою очередь нанес по противнику удар по горизонтали.
Несмотря на свои коренастые и неуклюжие фигуры, оба дикаря двигались превосходно. Мне впервые приходилось видеть бой неандертальцев со стороны и признаюсь, их скорость и ловкость меня неприятно поразили. В моем представлении это были увальни типа Кангов, с которыми мне дважды пришлось сражаться. То ли Канги были с заторможенной реакцией, то ли эти дикари были с другой лиги, но разница между ними была громадная. Я даже не мог навскидку определить, кто более ловок — мои кроманьонцы или эти неандертальцы. Пожалуй, только покойный вождь черных Сих заметно превосходил в ловкости и реакции этих двух дикарей, что схватились насмерть из-за говорящего человека.
Молодой снова ринулся в атаку, но, если пару минут назад я ставил на него, то теперь его торопливость позволяла предположить, что его можно легко подловить. Так и случилось, когда он, вложившись в удар со всей силой, промахнулся. Инерция удара была столь велика, что претендента повело вслед за топором и он, сделав два шага, подставил спину противнику. С противным глухим звуком, напоминавшим чавканье ног в грязи, каменный топор вонзился в заросшую волосами спину.
Глухой стон сорвался с губ претендента, мощные широченные ноги, усеянные буграми мускулов, подломились и он упал на колени. Вождь рывком выдернул свой топор из спины противника, который тут же завалился назад.
Бой был окончен. Поставив ногу на поверженного противника, победитель издал рычание и закончил его зловещим «Уд», произнесенным с ликованием в голосе. Никто не отозвался на вызов. Вождь обвел глазами всю поляну и снова повторил:
— Уд!
Убедившись, что больше никто не оспаривает его власть, и говорящая игрушка остается у него, он показал топором на четверых соплеменников убитого противника.
— Га!
На этот приказ встать и повиноваться все четверо отреагировали мгновенно. Подбежав к вождю, они присели у его ног, сгорбившись, словно побитая собака. Только хвостов, поджатых между ног, не хватало для полной аналогии.
Вождь пару секунд помедлил и затем произнес:
— Ха?
В этом возгласе мне почудился вопрос, и я вспомнил, что такая же интонация была, когда меня принимали в племя.
— Ха! — откликнулись все четверо.
В их голосах чувствовалась покорность. Инцидент был исчерпан, победитель потерял интерес к соплеменникам побежденного и снова засел за трапезу, к которой стали присоединяться и остальные мужчины-дикари.
Я подошел к побежденному, грудь которого еще вздымалась и глаза осмысленно смотрели на мир. Под взглядами дикарей я, поднатужившись, перевернул его на живот. На спине прямо по позвоночнику зияла страшная рана, из которой текла кровь. В ране был виден край раздробленных грудных позвонков. С такими ранениями пострадавший не выжил бы и в современном мире. Острие топора просто перебило несколько позвонков, раздробив их на мелкие кусочки, и оставило рану, в которую мог влезть мой кулак. Даже если бы человек выжил с такой раной, он на всю жизнь остался бы парализованным. Могучее тело хотело жить, но даже такой организм был бессилен. Претендент умер через минуту, обмочившись перед смертью и громко выпустив смердящие газы.
Кушать мне не хотелось, я даже не успел проголодаться, однако дикари ели так, словно неделю обходились без пищи. Под властное «Да», сказанное вождем, все мужчины, перевернули тушу буйвола, чтобы добраться до стороны, которая лежала на земле и была нетронута. Когда мужчины насытились, все повторилось снова — опять на остатки налетели женщины и дети. Отрезав рубилом кусок, они насаживали его на палку и жарили на костре. Не дожидаясь готовности, они вгрызались в него зубами, по их подбородкам текла кровь, смешанная со слюной.
Волосатые тушки дикарей снова устроились поудобнее, настраиваясь на отдых после еды. Солнце клонилось к горизонту, и сытые женщины вместе с детьми стали собирать хворост.
Я заметил одну особенность, пока был с дикарями: указаний насчет поиска растительной пищи или хвороста для костра женщины никогда не дожидались. Эти функции у них были отработаны до автоматизма: как только племя останавливалось на ночь или для еды, женщины и дети сразу разжигали костер и терпеливо ждали, пока наедятся мужчины. И снова мне вспомнились слова Дробышевского, когда он давал характеристику кроманьонцам и неандертальцам: «Кроманьонцы хаос и изобретательность, неандертальцы дисциплина и порядок». Или что-то в этом роде, дословно вспомнить уже было трудно.
Я отошел в кусты, чтобы справить нужду. Словно по своей надобности неподалеку присел дикарь. Мне по-прежнему не доверяли полностью. Я не видел, чтобы кто-то давал указания присматривать за мной, но с дисциплиной в племени был порядок. Сказанное один раз не приходилось повторять дважды. За десять дней, проведённых в племени, лица неандертальцев успели мне примелькаться. В первый день они казались все на одно лицо, безобразные с огромными надбровными дугами и густыми бровями. Покатый лоб скрывался в длинных грязных волосах, глаза смотрели цепко, словно просвечивали рентгеном.
У них был идеальный слух и просто невероятное зрение. Даже мои прежние соплеменники Русы, состоявшие из разных племен, не имели такого слуха и остроты зрения. Дети замечали ящериц в траве с тридцати-сорока метров — на таком расстоянии трава мне казалось просто зеленой стеной. Жучков, личинок, пауков, неандертальцы ловили очень ловко, практически не останавливаясь. Если бы меня спросили, что я больше всего запомнил за эти десять дней, находясь среди них, я ответил бы, не задумываясь: жующие челюсти. Жевали всё, кончики травы, которые срывали во время движения по саванне, листья с кустарников, даже пару раз видел, как обдирали кору с молодых деревьев. Даже сейчас, нажравшись мяса так, что животы стали похожи на мячи, половина племени жевала листики, срывая их с кустов.
Солнце скрылось за горизонтом, и ночь быстро накрыла нас теменью, принося с собой прохладу. Даже с моим несовершенным слухом ночь была полна звуков. Где-то далеко слышался рык льва, хохотали гиены и в траве шуршали мелкие зверюшки. Ночь вступила в свои права, открывая охоту на слабых и беззащитных. Люди потихоньку придвигались к костру, который горел в центре поляны, отбрасывая тени человеческих силуэтов.
Пока было тепло, я тоже спокойно лёг спать в некотором отдалении. У неандертальцев оказалось тьма вшей. И, хотя я старался ограничить контакты, эти крупные неандертальские вши особой породы перешли на меня. Из колючек я смастерил себе примитивный гребень и каждый раз, укладываясь спать, тщательно расчесывал пока еще короткие волосы. Неандертальцы боролись со вшами как обезьяны — осматривая друг друга и поедая найденных вшей. Этот вариант мне не подходил, и я мучительно пытался вспомнить методы борьбы с педикулезом с помощью народных средств. Но, кроме регулярного купания с мылом, в голову ничего не приходило.
Где — то в подсознании засело, что лук, чеснок или кислота может вытравить всю эту гадость, но ничего из перечисленного у меня не было. Оставалась надежда окончательно избавиться от вшей, избавившись от их рассадника — неандертальцев.
Понемногу все на поляне погрузились в сон, часовых дикари никогда не оставляли. В отличие от дневного отдыха, когда половина племени храпела, сейчас все спали без храпа. Малейший шум приводил к тому, что несколько голов поднимались и осматривались вокруг. Первое время это раздражало, но потом я привык и даже радовался тому, что спят они так чутко.
Утром я проснулся последним. Даже дети были на ногах и голодными взглядами косились на остатки туши буйвола, к которой уже подсаживались мужчины. Снова запахло жареным мясом, что вызвало у меня обильное слюноотделение. Воды, чтобы помыть руки, не было, поэтому, торопливо вытерев их о самого себя, скорее рефлекторно, чем надеясь на очищение, я тоже поспешил к тушке. Слабый запах начинающегося портиться мяса, чувствовался уже при подходе. Ближайший дикарь отрезал кусок мяса и протянул мне. Взяв его, я понюхал. Запах гниения практически не ощущался, скорее всего, испортились недоеденные куски требухи, которая валялась под ногами.
Я тщательно прожарил свой объемный кусок на огне, лучше пусть будет обуглившееся мясо, чем паразиты и бактерии в нем. Ел не торопясь, здесь не принято вырывать куски мяса друг у друга, это не жадные кроманьонцы. Даже дети не воровали и не забирали куски у более слабых, все было подчинено строгой иерархии и порядку, который никто не нарушал. Когда мужчины наелись, от туши буйвола уже оставалась только шкура и скелет с остатками мяса, которые не срезали каменные зубила.
Женщины и дети теперь более тщательно подбирали еду, которую оставили вчера. В ход пошла и требуха, пренебрежительно недоеденная вчера. Когда все насытились, вождь разрезал шкуру буйвола на четыре части и раздал воинам, которые вчера выразили покорность после смерти своего предводителя. Тот лежал с почерневшей раной, над которой вились насекомые и орудовали муравьи, становившиеся пищей для не наевшихся женщин и детей.
— Ха, — последовала команда, и племя быстро выстроилось по-походному.
Впереди и сзади стояли воины, женщины и дети были в середине колонны. Еще раз, скользнув глазами по поляне, и на секунду задержавшись на убитом, вождь двинулся к выходу их зарослей кустарников, которые так заботливо скрывали нас от посторонних глаз, давая ощущение защищённости. Теперь я занимал место не с женщинами и детьми, а гордо следовал рядом с вождем. Мой карьерный рост начался, пусть и черепашьими темпами. И, если нельзя сбежать от этих дикарей, то я просто возглавлю их, и они сами приведут меня туда, куда я захочу. Просто не надо торопиться, пока есть время надо присмотреться и все тщательно продумать. Вчерашний бой-поединок показал, что если ты выигрываешь, то все в твоих руках.
Совсем недавно я был Великим Духом Макс Са, который объединил четыре племени и создал относительно цивилизованное поселение. Сейчас я рядовой неандерталец, которому до конца не доверяют, но кто сказал, что стремиться к лучшему это плохо? Да и плох тот солдат, что не мечтает стать генералом.
* * *
Шел десятый день поисков Макса: след дикарей был давно потерян и как ни старались преследователи, не удавалось напасть на след. Неандертальцы передвигались босиком, даже после прохода племени следов оставалось мало. Зачастую, только клок шерсти на кустарнике или сломанная ветка могла быть свидетельством, что здесь прошли люди. С каждым новым днем, уныние охватывало Тиландера, который переживал за свое судно, оставленное в бухте в десяти днях пути.
Американец осмотрелся: впереди с левой стороны, на расстоянии около трех километров, чернели заросли кустарников. С правой стороны в северо-восточном направлении начинались холмы, переходящие в довольно высокую горную цепь. Минут пять Тиландер мучительно думал, в каком направлении продолжить поиски. У него были смутные представления о жизни первобытных людей, но одно он помнил еще с детских книг: дикари предпочитали селиться в пещерах. Горы были впереди по правой стороне. Гау и Бар тоже согласились с этим аргументом, и поисковый отряд, горящий местью, свернул направо и пошел вперед, отдаляясь от зарослей кустарников, где в этот момент отдыхали людоеды.
К подножью гор приблизились ближе к вечеру, Гау первым наткнулся на следы человеческих ног. На небольшом промежутке, где трава не росла, потому что был фрагмент песчаной почвы, четко были видны толстые следы человеческих ног. Бар даже вскрикнул, увидев изящный, по сравнению с другими следами, след правой ноги, оставшийся незатоптанным неандертальскими ногами.
— Это Макс Са, — от волнения парень почти задыхался. Тиландер, опустившись на корочки, внимательно осмотрел след и поставил свою ногу в отпечаток. Они с Максом были одного роста, след практически совпадал со ступней американца.
— Это он, Гау, когда оставлены эти следы?
— Вчера, — Гау еще раз потрогал края отпечатка и даже понюхал землю. — Вчера, уверенно заявил он повторно, поднимаясь с земли.
Подгонять никого не было необходимости: воодушевленные люди ринулись вперед к темневшей гряде скал. Через полчаса, огонек костра заметил один из Выдр: костер горел на небольшом уступе, прямо в скале. Американец хотел остановиться и провести небольшое совещание, чтобы выработать план атаки. Но он недооценил привязанность этих людей Максу: забыв о дисциплине и стратегии, Бар и Гау рванули к пещере, перед которой горел костер. Выдры бежали рядом, натягивая тетиву лука и вкладывая стрелы.
На площадке сидело несколько дикарей, которые подняли тревогу и еще пять мужчин высыпало наружу. Даже на бегу, Гау успел снять двоих, остальных утыкали стрелами как ежиков, бежавшие рядом Выдры. Неандертальцы на освещенной костром площадке, оказались отличными целями. Бар первым ворвался в пещеру, нанося без разбору удары своим топором всем, кто попадался на пути. Через пять минут племя неандертальцев было истреблено: восемь мужчин, несть женщин и трое детей.
Макса в пещере не нашли, но Бар первым заметил человеческие кости, лежавшие у первого костра на площадке и несколько костей у второго костра в глубине пещеры, где ели женщины и дети. Кости были свежие, на них практически не осталось плоти, голодные людоеды съели все. Обугленный череп был расколот в двух местах ударами каменного топора, чтобы съесть мозги. Холодея от плохого предчувствия, Тиландер нашел бедренную кость. Она совпадала по длине с его бедром, американец медленно опустился на каменный загаженный пол пещеры.
Единственной его мыслью было желание умереть: не сверни он тогда погоню, не потеряй больше суток пока возвращался в бухту и обратно на поиски, Макс был бы жив. В том, что это его останки, не было сомнений: строение скелета неандертальцев сильно отличалось. Все убитые были широкоплечими и низкими, едва доставая до его подбородка.
Гау, Бар и остальные Русы были подавлены: их кумир, их великий Дух Макс СаСа, съеден словно добыча. Тиландеру казалось, что его прожигают ненавистью глаза всех присутствующих. Но его никто не винил, горе было такое, что некогда было искать виноватого. Как осиротевшие дети сидели они, собрав все кости скелета. Одна кисть так и не нашлась, несколько трубчатых костей было раздроблено на куски.
Могилу Максу копали все: получился практически котлован, где на небольшом выступе аккуратно выложили собранные кости. Трупы неандертальцев сложили ниже ног, чтобы у Макса не было нехватки тех, кто будет прислуживать ему на Полях вечной Охоты. Тиландера корежило от такого языческого обряда, но перечить он не посмел. Русы убили бы его моментально, если бы посчитали, что американец проявил неуважение к их вождю. Над могилой вырос солидный курган, который был виден довольно долго, когда отряд отправился обратно на юг, по своим следам.
Выйди они в дорогу на пару часов раньше, они могли бы увидеть отряд дикарей, который покинув заросли кустарника, что они видели вчера, отправился на северо-запад. И этот отряд уводил на север Макса, который остался жив, но еще не пользовался свободой.

Глава 4. Стоянка племени
Если бы мне удалось изложить свои приключения за шесть лет на бумаге и люди могли бы прочесть все это, любой воскликнул бы: «Дружище тебе везло неимоверно, роли попадались тебе вовремя и по делу. Как ты можешь жаловаться на судьбу? Ты невероятно везучий сукин сын»
И это было бы правдой, но читать меня было некому. Мои Русы, которых я учил грамоте, находились далеко, да и, не зная реалий двадцать первого века, они не смогли бы оценить мое попаданчество. Но сейчас мое везение кончилось и, словно в насмешку, за все льготы, что давала мне судьба ранее, я оказался с пустыми руками, в племени неандертальцев-людоедов. Одним легким взмахом пера судьба перечеркнула все мои достижения и изыскания. И теперь мне оставалось только выжить, выжить без оружия, без технических преимуществ, выжить, будучи на одном уровне с дикарями.
У дикарей даже было некоторое преимущество — великолепный слух и острое зрение. У меня даже не было каменного топора, только суковатая палка, которую я подобрал по дороге, была единственным моим оружием.
Самая первая задача — не быть съеденным, пока была решена. Но неизвестно, как все пойдет, если не будет добычи, и вождь решит, что говорящий попугай ему надоел. Во время отдыхов для приема пищи или сбора кореньев он неизменно подходил и требовал разговора со мной. Разговор был односторонний, говорил я, а вождь каждый раз издавал удивленное «Ха!?»
Сегодня шел восьмой день после Уда, на котором вождь отстоял право владеть мной, как бы меня не выворачивало такое сравнение с рабом или игрушкой, и убил претендента. Мы практически все время шли на северо-запад с недолгими остановками. Если мы проходили в день в среднем сорок километров, то уже наверняка находились в Европе. У меня не было с собой атласа, а по памяти всегда трудно сориентироваться. Ландшафт начал меняться, ночи становились прохладнее, по всем признакам мы продвинулись на север довольно далеко.
Все чаще попадались лиственные породы деревьев с преобладанием хвойных. Мелкие кустарники встречались реже, на деревьях попадался мох, четко обозначая северную сторону ствола. Я предположил, что мы находились где-то на территории Болгарии моего времени. Босфора еще не было, и мы спокойно перешли из Азии в Европу.
Мне казалось, что где-то справа должно быть Черное море. Странно, но его присутствия не ощущалось. Изменился не только ландшафт и растительный мир, изменения коснулись и животного мира. Антилопы практически не попадались, но стали встречаться зубры или похожие на них быки, бродившие стадами. Дважды мы натыкались на следы мамонтов, но самих мамонтов я пока не видел. Сегодня с утра мы шли по редколесью, саванна окончательно осталась сзади. Вождь отлично ориентировался в этих местах и шел, не сбавляя скорости. Через полчаса ходьбы лес расступился, и мы вышли на равнину, которая простиралась до холмов на северо-западе. Среди дикарей племени чувствовалось какое-то возбуждение. Обычно невозмутимые дикари скалились и были необычайно оживлены.
Вдалеке, ближе к холмам блестело водной гладью небольшое озеро.
— Ха! — в голосе вождя была радость.
— Ха! — с радостной интонацией вразнобой отозвалось племя.
Прошло около часа, пока мы подошли к озеру вплотную. Само озеро имело неправильную форму, и было вытянуто с юга на север. В длину оно достигало около пятисот метров, а в ширину было не больше семидесяти. Со стороны холмов с севера змеилась небольшая речушка шириной не более трех метров, которая впадала в это озеро.
Это точно было место стоянки людей: куча костей животных была аккуратно уложена небольшой пирамидкой. Видно, животные наведывались сюда, потому что некоторые кости были разбросаны по всей территории. Прямо у самого берега высились скалы, занимая примерно площадь футбольного поля. Скалы и валуны были разбросаны так, что практически образовывали незамкнутый круг. Внутрь этого нагромождения вел проход шириной около двух метров.
Вслед за вождем мы вошли в этот проход и оказались внутри площадки, защищенной со всех сторон скалами и валунами. Следы костров были видны повсюду, видимо это место не первый год использовалось как стоянка. Несколько испорченных каменных топоров и обрывки шкур валялись у подножия валуна. На одном участке отвесной скалы, которая защищала стоянку от ветра с северной стороны, виднелся отчетливый отпечаток сажи в форме человеческой ладони.
Внутри территория стоянки поросла мелкой травой, которая пробивалась через камни и щебень. Речка оставалась в пятидесяти метрах справа от входа в укрытие, а до озера было не больше двадцати метров. Наше племя поместилось тут с комфортом, при этом места оставалось еще такого же количества людей. И снова, без какой-либо команды вождя, женщины и дети отправились за хворостом. Не прошло и получаса, как один угол площадки был завален ветками и хворостом на несколько дней приготовления пищи.
Пятеро дикарей, повинуясь взгляду вождя, ушли на охоту, взяв деревянные копья и каменные топоры. Часть женщин и детей сразу отправилась к берегу озера, у которого росло множество неизвестных мне растений. Добытые корешки и стебли растений они высыпали на шкуру, возле которой уже сгрудились дикари во главе с вождем.
Я не чувствовал сильного голода и решил посмотреть, какие именно растения собирали женщины. Растения были двух типов: первые были похожи на камыш и росли прямо в воде. Их добывали, погружая руки в воду и выдергивая с корнями. Верхняя зеленая часть отрывалась и выбрасывалась, нижняя часть стебля белесоватого цвета и корень цвета глины, были съедобны. Втрое растение по виду напоминало петрушку и росло на суше вблизи воды. Здесь съедобными были листочки, похожие на маленькие трилистники. Я тщательно рассмотрел оба растения на случай, если придется питаться ими по пути домой.
Главной проблемой для меня оставалась вода. Сколько ни искал я взглядом, но не мог найти ничего, что можно было приспособить под хранение и переноску воды. А без воды человек долго не выдержит. Если мне придется идти в свое поселение, и по дороге не будет питьевой воды, эпопея закончится быстро. Чтобы лучше запомнить съедобные растения и не перепутать их, я зашёл в озеро по колено и набрал небольшую охапку кореньев, после чего и нарвал «петрушку» с берега. Женщины и дети смотрели на меня удивленными взглядами — им не приходилось видеть таких действий со стороны мужчин. Может они даже усомнились в моих мужских достоинствах, но меня это нисколько не заботило. Физическая близость с неандерталками меня не прельщала. Да и им было не до меня — с прибавлением в племени новых четырех дикарей нагрузка на них возросла.
Я обошёл нагромождение скал, жуя корешки и «петрушку». Вкус у них был специфический, но голод я всё же немного утолил. На расстоянии около трехсот метров от нашей стоянки в северную сторону начинался лес, который через несколько километров переходил на высокие холмы. Он огибал наше озеро и уходил в сторону запада. Такого сплошного лесного массива мне видеть раньше не приходилось, думаю, с животными здесь должно быть все в норме. Но и хищников тоже будет немало. Как то я читал, что в древности медведи и тигры населяли всю Европу, являясь настоящим бедствием для первобытных людей.
Я дошел до речушки, впадающей в озеро, напился кристально чистой и очень холодной воды. В этом месте берег озера был практически без растительности, и на земле было видно множество следов копытных. Вспомнив, что давно мечтал нормально искупаться и почистить себя, я хотел полезть в воду, когда в голову пришла идея использовать золу вместо мыла. Ведь мылись раньше, используя золу. Да и вещи стирали.
Когда я вернулся и начал из-под костра набирать золу, даже просто отдыхавшие дикари удивленно уставились на меня. Угольки были еще горячие, положив их на плоский камень, я раздробил их другим и получил горсточку золы.
Никакого опыта или теоретических знаний, как именно пользоваться золой вместо мыла, у меня не было. Я собрал теплую порошкообразную золу в ладони и, провожаемый взглядами всего племени, пошел в сторону ручья.
В месте впадения ручья в озеро образовалась глубокая дельта мне по грудь. Высыпав золу на плоский камень, я слегка обмакнул руки и окунул голову, чтобы смочить волосы. Потом, словно намыливая волосы, я начал их тщательно перетирать и лохматить, периодически добирая немного золы. Со временем появилось ощущение мыльности, хотя пены никакой не образовалось. Долго и упорно я втирал скользкую субстанцию в кожу головы, избегая места раны. Она уже зажила, но толстая корочка все еще держалась на коже.
Минут через десять я почувствовал, как кожу стало пощипывать. Это было неприятно, поэтому, быстро стянув с себя самодельные шорты из шкуры, я зашел в воду по пояс и начал смывать с головы золу. Щипание не прекращалось, а даже усилилось. Облегчение приносило лишь полное погружение в воду, когда прохлада снимала неприятные ощущения. Почувствовав облегчение, я заплыл на середину озера, полежал на спине и, окончательно убедившись, что кожа головы в порядке, вышел на берег.
Все племя неандертальцев стояло около скал, наблюдая за мной. Я натянул шорты и пошел к ним, чувствуя себя, словно заново родившимся. В глазах вождя застыл немой вопрос. Он снова выдал свое удивленное «Ха», когда проходя мимо, я оборонил фразу: «чистота — залог здоровья».
Дикари вернулись за мной внутрь скал, и я заметил, что их поведение изменилось. Сейчас они смотрели на меня как на недосягаемое божество, мой статус в их глазах явно вырос. Вспомнив, как нас учили удерживать координацию, на глазах у ошалевших дикарей я сделал стойку на руках, молясь, чтобы получилось. Стойка получилась безупречно! Более того, я даже немного прошелся на руках и лишь потом принял нормальное положение.
Возглас удивления теперь был куда продолжительнее. В глазах мужчин читался страх, удивление и покорность. В глазах же женщин… Нет, мне не понравилось то, что увидел в их глазах… Ни за какие коврижки они не заставят меня проникнуть в них. Не на свалке я нашел свой орган, чтобы совать его куда попало.
Даже вождь был ошеломлен. Какое — то время он казался растерянным и подавленным. Преодолев растерянность, он подошел и осторожно положил грязную руку мне на плечо.
— Ха? — интонация была вопросительной и дружелюбной.
— Ха, — ответил я и сам удивился тому, как уверенно и с достоинством прозвучал мой ответ.
«Мы друзья?» — спросил меня вождь.
"Да", — ответил я своим «Ха». "Но только помни, что я ровня, а не подчиненный».
Примерно так я понял наш односложный диалог и примерно так же, судя по его реакции, наш разговор воспринял вождь. Сейчас был удобный момент объявить Уд вождю, но пока я не видел в этом смысла. Ну, стану я вождем, возможно даже без поединка, настолько я в глазах племени стал выше. Но как мне повести за собой этих людей на полторы-две тысячи километров к юго-востоку?
Если они просто не захотят идти? Или, если на юг уходят только зимой, что тогда? Идти одному? Но такое расстояние в первобытном мире трудно пройти, чтобы не попасть на корм к хищнику или в желудок к людоеду.
За две недели среди дикарей мои знания сильно пополнились: я видел, как по шевелению верхушек травы вождь угадывал, кто приближается — хищник или жертва. Два вида съедобных растений я уже мог определить самостоятельно. Но, чтобы выжить и пройти около двух тысяч километров, этого мало. Как бы мне не хотелось скорее вернуться домой, я помнил и огромных зверолюдей, стадо которых мы истребили в первом путешествии на восток.
Вождь, наверное, понял, что в моей душе происходит борьба. Он глядел на меня из-под косматых бровей, ожидая моих дальнейших действий. Нет, он без борьбы не уступит, а справиться с ним я точно не смогу. Даже без оружия у меня был бы неплохой шанс, несмотря на его колоссальную силу. Но дубинкой и топором он машет куда лучше меня.
«Подождем, пока не время», — приняв для себя решение, я подошел к вождю и миролюбиво произнес:
— Ха?
— Ха, — мгновенно откликнулся вождь, и его напряженное лицо немного разгладилось.
Возможный конфликт был исчерпан, я признал его право вождя, а он удовлетворился этим больше меня. Племя разошлось по своим углам. Уда не будет, тогда чего зря стоять и глазеть, если можно поспать, пока вернутся охотники с добычей.
Только сейчас, когда племя вернулось на свою стоянку, я заметил, что напряжение понемногу отпускает дикарей. Впервые послышались детские голоса, произносящие какие-то несвязные звуки. Несколько звучных пощечин приостановили самых ретивых, которые стали прыгать по телам прилегших дикарей. Во время похода каждая женщина несла по две, а то и по три шкуры. Сейчас их расстелили, и самые лучшие углы внутри скал стали занятыми.
У меня не было своей шкуры, и, хотя вождь предлагал мне одну, но на ней было столько живности, что я не рискнул ее взять. Шкуры убитых животных распределял сам вождь. Прошлый раз четыре куска достались вновь принятым в племя.
У меня было два варианта добыть себе шкуру: убив животное или забрать ее у более слабого. Во втором варианте я рисковал вместе со шкурой получить множество вшей и навлечь на себя гнев вождя, который пресекал склоки внутри племени. В первом варианте у меня были только голые руки и мозги человека из двадцать первого века. Спать не хотелось. Выйдя наружу, я направился к лесочку, чтобы подыскать себе оружие. Углубляться я не собирался, мало ли какой хищник может оказаться в лесу? Напороться на чужих дикарей я не боялся, вряд ли здесь так густо населены леса, по стоянке было видно, что ее не посещали несколько месяцев.
На опушке леса было много молодых деревьев, но для копий они не годились — слишком мягкие и гибкие. Вырезать копьё из более крепкого дерева не было возможности. Я подобрал камень с рваным клиновидным краем, но он не годился для такой работы. Уже возвращаясь назад, я заметил в воде что-то тонкое. Это была палка толщиной в три-четыре сантиметра и длиной около двух метров. Зайдя по колено в воду, я выловил эту палку, удивившись её весу — она была тяжелая, словно железная. Палка была насквозь пропитана водой, но сама древесина была очень твердой.
Когда я вернулся к дикарям, большинство из них уже спало. Вождь сидел, облокотившись спиной о большой валун, мой меч-мачете лежал рядом.
— Да, — я показал руками на меч, демонстрируя вид преданного члена племени. Покосившись на палку, вождь медленно протянул мне мой клинок. Усевшись рядом, чтобы отвести подозрения о возможном побеге, я начал затачивать конец будущего копья. Дерево плохо поддавалось даже стали клинка, который из-за небрежного отношения в значительной мере затупился. На нём даже появились рыжики коррозии. Около часа я строгал наконечник, пока не остался доволен своей работой.
Еще полчаса я обжигал будущее копьё на огне, вводя на мгновение наконечник в пламя. Теперь он почернел и выглядел как эбонитовый. Конечно, по-хорошему надо было сначала ошкурить его по всей длине, убрав пару мелких сучьев, но пока я ограничился тем, что потер его о скалу. На первое время пойдет, потом снова заполучу свой меч и доведу всё до ума.
Мое копье получилось не хуже, чем копья дикарей с каменными наконечниками. Вождь благосклонно отнесся к появлению у меня оружия. Значит, он не видит пока во мне угрозы. Между нами было мало общего, разве что мы оба относились к приматам и, в отличие от кроманьонцев, имели светлую кожу.
Но, в то же время между нами была пропасть — он являлся представителем тупиковой ветви эволюции, которой вскоре суждено раствориться в кроманьонских ордах. Я же — венец развития тех самых кроманьонских орд. И, тем не менее, мы прекрасно понимали друг друга, лучше, чем два иностранца в мое время, не владеющих другими языками, кроме родного. Сегодня вождь не просил меня разговаривать. Видимо, то, что он увидел, ему не очень понравилось, ведь его «говорящая игрушка» могла представлять для него опасность. И взгляд из-под кустистых бровей ясно давал понять мне, что ставки изменились, и надо быть начеку.

Глава 5. Фляжка
Наступила ночь, но охотники так и не вернулись. И, хотя это были людоеды, и я не забыл, что они ели Маа, словно животное, забеспокоился. Причин для беспокойства было две. Первая — как бы вождь и племя не вспомнило в случае голода, что у них в племени расхаживает живчик, которого можно схарчить. Вторым поводом для беспокойства было то, что, возможно, охотники напоролись на других людей. В таком случае у нас под боком находится еще одно племя, со всеми вытекающими последствиями.
Кто-то из дикарей подбросил хвороста в костер, и пламя, облизывая новую порцию пищи, стало разгораться, отбрасывая на скалы силуэты людей. Я лежал на траве, которую нарвал у озера. Поскольку своей шкуры у меня пока не было, пришлось импровизировать. В своих мысленных путешествиях я уже добрался до Плажа и сейчас поглощал пищу под пристальным взором обеих жен и детей, что лезли мне на колени, мешая, есть.
Что я мог сказать, попроси меня Миа и Нел рассказать о неандертальцах? Как, например, описать вождя или остальных членов племени, если они практически не разговаривают, и все их время поделено на поиски пищи и отдых после еды? Я могу описать их внешне, но что у них в душе? Каковы их характеры и восприятие окружающего мира мне не понять. Даже мои Русы в большинстве своём были загадкой. Они четко следовали указаниям, мало проявляли инициативы и были довольны сложившейся ситуацией. Только с развитием цивилизации люди начинают ощущать шило в заду, выискивая причины для конфликтов и самоутверждения. А дикарям что надо? Чтобы была еда, и сам ты не стал едой для других.
Я перевернулся на бок и поерзал, устраиваясь поудобнее. Откуда-то издалека доносился волчий вой. «Волки»? До сих я не встречал волков, хотя дикие собаки встречались. Если проанализировать, мне и хищники встречались не часто. Пару раз видел львиный прайд, видел леопардов, стаю диких собак, медведя. Слышал гиен, но самому видеть не приходилось. Может на этой Земле хищников не так много, или просто у них такой период, когда одни хищники вымирают, а другие еще не набрали силу, чтобы распространиться повсеместно. Наверное, зоологи разнесли бы в пух и прах мои рассуждения, но, увы, здесь таковых не наблюдалось. Здесь была первозданная природа, в которой человек не успел намусорить.
Волчий вой повторился, теперь он, вроде, звучал с другого берега озера и довольно близко. Несколько дикарей поднялись и выскользнули наружу. Любопытство повело меня за ними. Столпившись у входа в наше убежище, дикари молча показывали пальцем на противоположный берег озера. Но, сколько я не вглядывался, ничего там не увидел. Позавидовав остроте их зрения и проронив удовлетворенное «Ха», я вернулся на свою постель из травы.
Мое купание с использованием золы вместо мыла принесло результат: это была первая ночь за последнее время, когда я заснул спокойно, не расчесывая яростно кожу головы. Ночью мне снилась мама, которая сидела у окна и плакала, высматривая меня с окна четвертого этажа. Сон был настолько реалистичным, что проснувшись, я первое время не мог понять, почему я лежу на охапке травы, а рядом снуют чудовища из фильма о первобытных людях.
Завтракали снова травами, я сам себе нарвал корневищ и «петрушки», чем опять вызвал удивление дикарей. Одна из женщин протянула мне свой пучок, но я отрицательно покачал головой: никаких подарков, никаких обязательств. На случай спермотоксикоза, лучше использую руки, чем такое сомнительное удовольствие, как половая связь с неандерталкой. Появились двое охотников, которые несли печень, легкие и сердце животного. Короткий обмен парой односложных слов, и уже вождь ведет нас за охотниками, которые добыли крупное животное.
Шли больше получаса в быстром ритме, прошли между первыми двумя холмами по распадку и вышли в долину, со всех сторон окружённую холмами. Равнина была сплошь в высокой траве, вдали у самого подножья холмов паслось стадо быков или буйволов. Расстояние было слишком велико, чтобы я мог разобрать детали. Добытое животное оказалось не буйволом. Это было что-то, похожее на огромного бизона. Таких бизонов часто показывали в фильмах про индейцев. С густой шерстью бурого цвета, с мощной грудной клеткой и большой головой, которую венчали короткие толстые рога.
Животное было больше, чем тот буйвол, которого мы ели неделю назад. Его живот уже был вспорот и внутренности вытащены. Вождь махнул рукой женщинам, которые уволокли требуху в сторону.
Началось пиршество. Костер уже горел, и дикари приступили к потрошению туши, начиная с задних ляжек. Каждый отрезал себе солидный кусок и начинал его обжаривать. Я тоже взял из рук дикаря рубило, которое они мне отдали безропотно. Я только наметил себе кусок с внутренней стороны ляжки, как заметил желтоватого цвета мочевой пузырь быка.
Прозрение пришло мгновенно — ведь это готовый сосуд для воды! Нужно только его аккуратно вырезать и тщательно промыть. Несколько раз ко мне подходил дикарь, одолживший свое рубило, но я его прогонял нетерпеливым движением, пока отсепарировал мочевой пузырь вместе с мочеточниками, стараясь не повредить их. Так как у меня в руках был лишь заточенный камень, вырезанный пузырь и мочеточники были с прожилками мяса и жира. Но это не проблема, остатки мяса я могу удалить и потом. Аккуратно свернув свое приобретение, я засунул его за край шорт. Сейчас надо наесться, а работу с пузырем продолжу уже сытым.
В отличие от дикарей, которые вырезали громадные куски мяса, я вырезал мякоть максимально тонкой пластиной, чтобы мясо прожарилось полностью. Закончив с этим, я отломал ветку от кустарника, что рос неподалеку и начал готовить себе обед. Мне бы не помешала шкура животного, она была изуродована множество проколов, нанесённых копьями, но сейчас это был предел моих мечтаний. Посмотрим, как шкура будет распределена по окончанию всей трапезы. Здесь мы, наверное, останемся минимум на два дня, потому что быстрее столько мяса нее съесть даже неандертальцам.
Покончив с первым ломтем мяса, я отрезал себе еще один. Находясь среди дикарей, яначал перенимать их привычку наедаться впрок. Чуть позже отрежу несколько ломтей и повешу на кустарнике сушиться, правда не знаю, что из этого получится без соли. И вообще, пора этих дикарей уже немного учить практичности. Если бы они сушили мясо, то, чередуя его с растительной пищей, могли бы лучше использовать ресурсы и меньше зависеть от удачной охоты.
Оценив еще раз размеры животного, я изменил свое мнение о неандертальцах, да и вообще о первобытных людях в лучшую сторону. Бык реально был огромен, но четверо вооруженных копьями дикарей победили его в схватке, не понесся потерь. Пожалуй, пара десятков таких охотников и мамонта сможет завалить. Я съел и второй кусок мяса, затем под взглядами дикарей вырезал несколько полос мякоти, которую развесил на ближайшем кусте. Когда я вернул рубило дикарю, тот всем своим видом выразил облегчение. Похоже, он уже решил, что его оружие для него пропало, и не надеялся получить его обратно от странного худосочного белого червяка, каким я выглядел в его глазах.
Мужчины наелись и уступили место у костра женщинам и детям, которые накинулись на туши с проворством саранчи. Не имея нормальных рубил, дети и женщины резали мясо кусками камней, что подобрали с места нашей стоянки. Рубило, как я понял, как и каменные топоры с копьями, были дефицитным оружием и орудием труда. Не каждый камень подходил для рубила. За две недели, проведённые с племенем, я всего один раз видел, как дикарю попался подходящий камень. Во время стоянки, он, зажав камень подошвами ног, старался сделать режущую сторону клиновидной. От камня сыпались искры, отлетала мелкая крошка, но существенно изменить его не получилось. Наверное, для качественного рубила нужны особые куски со слоистой структурой, чтобы одним ударом расколоть его, формируя острый край.
Я буду внимательно смотреть на камни, может, попадется что-то, подходящее для рубила. Сытый желудок тянул ко сну, еще год среди неандертальцев и я точно превращусь в одного из них. Уже сейчас все мои дни идут по одинаковому распорядку: поспать и поесть. Преодолев сонливость, я вытащил бычий пузырь и начал руками счищать кусочки мяса. Пузырь был пуст и напоминал сдувшуюся футбольную камеру с многочисленными складками. Увлекшись чисткой пузыря, я не заметил, как стала подкрадываться темень.
Дикари приступили к повторной трапезе, а я перевернул свои полоски мяса на ветвях, отметив, что мясо частично потеряло воду и стало обесцвечиваться под лучами солнца. Небольшой кусок мяса я все равно отрезал и пожарил, заметив, что несколько дикарей отрезали похожие куски. Не объемные, а именно плоские, и теперь жарили их, поглядывая на меня. Воды поблизости не было, а меня мучила жажда, в то время как дикари вообще не заморачивались по этому поводу.
Мочевой пузырь я боялся пересушить, поэтому на солнце держал его недолго. Он был грушевидной формы с двумя мочеточниками примерно на двадцать сантиметров, которые я вначале хотел отрезать, но потом передумал. Если их связать между собой, получится что-то типа ремня. Можно будет повесить мою «фляжку» на плечо, чтобы не нести в руках. С некоторой опаской я пристроил фляжку в ветвях дерева. Если её не сушить, может начаться процесс гниения.
Меня удивляло мое странное положение в племени. После вчерашнего вождь утратил ко мне интерес и не приставал со своим бесконечным «Ха», требуя в ответ длинной тирады, которая приводила его в восторг. Сегодня дикарь безропотно отдал свое рубило, хотя раньше мне просто отрезали кусок мяса. Видимо, мое плавание в озере и стойка на руках внушили дикарям уважение и благоговейный трепет. С одной стороны это хорошо, но как бы вождь не решил, что я становлюсь для него опасным.
Утром я ожидал, что мы снова засядем за трапезу, и был сильно удивлен, когда дикари по указанию вождя приступили к расчленению туши, одновременно снимая шкуру. Когда, спустя два часа, все племя нагруженное мясом, шкурой, головой и остатками требухи выступило в обратную дорогу, на поляне остались только следы вчерашнего пиршества.
Мне досталось нести половину шкуры, которая была еще сырая и весила неимоверно много. Я даже подумал, что это своего рода наказание, чтобы поставить меня на место. Но и остальные были нагружены не слабее меня, даже при их силовых показателях дикари шли медленнее, чем обычно, и тяжело дышали. На обратную дорогу мы потратили почти два часа. Когда я, наконец, скинул ненавистную шкуру, ее моментально подхватили женщины и уселись обрабатывать внутреннюю сторону скребками.
Вождь подошел ко мне и протянул рубило:
— Да (возьми, даю, твое, пользуйся), — у этого слова было сотни значений.
— Ха, — ответил я по инерции.
Я уже собирался идти к ручью, чтобы промывать свою будущую фляжку, когда дикарь остановил меня стальной хваткой за плечо.
— Да, — его рука указывала на груды мяса, которую дикари свалили прямо в центре нашей стоянки.
Секунд двадцать я не мог понять, что он от меня хочет, пока вождь не ткнул пальцем в мои ломти мяса, которые я начал вчера сушить и сейчас снова разложил на камне. Желая проверить свою догадку, я подошел и ловко отрезал полоску мяса, которое лежало на камне под солнечными лучами.
— Ха, — одобрительно прокомментировал вождь мои действия.
Взяв один из вчерашних ломтей, которые только еще начали сушиться, я отрезал от него кусочек и, положив в рот, стал тщательно пережёвывать. Мясо было еще очень сырое, но уже съедобно. Отрезав второй кусочек, я протянул его дикарю, стоявшему передо мной. Тот отправил мясо в рот и, перетерев зубами, проглотил. Прислушавшись к внутренним ощущениям, дикарь оскалился:
— Ха.
Дикари словно ожидали этой команды. Они стали торопливо нарезать мясо и раскладывать его по камням. В большинстве своем они резали слишком толстые ломти, а добравшись до костей, просто дробили их рубилами и, высосав костный мозг, также клали на просушку. Через час все камни и валуны были усыпаны ломтями мяса. Убедившись, что дикари следят за моими движениями, я демонстративно поднял свой ломоть и, нажав на него пальцем, перевернул его. Неандертальцы необычайно внимательны и точно копируют повадки животных и людей. Оставив их переворачивать ломти, я пошел к ручью, не забыв прихватить с собой свое самодельное копье.
Притопив бычий мочевой пузырь в ручье и придавив его сверху камнем, чтобы не унесло водой, я снял свои шорты из шкуры. Потом я погрузился в воду, чувствуя прохладу и облегчение. И снова на мой заплыв в озере пришли полюбоваться все дикари. Даже одеваться пришлось под их внимательными взглядами, хотя мне краснеть было не за что. Ну, не превосходили меня дикари размером мужского достоинства, что мне казалось странным, учитывая их невероятно мощную мускулатуру.
Я проверил пузырь, от которого все еще несло мочой. Сев в ручей на корточках, я постарался, чтобы в пузырь попадала вода через мочеиспускательный канал и выливалась через мочеточник. Мочеточники слиплись, и вода через них практически не выходила. Дикари снова вернулись в укрытие. Я же, поднявшись метров на десять, тщательно укрыл пузырь в воде, навалив вокруг и на него массу камней, чтобы его не съели хищные рыбы или другая живность.
Вернувшись к племени, я перевернул сушившиеся ломти мяса. К чести неандертальцев у них нет понятия воровства. Не буду утверждать за всех, но в этом племени за две недели такого не наблюдал. Оставшееся мясо на крупных костях поджаривалось на углях, распространяя вокруг запах горелого. Женщины, поняв, то из остатков им ничего не светит, собирали съедобные корневища, стоя по колено в воде, другая часть рвала растения прямо на берегу. Дети бегали вокруг редких деревьев на краю поляны, переворачивая опавшую прошлогоднюю листву в поисках личинок и жуков.
Вождь протянул мне кусок ребра с остатками прожаренного мяса, видимо в благодарность за подсказку о приготовлении мяса впрок. Мяса на ребре было немного, но я не испытывал особого голода. Быстренько покончив с костью, я начал обшаривать группу скал с внешней стороны в поисках камня для рубила. Несколько камней отбраковал сразу.
Вскоре мне на глаза попался необычайно светлый камень серо-голубого цвета с вкраплениями черных точек. Сам камень был неправильной формы с изломанными краями. Первый же удар о скалу расколол его надвое. Камни с такой способностью расслаиваться мне еще не попадались.
Несколькими ударами обычного булыжника, подобранного в ручье, я попробовал отбить такой кусок, чтобы у камня был клиновидный край. Но камень кололся непредсказуемо, и в итоге у меня оказалось около пяти кусков различной величины. Один из них был самый крупный и мог служить рубилом для нарезки мяса. Самый маленький кусок размером с пачку сигарет получился обоюдоострым, ним можно выполнять более тонкую и ювелирную работу. Засунув маленький камешек в шорты, с большим куском своего рубила я подошел к вождю, чтобы узнать его мнение.
— Га, — отозвался тот, едва взглянув на камень, выражая, таким образом, негативную реакцию на мою находку.
Дикарь взял из моих рук рубило и соударил со своим, раскрошив мое рубило на несколько мелких частей. Наглядная демонстрация впечатлила — мое рубило не годилось для тяжелой работы. Но мелкий камешек мог еще пригодиться. Еще час осматривал все скалы и валуны и обломки рядом с ними, но ничего подходящего не нашел.
Когда солнце начало клониться к закату, я сходил за своим пузырем-флягой. Мелкие речные обитатели все равно добрались до него, обглодав остававшиеся кусочки мяса на мочеточниках. Следующий день пузырь снова пролежал в воде, избавляясь от мяса и запаха, пока я придумывал, как сделать тесьму для горлышка своей «фляжки». Тесьма получилась неожиданно, когда я наткнулся на дерево, стоящее на берегу озера, очень похожее на иву. Кора с ветки дерева оказалась необычайно прочной и гибкой. На третий день после многократного промывания пузыря водой, я решил закончить работу по превращение его во фляжку.
Мочеточники были связаны между собой и образовали лямку, а чуть расширенный мочеиспускательный канал стал горлышком фляжки. Первый глоток из фляжки я делал со страхом, ожидая вкуса мочи. Но воды была без запаха и примесей, холодная и очень приятная. Наполнив свою фляжку, я закрыл тесьмой горлышко и перекинул её через плечо. Минимум два литра воды теперь бултыхалось в моем сосуде, можно было наполнить его еще больше, но я боялся разрыва пузыря, не зная его прочности.
У меня было самодельное копье и фляжка, оставалось решить вопрос возврата своего меча и определиться с тем, когда уходить домой. Прямо сейчас или подождать пока племя вернется к знакомым мне местам.

Глава 6. Нел
Обратный путь до бухты отряд прошел еще быстрее: после смерти и похорон их вождя ничто не держало людей здесь. Маленькое племя неандертальцев, встреченное по пути, было истреблено со звериной яростью. Четыре мужских и пять женских трупов, остались лежать в саванне, встретившись отряду Тиландера. Сам американец хладнокровно убил одну женщину, которая пыталась спастись. Трое гребцов, оставленных на «Акуле», без слов поняли, что поиски не принесли добрых вестей. Проведя на берегу бухты один день, чтобы люди отдохнули после изнурительного двадцатидневного похода, «Акула» подняла якорь следующим утром.
Обратный путь был долгим: гребцы не горели желанием грести, а встречное течение и почти полный штиль, затянули возвращение почти на десять дней. Когда «Акула» показалась в море, половина Плажа высыпала на берег. Возвращался Великий Дух Макс Са, впервые покинувший Плаж на такой долгий срок.
Мие предстояло скоро рожать, в этот раз ее беременность протекала сложнее, и живот был куда больше. Бер прибежал, чтобы сообщить новость обеим женам Макса, что корабль виден в море и прибудет через час к пристани. Оставив Мию, присматривать за детьми, Нел поспешила на берег: весь месяц ее мучили кошмары, что Макс не вернется. Теперь она буквально бежала, чтобы своими глазами увидеть корабль.
«Акула» шла под парусом, мучительно долго тянулось время, пока расстояние сократилось, что стали видны фигурки людей. Нел искала, искала и не находила. Она уже различала фигуру брата, американца и даже некоторых гребцов, что сидели на своих банках.
Когда до пирса оставалось около ста метров, Тиландер убрал парус и гребцы стали аккуратно погребать. Американец видел, что половина поселения на берегу. Он различил фигуру старшей жены Макса, но рыжеволосой среди встречающих не увидел. На минуту он даже вздохнул с облегчением, эта импульсивная женщина его тревожила.
Кода «Акуле» оставалось метров тридцать до пирса, Нел не выдержала:
— Макс Са, — ее голос был такой силы, что весь гомон на берегу стих. Нел крикнула снова, на этот раз в ее голосе был страх и печаль:
— Макс Саааааа.
Тиландер почувствовал, как увлажнились его глаза, и предательская слеза побежала по щеке. Не услышав ответа от мужа, Нел рванула в воду, прежде чем ее успели остановить. Ее ноги потеряли дно и она замолотила по воде руками, забыв про свое умение плавать. Тиландер и Бар прыгнули с борта одновременно: американец доплыл раньше до Нел и потащил ее к берегу. Потерявшая самоконтроль, девушка рвалась из его рук, Тиландеру пришлось приложить титанические усилия, чтобы вытащить ее на берег.
Теперь уже почти весь Плаж был на берегу, подоспел Лар, который тренировал копейщиков, Бер со своим «спецназом» стоял набычившись. Нел успокоилась, она пристально следила за «Акулой» которая мягко стукнулась о сваи пристани. С драккара подали трос и судно пришвартовалось. Один за другим, словно раздавленные непомерным грузом, сходили на берег Гау и матросы. Бар, стоял рядом с сестрой, приобняв ее за плечи, готовый удержать от рывка.
Все прибывшие вышли на берег, Плаж затаил дыхание, ожидая, что сейчас из драккара покажется тот, кто объединил их всех, защищал и кормил, учил новой жизни.
— Где Макс Са? — спросила негромко Нел. На берегу стояла мертвая тишина, слышно было, как слабенький ветер шевелит листья пальм. Все отводили глаза, не в силах ответить женщине, чьего мужа они дали съесть людоедам.
— Нел, — Бар тронул сестру за руку, — Макс Са на Полях вечной Охоты. Нел невидящим взглядом уставилась на брата, тому еще раз пришлось повторить, чтобы смысл сказанного дошел до нее.
— А ты? — вдруг словно очнувшись, спросила Нел голосом, от которого у Тиландера поползли мурашки по коже.
— Что я? — не понял Бар, решив, что разум сестры похитил злой дух.
— Ты где? — Нел посмотрела брату в глаза, — почему ты здесь, а не с ним? Кто должен был защищать Макс Са, если не ты? Кому он доверял, если не тебе? — Каждое слово девушки падало, словно стокилограммовая гиря. Бар поник, не смея поднять глаза на сестру, все это время он корил себя, что не настоял и отпустил Макса на охоту без него.
— Я, он, — Бар замешкался и осекся под ненавидящим взглядом сестры. Это была не его нежная сестра, перед ним стояла чужая женщина, потерявшая мужа, готовая убить любого.
— Почему ты не с ним? Почему вы все не с ним? Почему вы позволили его убить?! — Нел кричала, но потом внезапно успокоилась, тяжело дыша, она захватывала воздух широко открытым ртом.
— Как это случилось? — Нел поочередно всматривалась в лица, вернувшихся с путешествия. Тиландер дважды открыл рот, чтобы признаться в том, что он промедлил со спасательной операцией. Гау, прервал молчание, скупо рассказав, как Макс пошел на охоту с Маа, как они обнаружили следы борьбы и крови. Он не стал уточнять, что первоначальная поисковая операция была прервана и возобновлена с усиленным составом. Рассказывая, дошел до места, как обнаружили пещеру с неандертальцами и замолк, оглядываясь на Бара и американца. И только Тиландер собрался с духом, чтобы продолжить, как заговорил Бар, опустив глаза в землю.
Когда Бар дошел до места, как они обнаружили останки Макса, которого съели людоеды, Нел пошатнулась. Бар и Тиландер оба бросились ее поддержать, но женщина с ненавистью оттолкнула их руки:
— Продолжай. — Повинуясь, Бар продолжил и закончил свой рассказ. Воцарилась тишина, в которой стали слышны шаркающие шаги. Устав ждать и чувствуя недоброе, от дворца к берегу шла Мия, держа в руках взведенный арбалет. Люди расступались перед ней молча, в полной тишине Миа подошла к Нел и обвела взглядом толпу.
— Его нет?
— Нет, — подавленным голосом ответила Нел.
— Кто? — Миа тяжело подняла арбалет на уровень груди.
— Все, — меланхолично отозвалась старшая жена. В этом диалоге овдовевших жен, было что-то пугающее и страшное. Наконечник стрелы смотрел в лицо: Тиландер сглотнул, подумав, что это последние минуты его жизни. Но наконечник сместился, теперь под прицелом был Гау, затем Бар и все остальные. Никто не дрогнул, все кто были с Максом, стоически ожидали смерти. Глаза рыжеволосой превратились в ледышки, она резким движением приставила стрелу к горлу и нажала на спуск.
Тиландер успел в последний момент ударить ее по руке, и стрела ушла вверх, оцарапав кожу шеи. Американец такого не ожидал, но среагировал рефлекторно. Миа уронила арбалет и, повернувшись к ним спиной, направилась в сторону дворца. Тиландер ожидал реакцию прямо противоположную: что рвать и метать будет Миа, а Нел просто будет раздавлена. На берегу царило уныние, некоторые переговаривались вполголоса, другие просто тупо сидели на песке. Со стороны кузницы спешили Рам и Лайтфут в сопровождении жен. Они шли быстро, с веселым настроением, пока не уткнулись взглядами в толпу. Веселье с их лица сдуло, женщины замолчали, а Рам подойдя к Нел, посмотрел ей в глаза.
— Он на Полях Вечной Охоты, — медленно и отчетливо произнесла девушка и дотронулась до курчавых волос кузнеца, — его съели как свинью, и они это позволили. — Ее взгляд полный ненависти пробежался по лицам прибывших. Рам побагровел, когда до него дошел смысл слов, сказанных Нел. Он играл мышцами, которые вздулись на его руках и внезапно для всех, этот могучий кузнец заплакал. Заплакал некрасиво, подвывая словно дикий зверь. Ошеломлённые люди смотрели на горе этого полукровки, которого многие даже не считали за своего. Нел постаралась утешить парня, но тот опустился вниз, продолжая подвывать. Плач его прекратился также внезапно, как и начался.
— Кто, — хриплым голосом спросил кузнец, похожий на разъярённого зверя.
— Все, — также меланхолично отозвалась Нел.
— Все умереть! — Рам вынес свой вердикт и ждал только приказа, чтобы броситься убивать голыми руками.
— Лар, — властно прозвучал голос Нел, услышав свое имя командующий войсками Плажа, протиснулся вперед.
— Они должны умереть, они не уберегли Макс Са, — Тиландер не поверил своим словам, — Нел сделала паузу и продолжила, — все, кроме Геры, он был помощников Великого Духа.
Заявление Нел прозвучало как гром среди ясного неба, но никто не шевельнулся, не попытался опротестовать. Но Лар колебался, Нел уловив его сомнения добавила: — Это приказ! Завтра, после Совета, они умрут, — Нел пошла во дворец, даже не взглянув на брата, которого обрекла на смерть. Миа лежала, она даже не подняла головы, не вышла поесть, словно она умерла вместе с Максом.
Для императорского Совета нужен был Раг, который находился в Форте. Через полчаса на верблюде туда поскакал Бер, которому Нел поручила передать приказ явиться к дворцу.
Тиландер нашел взглядом Лайтфута и махнул ему рукой.
— Уильям, теперь все будет иначе, это место станет местом кровавой расправы. Возможно, нам придется уходить отсюда.
— Куда мы уйдем, Герман? Везде дикари и они нам враги. А здесь нас уважают, даже вдова выделила, что ты неприкосновенен. Мы нужны им, без нас они просто кучка дикарей, — пытался остудить Лайтфут своего товарища.
— Сейчас мы неприкосновенны, потому что им нужны наши знания. Я думал, сохранить наследие Серова, оберегая его семью. Но его жена неадекватна, она готова убить даже брата.
Думаешь надолго хватит ее терпения, особенно когда она узнает, что я промедлил со спасательной операцией?
— Герман, ты затянул со спасательной операцией? — ужаснулся Лайтфут, непроизвольно отодвигаясь.
— Я ее прервал, посчитав, что Макс мертв. Но возобновил через сутки, и именно этих суток нам не хватило, чтобы застать его живым, — Тиландер нервно грыз ногти на пальцах правой руки.
— Герман, как ты мог? Нас же учили, что первые трое суток, самая большая вероятность успешных поисков? — Лайтфут недоумевал, как его опытный товарищ упустил такие простые вещи.
— Уильям, мы наткнулись на съеденного человека и полное отсутствие следов Макса. Со мной была лишь часть людей, углубляться на враждебную территорию, не имея сведений, что похищенный жив, я посчитал излишним риском. До конца своей жизни, я буду проклинать себя за это, но сейчас нам следует позаботиться о себе. Не сегодня, не завтра, но пройдет время, когда мы станем здесь лишними, предлагаю убраться до этого момента.
— Как? Мы же пришли к выводу, что «Акула» не способна пересечь Атлантику.
— Я начну строить шхуну, буду экспериментировать с парусами. Наш единственный выход, достичь Бермуд и попытаться вернуться домой.
— Хорошо, Герман, но пройдет год, прежде чем ты сможешь построить корабль, способный пересечь Атлантику.
— Уложусь за восемь месяцев, буду работать днем и ночью. Но никому ни слова. Уильям, если нас заподозрят, мы трупы.
— А как объяснишь, строительство нового корабля? — Вопрос Лайтфута был к месту и Тиландер задумался:
— Я объясню это последним заданием Макса. — Тиландер вздохнул, — в любом случае, другого варианта у нас нет. Боюсь, что со смертью Макса умерла и вся надежда получить цивилизацию, первое время все будет идти в прежнем ритме, но потом все перессорятся, появятся претенденты стать вождем. Я думал, что смогу защитить его наследие, смогу оберегать его жен и стать наставником его детям, за его человеколюбие и отношение к нам. Но видно не суждено было сбыться его мечте. Они вернутся на тот уровень, с которого он их поднял, и произойдет это в течение года, максимум двух.
— Завтра Малый императорский Совет, — напомнил Лайтфут, — может, повременим с выводами, посмотрим, что скажет Нел?
— Посмотрим, а сейчас мне пора, надо заняться «Акулой» и навестить жену, скоро ей рожать. Еще одна причина, Уильям, чтобы вернуться в свое время. Этот мир и это время не для детей. — Тиландер попрощался и ушел, а Лайтфут задумался. В словах Германа многое было реальностью: все это разномастное племя удерживалось вместе силой авторитета Макса.
Он уже начал привыкать к этому месту, его Гу тоже была беременна. Уильяма уважали, даже Рам признал в нем главного и слушался беспрекословно. После отъезда Макса, воссоздав в памяти образ катаны, Лайтфут работал почти месяц, стремясь сотворить шедевр. И ему это удалось: катана получилась на славу, ветки толщиной с запястье человека перерубала с одного раза. Когда Хад забил свинью, после черного нашествия, свиньи моментом расплодились снова, решил проверить на тушке свиньи свойства катаны. Ребра, позвоночник и даже лопатку, он перерубал играючи, не портя режущей кромки. Сейчас он дорабатывал ножны, собираясь преподнести подарок по возвращению Макса. Лайтфут заметил Рама, который остался на берегу и молчаливо смотрел на волны. Его коллега не отреагировал, пока Уильям не тронул его за плечо.
— Рам, пошли в кузницу, у нас есть работа. — Лайтфут повернулся, уверенный, что парень последует за ним, но слова Рама его остановили:
— Его там нет!
— Кого нет, где нет?
— Макс Са нет на Полях Вечной Охоты, — слова давались Раму нелегко, привыкнув говорить односложно, он сейчас явно испытывал затруднения формулируя фразу.
— Рам он умер, его похоронили. Его кости видели все, и Гау и Герман и все остальные.
— Я спрашивал у Мать-Хи(воды), спрашивал у Отца — Латт(земля), спрашивал у Духа Ци(огонь), Макс Са они не видели, он вернется.
Уильям почувствовал как шевелятся волосы на голове, Рам смотрел сквозь него, его глаза казались бездонными, а голос звучал как из загробного мира.
— Он вернется, — уверенно повторил Рам и словно выйдя из транса, удивленно посмотрел на Уильяма.
— Рам, пошли в кузницу? — осторожно спросил американец, начиная движение.
— Хорошо, — не говоря ни слова. Парень последовал за ним, становясь обычным малоразговорчивым кузнецом Рамом, но его могильный голос и слова: «Он вернется», звучали в голове до самого сна, которым Лайтфут забылся лишь поздней ночью.
Уже больше получаса члены Малого императорского Совета в полном составе, ждали его начала. Не было только Нел и Мии. Присутствовали оба брата Нел, военачальник Лар, старейшина Хад, начальник внутренней безопасности Ара, вождь Выдр Наа, Зик, которого перед отплытием Макс объявил своим помощником, командующий лучниками Гау, шаман Хер, Лайтфут и Тиландер. Макс никогда не заставлял себя ждать, но вот из спальни появились обе жены Макса. Миа была в своем топике из шкуры и набедренной повязке с огромным оголенным животом. На Нел была надета футболка Макса с изображением Красной Площади, впрочем, рисунок узнали только американцы, для всех остальных это была боевая башня.
Миа села, а Нел осталась стоять. Дождавшись, чтобы стихли приветствия, она заговорила:
— Великий Дух Макс Са говорил, что нельзя спешить, когда собираешься принять решение. Вчера я сказала, что умрут все, кто его не уберег. Но я не верю, что Великий Дух Макс Са на Полях Вечной Охоты и поэтому все будут жить, пока я не буду уверена в смерти Макс Са. — Нел сделала паузу, а Тиландер мысленно восхитился ее решением: она поспешно приняла решение, но подумав, нашла выход избежать казни, не потеряв при этом лица. Но ее следующие слова, заставили американца зауважать эту хрупкую, волевую женщину.
— Многие думают, что если Мак Са нет с нами, мы начнем ссориться, и не сможем жить. Разве этого хотел бы Макс Са? Разве этому он учил нас всех? Я знаю, что он вернется, вернется, и посмотрит, как жили без него, правильно ли следовали его Законам? И что мы ответим? Мы думали, ты умер и стали дикарями? Так мы ответим?! — Нел обвела собравшихся тяжелым взглядом.
— Шаман Хер, кто такой Макс Са?
— Посланник Главного Духа-Бога, — быстро и внятно ответил шаман при вопросе.
— Шаман Хер, может ли умереть посланник Главного Духа-Бога, пока Бог этого не захочет?
— Не может, — безапелляционным тоном заявил шаман, даже привстав с места. — Тиландеру хотелось крикнуть, что он своими руками укладывал его кости в землю, что пора прекратить этот самообман, но поймав предупреждающий взгляд Лайтфута, он сдержался.
— Я спросила у Главного Духа — Бога в своем сердце, он ответил мне, что Макс Са вернется, вот почему я спокойна и говорю вам, — здесь Нел выдержала театральную паузу, — он вернется и мы его дождемся. Ничего не изменилось, все будет как раньше. Мы будем разводить скот, сажать ячмень и чече(чечевицу), собирать съедобные корни и ловить рыбу.
«Второе пришествие», — Тиландер не мог не провести аналогии. Но вместе с тем, Нел говорила умные вещи, вселяя в людей надежду, что все будет хорошо. Она еще раз обвела взглядом всех и остановилась на Баре.
— Мой брат Бар, подвел Макс Са, отпустив его на охоту. Пока Макс Са не вернется, Бар будет простым копейщиком военачальника Лара и не будет приходить на Малый императорский Совет. Гау, тоже подвел Макс Са, он с десятью воинами переселится в Форт и будет охранять наши земли от врагов. Пока Макс Са не вернется, Гау не придет на Малый Совет, если я его не позову. Мой брат Раг и Лар будут отвечать, чтобы Плаж никто не тронул. Ара, будет смотреть, чтобы разговоры о Макс Са были правильными. Шаман Хер в своих разговорах, будет рассказывать о посланнике Главного Духа-Бога Макс Са, который скоро к нам вернется. — С каждым ее поручением, изумление Тиландера возрастало, эта женщина не просто домохозяйка, она умело расставила приоритеты, проявила гуманность, но не оставила безнаказанным недосмотр со стороны Гау и Бара.
— Гера, где громкий шум Макс Са и тот, что он дал тебе? — этим вопросом Нел выбила из легких Тиландера воздух. Он рассчитывал, что про винтовку и подобранный им разряженный пистолет не вспомнят. Патронов было маловато, но это было оружие, а теперь его явно забирали. И делалось это непринужденно и легко, словно Нел всю жизнь проработала участковым в России.
— В моей хижине, я принесу после Совета, — прокашлявшись, сказал Тиландер, досадуя, что не умудрился «потерять» пистолет заранее.
— Лар сходит с тобой, — пригвоздила она его попытку отложить возврат оружия.
— Гера, Макс Са говорил, что в дне пути по воде есть земля, окруженная со всех сторон водой. Он хотел, чтобы часть племени жила там, — Нел вопросительно уставилась на него и Тиландер пояснил:
— Да, это остров Кипр, Макс говорил о таких планах.
— Твоя лодка маленькая, на нем не перевезти инков(верблюдов) и других животных. Ты можешь построить лодку больше «Акулы»?
— Могу, — коротко ответил он, радуясь, что это совпадает с его планами.
— Уил, — теперь она обратилась в Лайтфуту, — продолжайте делать оружие и защиту для воинов.
— Хорошо, мэм, — Лайтфут коснулся рукой виска, отдавая честь. — на минуту воцарилось молчание и переглянувшись с Мией Нел, высказала самое главное, по мнению Тиландера:
— На время отсутствия Великого Духа Макс Са, я и Мия будем главными в Плаже и Форте. Любой кто не выполнит нашего приказа, будет убит, как нарушивший Десять Законов. А сейчас, нам надо работать, чтобы Макс Са остался доволен, когда вернется.
Малый императорский совет был закончен. Тиландер шел я Лайтфутом, удивляясь метаморфозам, произошедшим с Нел. "Может он действительно Божий посланник, если сумел за несколько лет настолько изменить мышление этих дикарей", — задавал он себе вопрос, покрываясь холодным потом при мысли, что может быть причастен к гибели посланца Бога.

Глава 7. Охотник племени
С момента как «Акула» вернулась без Макс Са прошла полная луна и еще половины луны. Нел каждый день с головой погружалась в управление поселением, неоценимой оказалась помощь старосты Хада, который каждое утро приходил с докладом по ситуации. Сколько овец или свиней дало приплод, какое количество мяса и рыбы хранится в погребах. Вопросы, связанные с защитой поселения, Нел возложила на Лара и Рага, который теперь постоянно находился в Плаже. Миа дохаживала последние дни беременности, практически находясь в горизонтальном режиме.
Нел хорошо помнила ту ночь перед Малым Императорским Советом, когда до утра она с Мией обсуждала планы. Хотя она объявила, что Гера неприкосновенен, Нел внутренним чутьем понимала, что именно его промедление могло стоить жизни его мужу. Но американец ей был нужен, нужен, чтобы строить корабль. В ночь перед Советом, Миа категорически настаивала на казни всех, кто не уберег их мужа. Но Нел, столько времени находясь рядом с Максом, понимала, что казнь стольких людей не останется без последствий. С одной стороны, это сильно ослабляло их возможности, если двадцать здоровых и сильных мужчин будут казнены. С другой стороны, был риск получить врагов, в лице членов их семьи.
В ту ночь, обе жены Макса спорили до хрипоты, пока Миа не признала, что Нел права. Но и оставлять безнаказанным этот проступок тоже не хотелось. Сама того не зная, она приняла Соломоново решение, исключив Гау и Бара из Совета и отослав охранять периметр их земель. Про пистолет и винтовку напомнила Миа, которая очень хотела крови Тиландера. Чтобы чувствовать себя увереннее, Миа настояла, чтобы несколько ее воительниц постоянно спали во дворце.
Но Нел не зря провела шесть лет рядом с Максом: прежние охранники Бара вернулись в распоряжение Лара. Функцию охраны дворца и всей крепости, Нел возложила на Бера и Рага. Теперь дворец круглосуточно находился под охраной двоих воинов Рага и двоих воинов Бера. Бер, чрезвычайно довольный оказанным доверием, отнёсся к поручению крайне серьезно. Нел знала, что он и ночью и под утро проверял, не спят ли охранники и любое передвижение Мии или Нел по Плажу, сопровождал лично или приставлял двоих самых отчаянных людей. Дошло до того, что Нел и Мию даже стали побаиваться соплеменники. А шаман Хер в своих проповедях несколько раз уделял внимание их невероятным качествам, говоря, что именно по велению Главного Духа-Бога, Макс выбрал себе этих женщин.
Дни проходили за днями, все чаще Нел думала, когда наступит время и Макс снова спустится с Неба. В том, что это произойдет, она не сомневалась. Нел даже вообразила, что это проверка, устроенная ей любимым мужем. И боясь не оправдать его доверие, каждый день она кропотливо обсуждала все рабочие моменты с Хадом, Ларом, Тиландером и Лайтфутом. Помня, что Макс проверял Форт на предмет готовности отразить нашествие врага, она посылала туда с инспекцией Лара, сама лично проверяла, как несут дозорные службу на перевале в крепости. Из девушки-кроманьонки каменного века, вырисовывался портрет будущей правительницы, которая все бы отдала, чтобы поскорее вернулся Великий Дух Макс Са!
* * *
Прошло два месяца, с тех пор, как племя обосновалось на стоянке возле озера в укрытии среди нагромождения скал. Сушеное мясо прочно вошло в рацион неандертальцев, половина добычи практически сразу шла на сушку. Понимая, что впереди зима, я пытался натолкнуть вождя на мысль, что пора уходить к югу. Дни становились короче, на некоторых деревьях стала желтеть листва. Ночи стали прохладнее, и приходилось кутаться в шкуру или располагаться ближе к огню. Но упрямый вождь пока не подавал признаков того, что племя должно отправляться на юг.
Мой статус в племени возрос после того как научил дикарей сушить мясо. Теперь самодельные фляжки были у всех воинов, каждое добытое животное торжественно предоставлялось мне, чтобы я аккуратно вырезал мочевой пузырь.
Практичность и необходимость фляжек дикари уяснили очень быстро во время очередной охоты. Спустя неделю после того, как моя фляжка была готова, вождь сам пошел на охоту с тремя дикарями. Четвертым был я, которого теперь официально считали членом племени и которому почести воздавались сразу после вождя. Было смешно смотреть, как здоровенные гоблины опускали глаза под моим взглядом, признавая мое доминирующее положение.
В тот день солнце палило особенно нещадно, вся жизнь замерла. Стоял удушающий зной, тишину леса не нарушали даже крики птиц, которые попрятались в тени веток. Быки, на которых мы охотились, ушли из долины между холмами. Нам пришлось преодолеть вторую цепь холмов, прежде чем мы наткнулись на ушедшее стадо. На этот раз мы убили теленка размером с крупную антилопу. Разделав теленка, мы взвалили на себя мясо и шкуру, после чего пошли обратно.
Мучительно долгим был обратный путь домой. Ветки хлестали по лицу, пока мы продирались по лесу, цеплялись за груз и норовили опрокинуть каждого из нас. Я сдался первым, хотя нес вдвое меньше груза. Устало присев у дерева, снял свою фляжку и, развязав тесемку, хлебнул воды. Следующую остановку сделали уже в той долине, где охотились раньше. И снова я выпил воду, чувствуя, как с каждым глотком возвращаются силы.
Поймав взгляд вождя, я протянул ему фляжку. Тот поколебался, но потом приняв ее у меня, выдул литр воды за один присест. «Блядь мужик, кто же так воду пьет» — подумал я, но сделать ничего было уже нельзя. Благо до стоянки оставался всего час ходьбы, а там течет ручей с холодной водой.
Но фляжка вождя заинтересовала, видно было по взгляду, что он оценил ее необходимость. Вторую фляжку я сделал из мочевого пузыря теленка. Я особо не морочился, вычленил пузырь и, проведя необходимую работу, отдал вождю. Подарок вождь принял крайне радостно и первые дни ходил с полной фляжкой воды, перекинутой через плечо.
Чуть позже была третья и потом все остальные, но ни в одну из них не было вложено столько труда, сколько в первую. На охоту я ходил регулярно, дикари брали меня охотно, хотя я топал как слон и был слепым как крот на их фоне. Мы уходили в долину, куда опять вернулись быки, и терпеливо поджидали в высокой траве, пока какое-нибудь животное не отстанет, чтобы окружив его со всех сторон, ринуться в атаку. В долине и в лесу встречались крупные зайцы, но неандертальцы их почему-то игнорировали.
Когда в очередной раз нам пересек дорогу заяц, я кинул в него копье и промахнулся. Подняв свое копье, я понял, почему дикари игнорировали зайцев. Острие копья, ударившись о небольшой валун в траве, слегка расщепилось. Но у меня острие было деревянным, его наточить и обжечь не составляло труда. А наконечники копий дикарей были каменные, такой промах испортил бы наконечник, и добыча ушла бы целой. Чтобы приладить один наконечник к древку копья, требовалось много усилий. Вначале наконечники долго обтесывали, потом, найдя смолу дерева, грели ее на плоском камне, доводя до кипения. После этого клеили наконечник, который потом дополнительно привязывали к древку полосками шкуры, зачистив ее от меха. И всю эту конструкцию снова покрывали слоем смолы. В итоге каменный наконечник сидел как влитой, но ценой работы в течение нескольких дней.
После того как увидел, каких усилий это стоит, я расхотел делать себе каменный наконечник. Мой деревянный колол не хуже, а в смысле ремонтопригодности был рассчитан на много промахов. Но зайца я всё же хотел. Найдя на южной оконечности озера группу деревьев, которые напоминали наши ивы, я долго пытался смастерить простые силки. Почему долго? Да потому что в руках у меня была кора дерева, а не веревка. В итоге я сделал силки с удавкой, заменив в результате своих экспериментов обычный узел на модифицированный
Силки поставил так, чтобы их не было заметно с тропы. Конец петли я привязывал к палке, которую крепко вбивал в землю. Несмотря на обилие зайцев, первые три дня силки были пустые. Решив прикормить их, я нарвал немного съедобных корневищ и разложил приманку рядом с петлями.
В первый же день во все три ловушки попались зайцы. Когда я принес добычу на стоянку, у дикарей от удивления вытянулись лица. Добыча эта была слишком проворна, чтобы ее можно было поймать, если только не попасть в неё случайно. По вкусу зайчатина мне не понравилась, мясо крупных копытных было вкуснее. Но зайцы имели шкурки, из которых я планировал сделать себе обувь, если зима застанет меня в этих краях.
Через месяц начала охоты на зайцев, в моем распоряжении было столько шкурок, что я спал на шкуре быка, а укрывался одеялом из заячьих шкурок. Совершенно неожиданно для себя, открыл в себе талант портного. Конечно, мое одеяло было ужасно по дизайну, но по стоимости оно тянуло на самое крутое в каменном веке.
Трубчатые кости копытных дикари дробили ударами своих рубил, чтобы добраться до костного мозга. Иногда кости ломались продольно, самым причудливым образом. Роясь в остатках костей, я подобрал себе несколько игл-шил, которым проделывал дырочки в шкурках и связывал между собой, используя тонкие ивовые полоски.
После одеяла, пришла очередь накидки на тело. Сшитые шкурки надевались через голову, закрывая спину и живот. Руки оставались оголенными, но их всегда можно было спрятать под накидку.
Пока еще было тепло, но осень уже начала вступать в свои права. Периодически вождь выходил на большой валун и смотрел в сторону юга, словно пытался определить, когда придет время выступить в путь. Мясо зайцев дикари уплетали за милую душу. Понемногу я стал настолько своим в племени, что на мои купания в озере уже никто не обращал внимания.
Этот год, судя по всему, выдался урожайным во всех отношениях: у четырех неандерталок беременность была так заметна, что, похоже, до зимы они должны были родить. И если с матерями все было ясно, то установить отцовство было практически невозможно. У других женщин беременность определить было трудно, вследствие их огромных животов.
Животные тоже чувствовали скорое приближение зимы и активно нагуливали жир. Сегодня на охоту собрались почти все мужчины. Я пересчитал всех — нас получилось двенадцать человек вместе с вождем и со мной. Трое дикарей остались в лагере на случай возможного появления хищника или врага. После той ночи, когда волки выли на берегу озера, их больше не было слышно. Возможно, им не понравилось соседство с человеком или их вероятная добыча ушла, но воя больше не было. Несколько раз попадались следы медвежьих лап. Стволы деревьев были оцарапаны когтями на высоте больше двух метров.
Гуськом мы шли через лес, следуя за вождем. Сейчас я следовал вторым, так высок был мой рейтинг в племени. Неандертальцы казались такими добродушными и спокойными, что я порой забывал, что нахожусь среди людоедов.
В долине быков не было. За два месяца стоянки мы добыли не меньше пятнадцати животных, но на общий размер стада это мало повлияло. Даже навскидку в стаде было не меньше двух сотен животных, которые вероятно являлись зубрами или их ближайшими предками. Сейчас долина снова была пуста, и вождь пошел дальше.
Мы пересекли открытое пространство и снова углубились в лес, проходя по распадку между двумя холмами. Начался небольшой подъем, и я стал отставать от вождя, который шел вверх с прежней прытью.
Поднявшись на холм, дикарь остановился и показал рукой между деревьев. Я увидел довольно большую долину и какие-то черные пятнышки. Это не могли быть наши зубры, потому что следы их копыт нам не встретились по дороге. Или это было другое стадо или мы выходили из долины другой дорогой. Мы снова двинулись в путь и через некоторое время подошли к краю лесного массива, за которым начиналась открытая местность, тянувшаяся до следующего ряда высоких холмов.
«Проклятые зубры, — мелькнула мысль, — зачем так далеко ушли, теперь неси тушу на себе без малого пятнадцать километров по лесной чаще с подъемами». Зубры медленно брели по полю, подъедая оставшуюся траву бурого цвета. Осень уже серьезно заявляла о своих правах.
Незаметно подкрасться нам не удалось бы, трава была съедена, а редкие кустарники не могли укрыть нас от животных. Зубры уже практически достигли края дальнего от нас лесного массива, когда в развитие событий вмешался новый персонаж.
Из темного лесного массива метнулась огромная тень и навалилась на ближайшего зубра. До моих ушей долетел рев медведя, и мы уже смело встали, потому что животным стало не до нас. Стадо рвануло в сторону от нас, кроме зубра, в которого вцепился медведь, и огромного вожака стада.
Вожак разбежался и с ходу всадил рога медведю в бок. Косолапый взревел, но не отпустил добычу, которая под тяжестью его тела повалилась наземь. Медведь угрожающе зарычал в сторону вожака и полоснул когтями по шее поваленного зубра, затем сомкнул челюсти на его шее. Зубру удалось стряхнуть мишку и даже встать на ноги. Пошатываясь, он двинулся в сторону вожака, который отбежал на десяток метров. Из разорванной артерии зубра хлестала кровь, потом его передние ноги подогнулись и он, жалобно промычав, рухнул на брюхо. Вожак подтолкнул его головой, принуждая встать. Но раненый зубр только промычал и уронил голову.
Медведь неуклюже шел в сторону жертвы. Вожак, пригнув голову, рыл копытами землю. Даже на расстоянии более ста метров было слышно его шумное дыхание. Медведь остановился, зубр выжидал, но не решался напасть. Оба были великолепными образцами животного мира, могучие и смелые.
Раненый зубр умер. Вожак понял это и еще раз, яростно промычав, развернулся и унесся за убежавшим стадом. Вначале я не мог понять нерешительность медведя, который размерами не уступал зубру, а вооружением был сильнее.
После того, как вожак понесся в сторону стада, медведь сел на задние лапы. Сел он грузно, словно тяжелобольной человек садится в кресло.
— Га, — вождь двинулся вперед, выставив копье.
Без какой либо команды дикари рассыпались полукругом, охватывая косолапого с трех сторон. До медведя оставалось около двадцати метров, но он не вставал, только угрожающее рычание раздавалось из грозно раскрытой пасти. Когда до него оставалось около десяти шагов, медведь с усилием встал и почти сразу рухнул мордой вперед. На месте где он сидел, осталась лужа крови не меньше ведра. В правом боку хищника зияла рана, проделанная рогами зубра — две ужасные дыры толщиной с руку человека.
Я, увидев лужу крови, забыл, насколько медведи опасные хищники. Неандертальцы же интуитивно знают, опасно животное или нет. Ближайший ко мне дикарь в два прыжка преодолел расстояние и рванул меня за руку на себя. В этот миг я даже ощутил ветер от замаха когтистой лапы, которая прошла в сантиметрах от моей шеи. Умирающий хищник чуть не забрал на то свет и меня. Вождь, вскочив на спину упавшему после этого усилия медведю, на полметра вогнал копье между его лопаток. По телу хищника прошла дрожь и он затих.
Перед нами лежало два исполина, мяса которых с учетом технологии сушки, хватит на пару недель точно. А при разумном подходе, все племя могло кормиться сушеным мясом и месяц. В этот момент я даже был рад, что не я являюсь вождем племени, перед которым сейчас стояла трудная задача забрать часть мяса и вернуться на стоянку, чтобы вторым и третьим рейсами отнести остальное. Или вести все племя сюда, чтобы здесь на протяжении нескольких суток есть и сушить мясо, прежде чем вернуться с добычей на стоянку на берегу озера.
Вождь ожидаемо выбрал второй вариант, хотя я интуитивно чувствовал, что это ошибка.
— Га (опасность), — пытался я внушить непробиваемому дикарю.
— Ха (я понимаю), — отвечал твердолобый.
Не знаю, что именно меня настораживало, но пятой точкой я чувствовал, что мы совершаем ошибку. Конечно, трудно оставить большую часть добычи и уйти. При всем желании мы смогли бы унести лишь половину зубра. Вторая половина и медведь стали бы добычей множества лесных обитателей, стоит нам убраться отсюда.
За все время, что были на стоянке у озера, мы лишь однажды забирались так далеко на север. Добывали теленка и сразу шли обратно. А сейчас мы проведем здесь пару суток даже при самом оптимальном раскладе. На совершенно открытой местности, где все для нас незнакомо. Я даже не знаю, есть ли вода поблизости. Хотя, наверное, есть, ведь животные где-то пьют воду, не приходя к озеру.
За оставшимся на стоянке племенем отправили совсем молодого дикаря, который, бросив на туши голодный взгляд, рысцой побежал через поле, надеясь быстро вернуться и дорваться до еды. Привычка неандертальцев свежевать только одну сторону добычи и сразу приниматься за еду вначале казалась мне странной. Но в ней были свои преимущества, мясо было защищено от насекомых снизу и лучше сохранялось. Уже разгорался костер, и трое дикарей, ловко орудуя рубилами, снимали шкуру с одной стороны туши.
Я снова внимательно осмотрелся. Убежавшее стадо находилось на дальнем конце поляны и понемногу втягивалось в лес севернее распадка, по которому мы пришли. Все было тихо, но гнетущее состояние тревоги не покидало меня, словно с минуты на минуту из лесной чащи должны были высыпать враги.
Но минуты текли, переходя в часы, и мы ели жареное на костре мясо. Затем без какого-либо отдыха, и это являлось моей заслугой, дикари стали нарезать мясо длинными ломтями, раскладывая его на ветках кустов и ветках, которые притащили из леса. Получилась площадка из веток, на которой и укладывались ломти мяса.
Племя появилось, когда солнце уже начало склоняться к горизонту. Пришедшие мужчины отрезали по большому куску мяса и принимались его жарить. Впервые вождь разрешил приступить к трапезе женщинам и детям досрочно, возможно им тоже двигало желание быстрее вернуться на стоянку. Перед сном была новая трапеза, и все, кроме вождя, улеглись спать. Опираясь на свое массивное копье, он внимательно всматривался в ночь, тревожась за свое племя.
Утром все повторилось, но теперь в нарезании ломтей, участвовало все племя: дети приносили ветки, женщины раскладывали и переворачивали мясо. Мужчины занимались разделкой. К обеду туша зубра была частично съедена, а примерно половина нарезана ломтями и сушилась на солнце. Я думал, что вождь даст людям наесться, но он торопился и поэтому заставил их заниматься разделкой медведя. Вот чью шкуру мне очень хотелось получить! Обладание такой шкурой делает человека среди дикарей особенным.
Но и в этот день ничто не нарушило нашей работы. Зубры появились было из лесной чащи, но сразу ушли, увидев на поляне множество двуногих существ. Солнце клонилось к горизонту, практически вся туша медведя сушилась на камнях, кроме той, что переваривалась в бездонных желудках неандертальцев. Сытное питание, изобилие мясной пищи и растительный рацион озера сделали свое дело: дикари ходили, играя мышцами словно бодибилдеры, а пятые точки женщин стали похожи на слоновьи по размерам.
Вождь днем отоспался, а ночью снова заступил на смену. Несмотря на то, что передо мной был людоед, у меня возникла к нему симпатия.
Взяв свое копье, подошел у вождю.
— Да (я сам постою).
На мое предложение дикарь ответил коротким «Ха», отказываясь уступить мне дежурство. Я улегся на свое место и погрузился в сон.
Но и утром, к моему удивлению, вождь не проявил никакого желания возвращаться на стоянку. Вместо этого он разрешил обглодать кости скелета двух животных и, поручив сушить мясо и дальше, завалился спать, сожрав пару ломтей полусушеного мяса зубра.
На двух скелетах еще оставалось достаточно мяса, и сейчас племя усиленно его поглощало, попутно дробя кости своими рубилами. Мне удалось отрезать небольшой кусочек, который я тщательно прожарил и сейчас неторопливо разжевывал.
Решение пришло в голову само: уходить на юг, не дожидаясь, пока племя соизволит сдвинуться с места. Отшвырнув кусочек кости, я вытер руки остатками пожухлой травы и двинулся в лес, чтобы отлить. До деревьев было всего двадцать метров.
Но я не успел сделать и пяти шагов, когда из лесной чащи навстречу мне высыпало около двух десятков чернокожих дикарей с короткими метальными копьями в руках.

Глава 8. Кроманьонцы
«Если бы у жопы присутствовало шестое чувство или третий глаз, то она вряд ли бы стала искать приключения на свои полушария», — пронеслось в голове, и одновременно я заорал:
— Тревогааааа!!!
Последний слог в слове получился на автомате усиленным и продолжительным, соответствуя слову «опасность» в языке неандертальцев. Вероятно, черные дикари раньше не видели худосочного высокого и говорящего неандертальца, и поэтому на пару секунд опешили. Этого мгновения мне хватило, чтобы рвануть назад, избегая неминуемого броска копья.
Лесным дикарям предстало странное зрелище: племя неандертальцев, состоящее преимущественно из женщин и детей, потому что почти все мужчины в этот момент легли спать.
Это ложное ощущение легкой победы сыграло с ними роковую роль: имея на руках короткие копья-дротики, они могли перебить нас дистанционно. Вместо этого, уверенные в своем численном превосходстве и не увидев серьезного противника, черные ринулись в атаку, размахивая каменными топорами и дротиками.
— Га!!! — раздался ужасный рык вождя и четырнадцать коренастых фигур метнулись навстречу черным.
Часть преследователей метнули дротики, несколько попали в неандертальцев, но основной части пришлось вступить врукопашную. Я даже не успел участвовать в первом бою, столь стремительным был натиск неандертальцев. Буквально за пару секунд, пятеро черных были убиты, остальных теснили почти сравнявшиеся в численности с черными неандертальцы. Я подхватил копье и приготовился к броску, когда внутренний голос остановил меня: «кроманьонцы твои предки, а эти дикари тупиковая ветвь и людоеды, против кого ты собрался воевать»?
Кроманьонцы не были трусами, уже двое косматых неандертальцев валялись под ногами, еще двое получили серьезные ранения, которые не давали им возможности сражаться. Но и сами черные потеряли еще троих воинов, ситуация становилась для них критической, еще пара секунд и они дрогнут.
В этот момент с дальнего края леса показались еще черные воины. Увидев резню десятка черных, они устремилась к сражающимся. Или ими командовал опытный воин, или они просто были умнее, но, не добегая двадцати метров до нас, они прицельно метали дротики. Один неандерталец упал пронзенный сразу четырьмя дротиками, еще двое были ранены. Теперь ситуация изменилась, целыми и невредимыми оставались только шестеро воинов, а кроманьонцев было втрое больше невредимых. Но они израсходовали свои дротики, и бросаться под мощные удары противника не спешили.
На минуту бой прекратился. Противники оценивающе смотрели друг на друга. Двое легкораненых неандертальцев могли продолжать бой и были полны решимости это сделать. Со мной нас было девять, черных тел на земле валялось десять, первый отряд черных мы проредили серьезно.
Вождь понял, что не выстоит против такого количества черных дикарей. Но если мы начнем отступать, черные подберут свои дротики и просто перебьют нас всех. Выхода не было, и я стал собирать дротики, настороженно посматривая в сторону черных. Понимая, что если я соберу дротики, они лишатся возможности поубивать неандертальцев, черные ринулись в атаку, чтобы помешать мне. Я уже успел подобрать восемь коротких копий, когда атака возобновилась.
Оба вида людей люто ненавидели друг друга, сейчас они даже не походили на людей. Неандертальцы не говорили, а только рычали, оскалив зубы. Даже получив страшные раны, людоеды молчали и только кривились от боли. Возобновившаяся атака снова захлебнулась, оба наших раненых были убиты, но сами черные оставили пять трупов и одного тяжелораненого. До сих пор я не принимал участия в сражении, ограничившись поднятием тревоги и сбором копий. Пользуясь передышкой, я собрал еще пять копий, остальные не были видны в траве или лежали слишком далеко.
Кроманьонцы делали очень глупую ошибку: они нападали скопом, мешая друг другу и толпясь с одной стороны. Разойдись они в стороны, на каждого неандертальца пришлось бы по трое противников, и бой закончился бы очень быстро. Даже невероятная мышечная сила не убережет при ударе топором. Тем более что соперники были выше и тоже не были обделены мускулатурой.
Кроманьонцы совещались, до меня долетали обрывки фраз. Речь, у них, судя по всему, была развита на уровне моих Луома или других составляющих племени Русов.
Я очень удивился, когда увидел, что рослый черный показывает пальцем на меня. Именно на меня, в этом я не сомневался. Из толпы оставшихся кроманьонцев, немного вперед выдвинулся дикарь с дротиком в руках. Один все-таки подобрали. Ну что они сделают с одним дротиком? Не факт, что попадут смертельно.
«Так этот дротик для тебя, дурень, зря, что ли на тебя пальцем показали. Видимо решили, что ты шаман и камлаешь круто», — в этот раз я не был уверен, откуда был этот голос.
Из головы или из пятой точки, что так отчаянно подавала сигналы не оставаться на этом месте целых два дня. Меня прошиб холодный пот, когда я понял, что я являюсь целью черного. Здесь нет моих друзей, нет моей аптечки, любая рана для меня может оказаться смертельной. За неандертальцев не спрячешься, их осталось всего шестеро, надо принимать решение, пока нас не перебили.
— Ха, — привлекаю внимание вождя, показываю на черных и добавляю: — Га (надо уходить).
— Ха (согласен), — откликается вождь, и мы начинаем медленно отходить, не поворачиваясь к врагу спиной.
Кроманьонцы не отпускают нас, идут следом, соблюдая дистанцию в двадцать метров. Одинокий метатель дротика идет чуть сбоку, выискивая момент, чтобы поразить цель. По ходу отступления подбираю еще семь дротиков, четверо остались в убитом неандертальце, который, даже падая, ломал эти орудия убийства.
Метатель дротика меняет позицию, теперь он идет на несколько шагов впереди, сканируя траекторию для броска. Я стараюсь не давать ему этой возможности и прячусь за спинами неандертальцев. Мы уже оставили позади кусты с мясом, женщины и дети ушли вперед и сейчас находятся примерно в двухстах метрах от нас. Так продолжаться вечно не может, и, улучив момент, метатель бросает свой дротик. Чудом успеваю увернуться и в этот момент черные бросаются в атаку.
— Хаааа! — раздается из глоток неандертальцев, и в этот момент я кричу с ними, потому что здесь и сейчас я не потомок кроманьонцев, я неандерталец!
Первый дротик бросаю с расстояния в десять метров, второй уже с трех, остающихся до врага, третьим просто орудую, словно шпагой. Все три дротика достигли своей цели, один чёрный с дротиком в плече выбывает из боя, второму ранение нанесено в грудь, и он валится под ноги своих соплеменников, третьему дротик входит в живот сантиметров на двадцать.
Воодушевленные моими успехами, неандертальцы кидаются на врага, и еще четверо черных с раздробленными головами валятся на землю. Этого достаточно, чтобы кроманьонцы дрогнули. Восемь оставшихся бросаются бежать, а неандертальцы хладнокровно добивают раненых, в том числе тяжелораненого неандертальца, у которого нет шансов. Вождь, я и четверо везунчиков — это все, что осталось от мужской части племени. Девять неандертальцев и двадцать кроманьонцев полегли в этой получасовой схватке. И хотя потери кроманьонцев были выше, и они бежали, скрываясь в лесу, мы проиграли. Племени нанесен такой урон, что еще одну схватку мы не переживем. Это понимает и вождь, который торопит людей, заставляя собирать мясо.
Двое здоровых неандертальцев спешно роют неглубокую яму, чтобы похоронить своих. Когда яма готова, людей относят и кладут набок. Над трупами едва ли десять сантиметров земли, звери разроют в ближайшее время.
Двадцати минут хватило на то, чтобы собрать мясо, женщины и дети нагружены, словно вьючные животные. Обе шкуры придётся оставить, их просто некому нести. Я подошел и ударами рубила, теперь их стало много бесхозных, выбил два клыка медведя, спрятав их в шортах. Подарю Мие и Нел, когда вернусь домой.
Мы трогаемся в обратный путь, только два человека не несут мясо, я и вождь. Я, потому что мои руки заняты дротиками, которые являются оружием и я его не оставлю, вождь потому что он главный. До края поляны я всё время оглядывался, но погони не было. Не было сомнений, что погоня будет, кроманьонцы ясно видели, что большинство наших мужчин убиты. Вопрос лишь в том, насколько их племя многочисленно, и как далеко их стоянка. День форы у нас есть, преследование не начнется пока их шаман не покамлает, и не соберутся все воины. День, но не больше. Интересно, понимает ли вождь, что само существование его племени находится под угрозой.
Страх придает силы, даже нагруженные неандертальцы шли быстрее, чем обычно, периодически переходя на бег. До стоянки добрались уже ближе к вечеру, люди от усталости валились с ног. Даже дети несли на себе груз. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что сегодня мы никуда не уйдем.
Я попробовал показать, как метают дротики, но неандертальцы презрительно отнеслись к маленьким тонким копьям, хотя сами метать умели. Но они метали свои большие тяжелые копья и метали их прилично. Просто боязнь промахнуться и испортить наконечник не давала им повсеместно использовать это умение.
То, что стало происходить дальше, меня просто изумило: неандертальцы стали спокойно раскладывать ломти мяса по скалам, словно несколько часов не было жестокой схватки, и они были уверены, что бежавшие кроманьонцы все спустят с рук. Условно, от места схватки, нас отделяло не более пятнадцати километров. Допустим, что и кроманьонцы проделали такой же путь, все равно расстояние было мизерным. В эпоху, когда охота и собирательство — единственный вариант пропитания, такие расстояния преодолеваются за день даже по лесам. Наличие кроманьонцев под боком говорило об одном: надо немедленно уходить.
Я подошел к вождю и, дотронувшись до его плеча, привлек внимание:
— Га (они придут сюда), — сказал я, показывая в сторону, где была схватка.
— Ха (они трусы и бежали), — голос вождя преисполнен презрения.
Я еще дважды пытаюсь донести до его тупой головы, что бегство черных нельзя рассматривать как трусость, и они обязательно вернутся. Все, что мне удается, это вызвать раздражение вождя, граничащее с гневом. Он сдерживает себя, понимая, что воинов у него кот наплакал и даже я (худосочный червяк), могу пригодиться.
— Ял (еда, кушай), — вождь протягивает мне ломтик мяса.
Я беру, отказ будет означать оскорбление и неминуемый вызов на поединок. Сейчас не время меряться пиписьками, я ухожу с первыми лучами солнца.
Племя празднует победу, наши убитые уже забыты, ярко горит большой костер, и вождь собственноручно раздает полусушенные ломти мяса, удостаивая этой чести даже женщин и детей.
Мне надо готовиться. Возьму с собой запас мяса, наполню свою фляжку водой. После битвы мне достался очень неплохой каменный топор. Надо закончить с унтами, которые я шил из заячьего меха, путь предстоит долгий и, возможно, зима меня настигнет в пути. Моя накидка из шкурок зайцев тоже готова, даже в прохладную осеннюю ночь в ней будет комфортно.
Сходил к ручью и наполнил свою фляжку доверху. Когда вернулся, пиршество было в самом разгаре, ночь уже опускалась, еще немного и дикари улягутся спать. Выходить ночью было плохой идеей, но мне хотелось иметь пару часов до того, как меня хватятся. Насчет следов я не беспокоился, унты из заячьей шкурки следов не оставят, главное не сбиться с направления. Беспокоила меня огромная саванна, по которой мы шли больше недели, где практически не было ориентиров. Но, ведь, наш вождь прекрасно знал куда идти. Значит и я буду тупо ориентироваться по солнцу. Если мы сюда шли на северо-запад, значит обратный курс на юго-восток. Туч днем практически еще не бывает и солнце видно хорошо.
Конечно, я мог взять прямо на восток, так мне удалось бы сократить путь. Но идти через весь континент по неизвестным землям было рискованно. Моя цель — добраться до побережья и потом идти вдоль него. Хоть с момента путешествия на плоту вдоль побережья прошло больше четырех лет, но кое-какие места я еще помню. Помню речку, где мы подверглись нападению дикарей, помню хижину отшельников, откуда мы взяли Лоа и Моа, помню берег, где впервые увидел пальмы. И старую деревню Гара, от которой до Плажа всего пара дней пути.
При воспоминании о Плаже защемило сердце: как там мои жены и дети? Больше двух месяцев прошло, как Тиландер вернулся домой и сообщил печальную новость о съеденном Великом Духе Макс Са. Интересно, меня уже канонизировали или еще надеются на возвращение в другом обличье, так сказать, ждут второго пришествия? Думаю, что за эти неполные три месяца ситуация в поселении не могла измениться критически. Первое время все должно было идти по накатанной колее.
Сколько времени мне придется провести в пути? По моим подсчетам мы прошли около восьмисот километров, может чуть меньше. И, примерно, тысяча была от моей старой бухты до Плажа, если идти по побережью. Если допустить, что я буду проходить около пятидесяти километров в день… Нет. Это слишком оптимистичная цифра и ее надо уменьшить вдвое. Пятьдесят километров в день, в одиночку, по враждебным территориям мне точно не пройти. С учетом непредвиденных препятствий, животных и стоянок дикарей мне не пройти больше двадцати километров в день. Ведь мне придется добывать себе еду, я могу плутать, ходить по кругу.
Когда я доберусь до побережья, задача заметно облегчится. С места, где меня схватили, до этой стоянки мы пришли за восемнадцать дней. Но мы шли группой, на нас не нападали хищники, и вождь знал дорогу. Мне понадобится больше времени, думаю около месяца. И полтора, если добираться до Плажа по побережью. При этом мне должно несказанно везти, чтобы я избегал хищников и не натыкался на кровожадных дикарей. Задачка, скажем так, непростая.
Пиршество тем временем подходило к концу. Наевшиеся дикари начинали укладываться спать, возбуждение и эйфория после победы уступали место усталости. Мои вещи были приготовлены, и я прилег, чтобы не вызывать подозрений. Примерно час спустя, вся стоянка уже спала. Я начал собираться, когда совсем недалеко услышал волчий вой, которого не было уже два месяца. Вой шел со стороны, куда мне предстояло идти — от побережья.
«Да твою мать», — мысленно простонал я, понимая, что не пойду в сплошную темень, откуда слышен этот опасный вой. Два месяца проклятых волков не было и угораздило их появиться в ночь, когда я собрался бежать. Что за проклятое невезение! Останешься — попадешь под замес дикарей, побежишь — попадёшь волкам в пасть. Теплилась надежда, что вождь прав и кроманьонцы не вернутся, но я помнил мстительность предков современного человека. Один чернокожий Сих чуть не разрушил то, что я создавал годами.
Волки, словно издеваясь, выли уже в двух местах, с юго-восточной стороны и с западной. Несколько неандертальцев проснулись, услышав волчий вой. Проснулся и вождь. Он встал и вышел в проход с каменным топором в руках. Теперь точно можно было забыть о побеге, незамеченным уйти не удастся. Волков видимо боялись, потому что еще один воин последовал за вождем, неся каменный топор и тяжелую дубинку.
Вздохнув, я повернулся на бок, побег откладывался минимум до утра. Самое удачное время для того, чтобы уйти — утренний приём пищи, когда насытившиеся дикари ложатся, чтобы пища лучше переварилась. Прежде чем уснуть, я еще несколько раз слышал вой, который то приближался, то отдалялся.
Утренний прием пищи ничем не отличался по своему распорядку: вначале ели мужчины, а женщины и дети дожидались своей очереди. Я сходил к ручью, пока дикари продолжали есть, окунулся и вылетел пробкой. Вода стала слишком холодной, чтобы купаться. Быстро натянув шорты и стуча зубами, я бегом вернулся и протиснулся к костру. При такой температуре неандертальцы пока чувствовали себя прекрасно. Когда я согрелся, то вернулся к своему месту и, накинув на себя меховую накидку, надел унты. В глазах дикарей чувствовалось презрение к слабаку, который небольшое похолодание встретил, словно суровую зиму. Я проверил свой топор и дротики, тяжелое копье решил не брать, фляжка с водой была полна с вечера. Заметив, что дикари начинают укладываться отдыхать, а женщины и дети налетели и окружили костер, я тихо выскользнул из убежища между скалами.
* * *
Роды всегда начинаются неожиданно, так случилось и с Мией. Они с Нел обедали, когда отошли воды, и жесточайшая схватка буквально скрутила молодую женщину.
— Ребенок, — кусая губы от боли прошептала рыжеволосая, в следующий момент, скручиваясь от боли. Нел послала за Нилой, которая принимала роды, когда еще племя Уна жило отдельно и помогла Мие дойти до спальни. Живот у беременной был огромным, Нел не помнила на своем веку таких больших животов, хотя беременность в племени Луома и Русов была обычным явлением.
Нила пришла быстро и сразу стала щупать живот Мии: Нел с тревогой наблюдала за ее действиями. Потеря Макса сблизила женщин, гордая и своенравная Миа уступила пальму первенства в руководстве Нел и всячески ее поддерживала. Нила подняла голову:
— Очень большой ребенок, он не сможет выйти.
—Может там два ребенка? — Нел показала пальцами, чтобы у повитухи не оставалось сомнений насчет цифры.
— Нет, не два. Один, очень большой, как ребенок Урр, — ответ Нилы был категоричен. Сама того не зная, она дала имя еще неродившемуся ребенку. У Нел оставались сомнения, но она предпочла промолчать, хотя была уверена, что повитуха ошиблась. Схватки у Мии участились, женщины выгибалась дугой от нестерпимой боли. Нел держала ее голову на коленях и вытирала пот, заливавший глаза Мии. «Если бы Макс Са был здесь, он знал бы, что делать, он все знает», — Нел боялась, что Миа может потерять ребенка или сама уйти в Поля Вечной Охоты. Иногда такое случалось, в их племени женщина не смогла родить ребенка: дважды поднимался Мал(солнце) и дважды садился, пока сама женщина и ребенок не ушли в Поля Вечной Охоты.
Миа очень старалась: ее лицо синело от потугов, дважды она теряла сознание от усилий. Почти до самого утра продолжались роды: впервые Нел видела, чтобы отчаянная Миа плакала и кричала от боли. Когда родилась голова ребенка, а спустя пару минут весь ребенок был на руках у Нилы, Нел не поверила своим глазам. Ребенок на вид выглядел, словно прошло три-четыре луны с его рождения. Освободившись от ребенка, Миа потеряла очень много крови и Нел не знала, что с этим делать. Ребенок не заплакал и не закричал сразу, но Нила очистила пальцем рот и хлопнула его по спине, после чего спальню Мии заполонил детский крик.
— Урр(мамонт), — благоговейно прошептала Нел, принимая младенца у Нилы.
— Он будет великим вождем, — слабым голосом откликнулась Миа, которая после родов выглядела полумертвой.
— Он будет великим вождем, как и его отец, — согласилась Нел, прикладывая мальчика к груди матери. Мальчик угрюмо засопел, теребя ручками нашел грудь матери и начал яростно сосать молоко, заставив скривиться Мию от боли.
— Урр, — снова непроизвольно оценила размеры новорожденного Нел.
— Урр, — согласилась Миа, давая согласие на это имя.

Глава 9. Резня
Нел спала беспокойно, она десятки раз переворачивалась на своей шкуре. Вначале она долго не могла заснуть, начинала дремать и просыпалась, словно что-то ее беспокоило. Удивленная таким состоянием, она даже выглянула наружу, чтобы убедиться, что охрана на месте. В отличие от Макса, воспитанного в безопасном двадцать первом веке, Нел росла в племени, где малейший недосмотр грозил смертью. Она удвоила охрану, хотя Миа считала это глупостью и посмеивалась.
Первые дни после возвращение «Акулы» без ее мужчины, которого она боготворила, ей было трудно. С момента как он спас их от Кангов, Нел ни на секунду не сомневалась, что Макс посланник Неба. Она старательно запоминала и заучивала все его действия, пыталась вникнуть в суть его распоряжений и приказов, оставаясь в тени. Вспоминая, как разговаривал ее муж, как он отдавал распоряжения, она теперь переносила свои воспоминания на реальные действия, когда вызывала подчиненных, признавших ее главой Плажа. Первые дни распоряжения выполнялись с ленцой, но после показательной порки одного воина, Русы признали ее безоговорочным авторитетом.
В соседней спальне запищал ребенок: Миа родила второго мальчика, которого назвали Урр, потому что родился настоящий гигант. Послышалось шуршание, похоже Миа дала мальчику грудь, потому что малыш затих и послышалось причмокивание. Миха и Мал росли, девочки перестали требовать грудь и привыкали к обычной еде. Жизнь в Плаже шла своим чередом: посадили ячмень и чечевицу, снова появился приплод у домашних животных. Зик очень помогал Нел, находясь под рукой и выполняя мелкие поручения. Ее старший брат Раг и военачальник Лар все время занимались подготовкой воинов. Бер, черный подросток, также тренировал свой отряд. Теперь он сносно владел русским языком и дважды просился отправиться на поиски Макс Са. Но Нел свято верила, что Макс Са сейчас на небе и наблюдает за ней, чтобы появиться в нужный момент.
Некоторые действия Макса ее сильно удивляли, она не понимала, почему он так часто бывает неосторожен и неосмотрителен. Перебрав в памяти всю свою историю знакомства с Максом, она уснула. Ей снился ее Мак Са, который выстрелами из своего оружия спас ее и даже во сне она счастливо улыбалась. Проснулась она внезапно, словно что-то ее напугало. Рассвет еще не наступил, но впервые с момента гибели своего мужа, Нел показалось, что он рядом, что секунда и он войдет в дверь и улыбнется. Сердце отчаянно колотилось, словно пыталось вырваться из груди. Всем своим существом Нел почувствовала, что ее любимый Макс Са скоро будет, возможно прямо сейчас она спускается с Неба, на своем новом удивительном доме.
* * *
Практически каждому водителю в своей жизни приходилось попадать на зеленую или красную волну светофоров, когда через весь город проезжаешь на зеленый или, наоборот, тормозишь и стоишь перед каждым перекрестком. В моей жизни, с момента как попал в эту Вселенную, был зеленый свет: все складывалось как нельзя удачнее. Но, видимо, в небесной канцелярии решили, что лимит везения, отпущенный Максиму Серову, исчерпан. Стоило мне выскользнуть из прохода между скалами и осмотреться, как я сразу заметил черных, которые вышли из леса с юго-восточной стороны.
От края деревьев до нашей стоянки у озера было не больше трехсот метров: увидев меня, дикари перешли на бег. Первой моей реакцией был бег в противоположную сторону. Пробежав метров двадцать, я остановился, вспомнив о ничего не подозревающих неандертальцах.
Да, они были людоеды и тупиковой ветвью. Но среди них были беременные женщины и дети. С северной стороны со стороны ручья появилась вторая группа дикарей, численностью больше десятка. Эта группа оказалась совсем близко от меня. С запада путь преграждало озеро, не оставляя вариантов для бегства.
— Гааа!! — ворвался я в проход, истошно вопя.
Дикари моментально вскочили на ноги, берясь за свои топоры. В этот момент одна группа черных ворвалась внутрь. Ворвавшихся было немного, видимо они понадеялись на свои силы и забыли об осторожности. Оказавшись лицом к лицу со всем племенем, черные на минутку растерялись и в следующий момент все пятеро были просто сметены под натиском неандертальцев. Обратно выскочить успел всего один, четверо валялись с размозжёнными головами.
С одной стороны мы оказались в ловушке, с другой стороны дикари не могли ворваться всем скопом, ширина прохода позволяла одновременно пройти только двоим. Неандертальцы не стали преследовать врага на этот раз, услышав мое категорическое «Ха». Даже вождь прислушался и остановился. Но я не успел предупредить, чтобы они ушли с линии обстрела в проходе. Пара дротиков просвистело мимо, еще два зацепили плечо вождя и одного из дикарей за ним.
Находясь сзади и в стороне, я увидел две чёрных фигуры, которые пытались пробраться. Я резко метнул дротик и услышал крик, полный боли. Вторая фигурка успела выскочить наружу. Ситуация сложилась патовая — мы не могли выйти, черные не могли войти. Еды у нас навалом, но воды нет, она снаружи. Пару дней мы сможем потерпеть без воды, а потом? У меня есть около трех литров. Я даже смогу ее растянуть на три дня, но как смотреть на то, как страдают без воды дети?
Мозг лихорадочно пытался найти вариант спасения, но все упиралось в то, что для любого плана надо было выйти. А там несколько десятков черных, которые жаждут нашей крови.
А нас всего шестеро… Хотя нет, больше. Трое молодых женщин и двое подростков лет двенадцати тоже вооружились и примкнули к нам. Остальные четверо женщин были беременны и не годились, а остальные дети ещё слишком малы. Итого, шесть мужчин, три женщины и двое подростков.
Элита каменного века…
Снова начался обстрел дротиками. Но велся он неприцельно, и никому вреда не принес. Большинство валунов и скал, окружавших наше убежище, словно специально построенное для защиты, были довольно высоки. Но в двух местах высота едва была более трёх метров. Именно там дикари могли полезть на приступ, убедившись, что через проход соваться опасно. Я видел больше десятка чёрных с юго-восточной стороны и примерно столько же с северной. Но их могло быть куда больше, чем мне удалось увидеть. Даже это количество, более двадцати воинов, для нас было смертельно. В открытом бою неандертальцев и потомка кроманьонцев в моем лице, положат за минуты.
Прошел час, за время которого стороны не предпринимали никаких активных действий. Пользуясь затишьем, я показал вождю знаками, что надо сдвинуть один большой валун, чтобы практически перекрыть им проход внутрь. Как ни странно, на этот раз он послушался, и общими усилиями мы сдвинули этот валун, наполовину закрыв проход. Теперь, чтобы попасть внутрь, надо было обойти этот камень и втиснуться в щель. Атака последовала, как только мы закончили. Первая группа черных метнула дротики, один из которых попал беременной женщине в живот. Еще один дротик попал мощному неандертальцу в правую руку, вынужденно сделав его левшой.
Вторая группа была вооружена длинными копьями, такими же, какие были у неандертальцев. Две группы воинов, между которыми оказался валун, усиленно пытались поразить друг друга копьями, нанося раны. Среди неандертальцев, первым погиб раненый в руку. Потеряв осторожность, он сунулся в щель, и его широкоплечая фигура застряла в проходе. Его истыкали копьями так, что сразу три наконечника показались со стороны спины. Даже мертвый, неандерталец не упал, настолько сильно его зажало валунами. Я, стоя на большом валуне, метнул два дротика и попал одному чёрному в шею. Еще троих убили неандертальцы. Черные отступили, унося трупы.
Вождь подошел, чтобы снять труп, застрявшего неандертальца, когда мне голову пришла идея, что даже мертвый неандерталец служит для нас защитой.
— Ха (оставь), — я показал в сторону прохода и добавил: — Га (помешает пройти).
— Ха, — согласился вождь после секундного раздумья.
Я осмотрелся, женщина, которой дротик попал в живот, еще была жива, но жить ей оставалось недолго. Быстро произвел пересчет всего племени, что было внутри. Пятеро мужчин, шесть женщин и семеро детей, двое из которых подростки, которые скорее мешали, чем помогали биться с врагом. А было три десятка, когда меня захватили. Такими темпами от этого племени ничего не останется, да уже практически не осталось. Если не считать меня, четверо взрослых дикарей представляют всю силу племени. Да, мощные сильные воины, но всего четверо. А снаружи порядка двух десятков, может больше, может меньше. Я снова посмотрел на место, где валуны были самые низкие — именно это спасло мне жизнь.
Около десятка дротиков снова появилось с той стороны. Черные, недолго думая, стали закидывать дротиками наше убежище. Я увидел дротики сразу и успел увернуться, а ничего не подозревающие неандертальцы оказались к этому не готовы. Сразу двое воинов были ранены. Еще одного ребенка и женщину, что встала с копьем в руках в наши ряды, убило насмерть. Ко второй волне дротиков неандертальцы оказались более готовы. Они спасались, прижимаясь к боковым стенам убежища. Еще одна волна дротиков не нашла своих жертв, после чего чёрные перестали их бросать.
Наше положение становилось все хуже. Закрыв проход, мы лишали дикарей возможности нас атаковать, но и сами не могли быстро покинуть убежище среди скал. Так или иначе, единственной возможностью спастись, для меня оставался прорыв. О спасении племени речь уже не шла, все эти люди были уже мертвы, просто пока они еще не знают об этом. Окружив и заперев нас среди скал, кроманьонцы не упустят победу и добьют неандертальцев, несмотря на потери. Именно поэтому они, а не неандертальцы, станут доминирующим видом и приберут планету к рукам. Не знаю, какие версии выдвигают ученые, говоря о вымирании неандертальцев, но исходя из почти трех месяцев, что прожил с ними, я мог бы высказать свои предположения.
Неандертальцы не смогли приспособиться к изменению ситуации на планете, когда появился второй, конкурирующий с ними вид людей. Превосходя кроманьонцев в силовых показателях, неандертальцы не видели в кроманьонцах серьезного противника и продолжали вести обычный образ жизни, что в конечном итоге привело их к исчезновению. Малочисленные и разрозненные неандертальцы не могли долго противостоять многочисленным кроманьонцам, которые, судя по всему, оказались более развитыми.
Второй причиной, на мой взгляд, было то, что неандертальцы не образовывали постоянных пар внутри племени. Поэтому на протяжении всего времени происходило кровосмешение. Такое положение вещей на протяжении тысяч лет не могло не дать развития серьезных заболеваний. По-крайней мере, у одного из неандертальцев, я заметил на спине огромную опухоль на правой лопатке. Вероятно, это была саркома, и, вполне возможно, что было это связано с генетическими заболеваниями. Плюс к этому был ещё факт невероятной прожорливости. Содержать такое прожорливое племя было крайне трудно. При истощении ресурсов неандертальцы будут умирать от голода, так как сами они ничего не воспроизводят.
Наступило затишье. До нас доносились голоса черных, вскоре потянуло дымком и запахом жареного мяса, видимо черные уселись есть. Это был момент, которого нельзя было упускать: мы сможем застать их врасплох, пока они увлечены едой и выпустили из рук оружие. Минут десять я пытался объяснить вождю, что надо выйти и напасть, пока до него дошло, чего я хочу. Вождь собрал тех, кто мог держать оружие, молча посмотрел на всех и произнес всего лишь одно слово: «Ха». Но всего его поняли, возможно, каждый по-своему. Я услышал в этом коротком слове целую фразу: «Мы выйдем и нападем на врага, нас убьют, но и мы их убьем».
Стараясь не шуметь, мы вытащили труп неандертальца, закрывавшего проход, и осторожно двинулись наружу. Одна женщина и два подростка увязались за нами. Внутри стоянки осталось пятеро детей и две беременные женщины. Я шел первым, потому что в руках у меня был пучок дротиков. Топор я засунул топорищем в шорты. Накидка мне мешала, но я ни за что не согласился бы ее снять. Выглянув за камень, я увидел человек пятнадцать черных, которые расположились вокруг костра, принимая еду. На наше счастье костер они разложили чуть в стороне от выхода, иначе они сразу увидели бы нас.
Практически не целясь, я успел метнуть два дротика, пока черные с криками вскочили на ноги. В этот момент четверо неандертальцев, женщина и два подростка устремились на врага, громко крича:
— Ааргх, ааргх!!!
Я метнул еще два дротика, после чего дикари смешались, и возникла опасность попасть в своих. Одного подростка и женщину убили почти сразу, все четверо неандертальцев были живы, хотя и залиты кровью. Пять или шесть черных было убито, еще пара были серьезно ранены. Второй подросток сражался отчаянно, его теснил здоровенный черный, но мальчишка сражался с упорством обречённого. Уклоняясь от удара дубиной, мальчишка упал и черный высоко занес над ним дубинку. Но я оказался быстрее: дротик наполовину вошел в живот дикарю и он рухнул на колени, выпустив дубинку.
Я рывком поднял мальчишку и с оставшимися тремя дротиками побежал в сторону севера. Бой был проигран. Вождь был последним, кто ещё держался на ногах. Окруженный пятью черными, он яростно размахивал топором. Но и он был обречён.
Кроманьонцы дорого заплатили за победу. Каждый неандерталец забрал с собой минимум троих черных дикарей. Уже начав бег, я заметил как еще пятеро черных, появившиеся из ниоткуда, забегали в проход между скалами. Сердце сжалось от боли, когда услышал детские крики: кроманьонцы убивали беременных женщин и оставшихся детей.
Услышав за собой хриплое дыхание, я обернулся, вскидывая дротик. Неандертальский подросток с каменным топором в руке с разбега ткнулся в меня.
— Отвали, не иди за мной, — махнул я на него дротиком.
Но парень не повел бровью.
— Га (со мной опасно), — обратился я к нему на его языке, но что парень еле слышно выдохнул:
— Га (а где сейчас не опасно).
Я оглянулся. Вождь уже лежал, а его головой потрясал один из черных. И это всего в двухстах метрах от нас…
Какого хрена я остановился и развожу демагогию? Надо рвать когти и как можно быстрее! Не оглядываясь на мальчика, я рванул в сторону севера, все остальные стороны для меня пока закрыты. Достигнув конца озера, я свернул на запад и побежал в южном направлении. Несколько дикарей бежали вслед, отставая на двести с лишним метров. Трое, разгадав мой замысел, побежали по берегу озера в южном направлении.
— Твою же мать, блядь, сука, пидоры черножопые! — громко выругался я вслух, сворачивая на запад и забегая в лесную чащу.
Сзади слышался топот ног и тяжелое дыхание мальчишки, который выдерживал мой темп. В лесу мне пришлось бежать медленнее, ветки хлестали по лицу, была опасность подвернуть ногу среди причудливо переплетенных корней странного дерева. Теперь мальчишка бежал вровень со мной, периодически оглядываясь. Его племя перестало существовать, и странный белый тощий мужчина был его единственной надеждой на спасение. Мог ли его судить за желание жить?
Около часа я бежал, временами переходя на шаг. Когда мы вышли из лесу, перед глазами открылась обширная холмистая равнина с редкими кустарниковыми зарослями. Перед тем как пересечь открытое пространство, следовало передохнуть. Привалившись спиной к дереву, я судорожно хватал воздух, стараясь продышаться. Под накидкой я пропотел так, что меня можно выжать и получить пару литров пота. Мальчишка, в отличие от меня, вспотел меньше, или, по крайней мере, мне так показалось. А вот дышал так же тяжело. Покосившись на подростка, я снял с плеча свою фляжку и, не торопясь, сделал пару глотков.
— Извини, брат, на тебя не рассчитывал, — сказал я дикарю, который внимательно смотрел на меня.
Услышав речь, он вздрогнул, затем, видно, поняв, что воды ему не видать, сорвал зеленые веточки с ветки и положил их в рот. Ну, если это утоляет жажду, почему бы и нет. Я тоже взял листочек в рот, имитируя действия дикаря. Во рту появилось ощущение прохлады, хотя жажду это особо не утолило.
Получасовой отдых подходит к концу, и в этот момент мальчишка встрепенулся, приложив ухо к земле. Он вскакивает:
— Га! (опасность, они идут).
— Вот суки! Неугомонные, — вырывается у меня, и я с места бегу на скорости в сторону кустов, которые виднеются в километре.
Надо успеть добежать до них, потом можно будет прикрываться этим островком зелени. Добежав до кустарников, оглядываюсь, преследователей не видно. Или, может, мальчишка ошибся?
Но он не ошибся. Несколько черных появляются на опушке и всматриваются в равнину. Лежа за кустами, наблюдаю за ними, молясь, чтобы они вернулись в лес. Но сегодня мои молитвы не воспринимаются наверху. Всматриваясь в следы неандертальского подростка, черные продолжают преследование. Мои ноги, обутые в унты, не оставляют следов. Я со злостью смотрю на подростка, словно он один виноват в моих бедах.
Нельзя лежать, встаю, укрываясь за кустарниками, и осматриваюсь. Придется бежать на запад, чтобы максимально долго находиться под прикрытием кустарников. Бегу трусцой, экономя силы, если выдохнусь из-за быстрого бега, просто не смогу восстановиться. Дикарям понадобиться минут пятнадцать, чтобы дойти и обогнуть кустарники, желательно бы за это время удвоить дистанцию и скрыться из их глаз. Но впереди, как назло, только голая равнина с пожухлой травой.
Давно у меня не было такого марафона, с каменным топором и тремя дротиками в руках. В унтах, что мешают бежать и меховой накидкой из заячьих шкурок, да еще под мышкой бултыхается фляжка с водой. Нас, конечно, гоняли по всей строгости на физподготовке в Звездном. Но так тяжело, как сейчас, мне никогда не было. Сердце колотится не меньше ста восьмидесяти ударов в минуту, это уже близко красной зоне, надо скинуть скорость. Перехожу на шаг, стараясь отдышаться. Легкие буквально разрываются от нехватки воздуха, в висках стучит словно пулемет. Мы пробежали уже километра четыре, сзади видны микроскопические фигурки, размером с коробок спичек. "Не успели, — подумал я, — теперь точно не отстанут".
Мальчишка выглядит не лучше меня, его грудная клетка ходит ходуном при каждом вдохе. Макушкой он чуть не достает до моего подбородка, но уже сейчас шире меня в плечах. Да и мышцы заметно крупнее. В кого он превратится через пару лет? Около получаса мы идем, не сбавляя темпа, затем снова переходим на бег. Мне очень хочется свернуть на юг, но тогда я упущу фору, на открытой равнине преследователи меня заметят и срежут путь. Уже начинает смеркаться, мы по-прежнему находимся посреди равнины, где только иногда встречаются группы кустарников. Остановиться на ночь — значит неминуемо попасть кроманьонцам в руки. Идти ночью по равнине — рисковать напороться на хищников.
«Гребаный Михаил, — не к месту вспоминаю напарника и его отказ среагировать на свечение по курсу МКС, — это ты, сука, виноват, что я в этой гребаной жопе».

Глава 10. Загонная охота кроманьонцев
Стемнело, и я оказался перед выбором — идти ли дальше. Можно идти, увеличивая дистанцию от преследователей, с риском попасться в лапы хищников. Или же тихо отсидеться в кустах, которые встретились на пути, а с утра продолжить путь. Кусты, которые попадались нам по пути, отлично подходили для укрытия. Это был конгломерат переплетенных веток и стволов, создававший непролазную чащу. Внутрь этого кустарника мы проникли ползком, при этом колючки нещадно вырывали клоки шерсти с моей накидки. Внутри кустов оказалось небольшое пространство, где можно было присесть или лежать относительно свободно.
С внутренней стороны моей накидки было пришито пять ломтей сушеного мяса. Я специально отбирал куски, наиболее готовые для длительного хранения. Это было питание на пять дней, но сейчас, поблескивая белками глаз, рядом лежал неандерталец. Пришлось делиться, раз уж в этой жопе из кустарников мы оказались вдвоем и спасались от преследования вместе.
Неандерталец живо расправился со своей порцией, но от воды отказался, чем несказанно обрадовал меня. Как-то не хотелось пить воду после дикаря-людоеда.
Ночная равнина заполнилась звуками хищников, до нас докатился могучий рык льва, лай то ли шакалов, то ли собак звучал на равнине всю ночь. Несколько раз я просыпался, вздрагивая от страха. Мне снилось, как меня догнали черные и начали живьем поедать, несмотря на все мои попытки сопротивляться. Разбудил меня дикарь. Тронув за плечо, он показал в сторону востока. Тонкая красная полоска поднимающегося солнца ясно говорила, что нам пора в путь. Снова ползком мы вылезли из кустарника. Я потянулся, растягивая онемевшие конечности. Дикарь был готов к ходьбе и нетерпеливо поглядывал с удивлением в глазах на мои разминочные упражнения.
Было довольно зябко, если бы не меховая накидка, я бы конкретно продрог. Потихоньку ускоряя ход, мы двинулись в сторону запада, проклиная черных, которые следовали по пятам. Через час вся равнина была залита солнечным светом. Поднявшись на пригорок, я оглянулся. Как ни напрягал я зрение, людей сзади не увидел. Но они могли в это время просто принимать пищу или находиться за группой кустарников, где мы провели ночь. Для гарантии я решил еще несколько часов идти на запад и лишь потом свернуть в сторону юга.
Через два часа торопливой ходьбы, мы наткнулись на останки антилопы, которая послужила ночным пиршеством для хищника. Дикарь накинулся и торопливо съел остатки мяса, которые сохранились на стороне туши, прилегающей к земле. Сырое мясо есть я не мог, оглянулся в поисках хвороста, но никаких веток рядом не было. Подросток оторвался от еды, поняв мое намерение. За пару минут мальчишка нарвал сухой травы и притащил кучу лепешек помета быков и других травоядных. Найдя камень, я высек искры, ударяя им о каменный топор. Язычки пламени взметнулись вверх, весело пожирая сухую траву. Когда огонь разгорелся, мальчишка начал подкладывать сухие лепешки помета травоядных.
На таком костре много не приготовишь, но его хватило, чтобы я смог прожарить кусок мяса, который вырезал зубилом из остатков антилопы. Такую антилопу я раньше не встречал: рога были примерно тридцатисантиметровой длины и похожи на кинжалы, сужаясь к верхушке. Направлены прямо и идеально ровные. Пока я уплетал свой кусок мяса, неандерталец начал рубить своим топором рога антилопы прямо у черепа. Срубив первый рог, он протянул его мне. Я повертел рог в руках, практически это был кинжал. И в руке лежит удобно. Неандерталец, тем временем, срубил второй рог и снова протянул его мне. Хотя в глазах я заметил затаенную надежду.
— Да (бери, это тебе), — милостиво разрешил я,
— Ха, — сказал мальчишка, и его глаза вспыхнули от радости.
В его «Ха» была и покорность, признание меня вождём и благодарность. Наевшись, я медлил подниматься в путь, сытость расслабляла. «Отдохну полчасика и в путь», — сдался я желаниям тела, растягиваясь на сухой траве. Но буквально через пять минут, дикарь прошипел:
— Га! (опасность, враги идут). — Приподнявшись, даже со своим зрением я увидел около десятка фигур, которые брели по полю. Дым от нашего костра наверняка указал им точное направление, хотя выследить нас можно было и по следам. Они появились с южной стороны, что меня удивило. Получалось, что они либо сбились, либо намеренно держались этого направления, чтобы отрезать мне дорогу назад.
Быстро накинув свои шкурки, я проверил оружие, нож-рог засунул за пояс, сделанный из коры ивовых деревьев, фляжку перекинул через плечо, а топор и дротики взял в руки. Неандерталец уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу, его оружием был каменный топор и нож из рога.
— Ну, что, мой Санчо Пансо, вперед!
Я взял с места трусцой, а новоявленный соратник Дон Кихота бежал рядом. Вскоре нас увидели. Едва мы выбежали из ложбинки, черные тоже перешли на бег, это было понятно по движениям их голов. Я всегда раньше считал, что неандертальцы неуклюжи и практически не умели бегать. Но жизнь в племени разрушила эти стереотипы. На самом деле неандертальцы были ловкие, неплохо бегали и обладали колоссальной силой. Через десять минут мне стало тревожно. Впервые за все время преследования дистанция между нами не увеличивалась.
— Санчо, надо ускориться, — обратился я к своему напарнику, который ни слова не понял, но прибавил скорости, чтобы не отстать.
Но долго бежать в неудобной обуви из шкур, которая норовит слететь, и с грузом в руках не удалось. Пять минут спустя я начал задыхаться, накидка сковывала движения, а руки, занятые дротиками и топором, стали неметь от усталости. Я снова перешел на легкую трусцу, с удовлетворением заметив, что расстояние между нами увеличилось. Следующие три часа напоминали охоту на мустангов на Диком Западе: ускорившись, мы разрывали и увеличивали дистанцию, но за время восстановления дистанция снова сокращалась. Так и двигались мы на запад, сохраняя дистанцию около километра.
Неандерталец начал выдыхаться. Удивительно ещё, что он так долго смог продержаться. При его мышечной массе бег на длинные дистанции для него в два раза энергозатратнее, чем для меня. Я держался только потому, что с детства занимался спортом, в Центре подготовки космонавтов нас гоняли покруче краповых беретов. Но и мои возможности не бесконечны, выносливость аборигенов каменного века выше, к тому же, преследователю всегда легче. Он может срезать десяток метров или выбрать оптимальную дистанцию, в то время как мы бежим наобум и нам иногда приходится огибать кустарники.
Через полчаса ходьбы, прежде чем перейти на бег, я оглянулся. Дистанция сократилась примерно на треть, не было никаких сомнений, что в этом марафоне мы проиграли. Я мог, избавившись от лишнего груза, уйти от преследования. А что потом? Как выжить одному без оружия в местности, где львы завтракают антилопами, а кроманьонцы загоняют людей, словно животных. Попадись на пути лес, был бы шанс затеряться среди деревьев, но леса пока я не видел. Солнце уже клонилось к горизонту, обещая скорую ночь и отдых, но до сумерек нас нагонят, это было очевидно.
Будь их четверо или пятеро, даже, несмотря на то, что они физически сильнее, я бы принял бой. Но их было восемь, теперь я мог сосчитать черных точно, расстояние позволяло. Впереди начался пологий подъем на широкий холм. На его верхушке нам придется дать бой и погибнуть. На победу я не рассчитывал.
Холм был большой, нескончаемый пологий подъем забирал все силы. Дикари начали подъем, когда мы преодолели половину пути. Неандерталец был совсем плох, он был бледен как мел и дышал как кузнечные меха Рама. Сорвав с подкладки ломоть мяса, я протянул его мальчику, сейчас ему это нужнее. Тот с благодарностью накинулся на мясо, отрывая и глотая куски, почти не разжевывая.
На самой верхушке холма градус подъема сильно менялся, и последние сто метров мы шли, помогая себе руками. Это давало небольшой шанс попасть в черных, когда они будут преодолевать этот отрезок подъема. Когда мы уже почти добрались до верхушки, черные разразились торжествующими криками, причину которых я понял, едва поднялся на верхушку. Это был каньон, который круто обрывался вниз. Сам каньон был неглубокий, не больше пятидесяти метров, но спуститься вниз не было никакой возможности. Стены были словно обрублены гигантским топором, а внизу текла речка.
Метрах в тридцати от нас слева была впадина, но и с этого места до поверхности воды было не меньше тридцати метров. Черные уже достигли половины подъёма и с каждой секундой расстояние сокращалось. Теперь я отчетливо видел оскаленные злобой лица и торжествующие ухмылки — им было знакомо это место, и нас целенаправленно гнали к каньону, понимая, что выхода отсюда нет.
Когда расстояние между нами и черными сократилось до тридцати метров, я один за другим метнул два дротика. Первый пролетел мимо, но второй попал дикарю в голову и он скатился вниз по склону. Черные тоже метнули дротики, но метать вверх, стоя на полусогнутых ногах — тот еще геморрой. Лишь два дротика пролетели мимо нас, остальные упали, не долетев пару метров.
Дикари спустились вниз метров на пятьдесят и удобно расположились на склоне. Я подобрал их дротики просто назло им. На таком расстоянии в них не попасть, но оставлять оружие врагу не следует.
Я еще раз внимательно посмотрел вниз: идея прыгнуть в воду пришла мне в голову сразу. Но есть несколько "но". Какая там глубина? Есть ли валуны и камни под водой? Какой смысл прыгать и разбиться насмерть о камни? Да и неправильное падение в воду с такой высоты тоже смертельно опасно.
Буквально через пятьдесят метров вниз по течению была отмель, которая образовала островок. Если прыгнуть и не убиться, течение вынесет на отмель. Если спуститься вправо по впадине стены каньона, высота прыжка значительно уменьшится. Я плаваю хорошо, пусть и не так высоко, но раньше прыгал в воду «рыбкой». А здесь, если правильно войти «солдатиком», то появится шанс на успех. Течение не стремительное, видимых камней нет. Остается главный вопрос — глубина. Если она меньше двух метров, скорее всего можно сломать себе ноги или серьезно их отбить.
Дикари не торопятся, выкрикивают непонятные слова и скалятся, поднимая край набедренной повязки и демонстрируя половые органы. Это что — племя любителей однополой любви или жест имеет другой смысл? Выяснять этого я точно не собираюсь, лучше прыгну и разобьюсь, чем попаду в руки черных педерастов.
— Санчо, — подзываю подростка, который сразу откликнулся на знаменитое имя. Показываю ему на речку, которая бежит по дну каньона, и говорю на русском:
— Выбора у нас нет. Либо прыгать и надеяться, что нам повезет, либо стать подопытными кроликами черных, которые занимаются непотребством. Я понимаю, это опасно, но другого выбора нет.
Затем добавляю на языке мальчика, показывая рукой на дно каньона:
— Ха (надо прыгать).
— Га (это смерть), — испуганным голосом возражает неандерталец.
— Га (вот это смерть), — показываю на дикарей, которые расположились ниже на склоне примерно в ста метрах.
Это хорошо, что они так далеко спустились, у нас будет время спуститься во впадину справа. Прыгать буду первым, чтобы, если неандерталец прыгнет, я смог вытащить его из воды. Если не прыгнет — не мои проблемы, я в няньки к подростку-людоеду не нанимался. Конечно, у меня уже возникла симпатия к мальчику, что отважно бился с черными, но своя жизнь дороже. А в данный момент, она висела на волоске.
Еще раз показываю мальчику на реку внизу и требовательно говорю:
— Ха (надо прыгать).
— Ха (прыгну), — обреченно отзывается мальчишка.
Ясно, что с оружием придётся распрощаться, хотя… Интересная мысль пришла мне в голову. Пройдя около тридцати метров влево, я оказался прямо над отмелью. Один за другим кидаю дротики, которые падают на желтоватую отмель, надеюсь это песок, а не скальная поверхность. Свернув в клубок, швыряю накидку, которая расправляется в воздухе и медленно опускается на отмель, краем касаясь потока воды. Следом отправляются оба топора, взгляд мальчика просветлел, возможно, что он понял, что течение может вынести его на отмель.
Дикари внизу зашевелились. Им были непонятны мои действия, но моя активность их насторожила. Чтобы их обмануть, я спускаюсь по склону на двадцать метров и по высокой траектории кидаю дротик, который не долетает до дикарей метров пять. Но и этого достаточно, чтобы черные переместились еще на десяток метров вниз, от греха подальше. Снова поднимаюсь наверх. Стянув шорты, демонстрирую черным, что и меня Бог не обидел достоинством. Вероятно, это знак оскорбления, потому что внизу раздаются свирепые крики, и дикари начинают ожесточенно спорить между собой. А вот это я, видимо, сделал зря. По жестикуляции понимаю, что часть дикарей хочет идти в атаку и вырвать причиндалы белого червяка, что так оскорбил их.
Больше времени терять нельзя. Я хватаю неандертальца за руку, чтобы раньше времени он не сорвался в воду, и тащу вправо к впадине. Одно дело понимать, что этот прыжок необходим, и совсем другое дело — сделать этот шаг. Стою у края, не в силах оттолкнуться, проходят мучительные секунды.
Дикари, увидев, что мы резко сместились вправо, пошли в атаку. Как в замедленной съемке я вижу их оскаленные лица, у одного из дикарей изо рта капает слюна вперемежку с пеной. Еще двадцать секунд и они будут на верхушке, после чего смогут просто расстрелять нас дротиками.
Санчо смертельно бледен, я понимаю, что парнишка не прыгнет и, скорее всего, умрет мучительной смертью. Пора! Хватаю неандертальца за руки и, зажмурившись, шагаю в пропасть, дергая мальчишку на себя.
Пара секунд свободного падения напоминают тренировки по координации тела в самолете ИЛ-76 МДК. Я успеваю сгруппироваться, чтобы войти в воду калачиком и, хотя внутренне я был готов, удар о воду оглушает, выбивая воздух из легких. Дна я все же касаюсь пятой точкой и мгновенно выныриваю, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег.
Руку неандертальца я отпустил, когда группировался. Оглядываюсь и вижу в пяти метрах ниже по течению спину подростка, которого вода несет в сторону отмели. Стараясь прийти в себя после падения, гребу и, догнав неандертальца, с усилием переворачиваю его на спину. Секунд через десять течение несёт нас по правой стороне отмели, но, подгребая рукой, мне всё же удается коснуться ногами дна. Я вытаскиваю безжизненное тело неандертальца и, хотя меня тошнит о мысли реанимации людоеда, начинаю мероприятия, которые практически сразу дают результат.
Подросток закашлялся, вылил из себя пару литров воды с остатками пищи и задышал. Я опрокидываюсь на спину обессиленный, похоже и на этот раз мне удалось ускользнуть из лап костистой.
Вдруг громкий шлепок о воду заставляет меня вскочить. Один из черных или неосторожно подошел к краю обрыва, или преднамеренно прыгнул в воду. Черное тело всплыло и, к моему удивлению, отчаянно забарахталось, поднимая тучу брызг. Дикарь то уходил под воду, то всплывал, течение несло его до самой отмели, а потом потащило по правой стороне. Помня, как опасно не добивать врагов, я поднял один из дротиков и дважды вонзил его в шею дикарю. Течение потащило его дальше, окрасившись в красный цвет.
Санчо отошел от шока, связанного с падением в воду и, пошатываясь, встал на ноги. Это имя к нему прикрепилось автоматически, да и дикарь не возражал вследствие скудного лексикона. Тот дикарь, что упал в воду, все-таки упал по неосторожности, потому что после этого фигурки дикарей исчезли с вершины каньона.
Отмель была образована песком, таким мягким, что даже обутые в унты ноги тонули в нём по щиколотку. Вероятно, это была осадочная порода, вымываемая рекой и осаждаемая здесь. Так или иначе, в этом месте образовался островок в ширину около десяти метров и в длину почти в сотню. Я собрал наши топоры, которые ушли в песок, и дротики. Мой спутник протянул руку и получил свой топор. Свой нож-рог он потерял при падении, мой же чудом остался за поясом.
Я огляделся. Река не занимала все дно каньона, сейчас была осень, и таяние льдов в горах уже прекращалось. Весной, вероятно, этот поток был стремительным, о чем свидетельствовали следы на стенах каньона на уровне моей головы. Все реки, рано или поздно, впадают в море или в озеро. Эта речка текла в южном направлении, а, значит, мне с ней по пути.
Собрав свои вещи и накинув меховое манто, я обращаюсь к своему оруженосцу:
— Вперед Санчо, нас ждет Дульсинея Тобосская!

Глава 11. Река
По обеим сторонам водного потока оставалась полоска суши шириной примерно от метра до трех. Нам предстояло перебраться на левую сторону через поток, чтобы держаться левого или восточного берега реки. В самом начале отмели, где река разделялась на два потока, течение было довольно сильным. В конце отмели река текла медленнее и даже немного разливалась, будучи, возможно, не глубже человеческого роста.
Дойдя до конца отмели, я остановился. Перебраться на левый берег для меня не было проблемы. Но неандертальцу такое было не по силам. И у меня не было веревки, чтобы перетащить его через поток. Скинув с себя накидку и освободившись от фляжки с оружием, я вошёл в реку там, где соединившийся поток переходил в плавное течение. Глубина здесь была меньше, мне в самом глубоком месте вода подступила к ключицам, но дикарю так не пройти. Я огляделся вокруг в поисках длиной ветки или чего-нибудь подходящего, но отмель была голая как свежевыбритая лысина.
— Так, Санчо, придется тебя покатать на себе, как бы мне этого не хотелось делать.
Опустившись на колени, показываю, чтобы он садился мне на плечи. Если мы вдвоем избежали смерти, может, сама судьба теперь велит мне быть с этим парнем, позабыв личную неприязнь. Неандерталец не понимает, чего я от него хочу.
Подойдя, он проводит рукой по моим плечам и произносит:
—Ха (ничего там нет).
— Да знаю я, дурень, что там ничего нет, — злюсь, но потом мне в голову приходит идея. Я ставлю дикаря на колени и сам сажусь ему на плечи. Мальчик спокойно держит мой вес. Слезаю с него и снова, став на колени, хлопаю по своему плечу:
— Ха (садись).
— Хаа? — вопросом отвечает дикарь, и я спешу его успокоить:
— Ха (да садись).
Санчо неуклюже взбирается мне на плечи, и я с усилием встаю. «Да, блядь, сколько в нем веса, не меньше сотни будет», — подумал я и начал осторожно входить в воду. Испуганный неандерталец хватается за мои волосы с такой силой, что мне кажется, будто скальп отрывается от черепа.
— Санчо, твою мать, если ты не отпустишь мои волосы, я утоплю тебя как тургеневскую му-му! — Вспомнив, что парень не понимает, ору — Ха!
Хватка ослабевает, но волосы дикарь не выпускает. Шаг за шагом я дохожу до самой глубины и начинаю выходить из воды. Сначала я хотел скинуть наглеца прямо у берега в воду, но решил не рисковать скальпом. Осторожно присаживаюсь, позвоночник скрипит, но справляется с нагрузкой. Мальчишка слезает с меня и восторженно выдыхает:
— Ха! (Офигенно).
Ну, конечно офигенно, мать твою, когда тебе еще на шее катал представитель высшего разума, которых вы обычно жрете. Потирая шею, снова иду в воду, надо перенести накидку и все оружие, которое остались на отмели.
Второй переход дается легче, но меня не оставляет мысль, что юный наездник насрал мне на спину. Понимаю, что это психологический момент, но все равно плещусь в реке, яростно растирая плечи и спину. Мальчишка стоит у самой воды, и его удивленное лицо, мало чем отличается от лиц обычных мальчишек. В конце концов, он не виноват, что родители его неандертальцы и родился он такое время. Хотя, насчет родителей есть неясный пунктик, только сейчас замечаю, что парнишка внешне очень похож на Рама, в чьих жилах течет кровь неандертальцев. Может, и он потомок смешанных ветвей человека? Но, если внимательно присмотреться, его лицо не производит отталкивающего впечатления.
Когда я выхожу из воды, Санчо подает мне накидку из шкур, чем немало меня удивляет. Такого за неандертальцами раньше я не наблюдал. Ткнув себя пальцем в грудь, произношу:
— Макс.
— Ма-к, — повторяет за мной парнишка.
После пяти попыток я оставляю это безнадежное дело и показывая на него, произношу:
— Санчо.
Это имя ему удалось произнести только как «Сан», что, впрочем, неплохо подходило по ситуации. Будем считать, что мальчик «святой», и послан мне Богом, чтобы помочь вернуться домой.
Надо было идти, скоро наступит ночь и желательно найти место, где можно было бы развести огонь и пожарить мясо. У меня оставалось три ломтя, этого хватит, чтобы один раз нормально поесть с таким прожорливым спутником.
Темнеть стало через пару часов. За это время мы прошли около десяти километров. Земля под ногами за тысячи лет была отшлифована водой, периодически на стенах каньона встречались кустарники, но ничего съестного мы не нашли. В нескольких местах стены каньона становился уже, и тогда приходилось идти по колено в воде. Порой, наоборот, встречались такие участки, где полоска суши от стены каньона до воды доходила до десяти-пятнадцати метров. На одном из таких широких участков нас застала ночь. Видимость снизилась настолько, что идти дальше было рискованно, даже с учётом острого зрения подростка.
Несколько бревен образовали на берегу целую запруду, в которой застряли палки, сучья и даже часть скелета какого-то животного. Пока я вытаскивал из запруды топливо для костра, Санчо разжег огонь, и вскоре костер уже весело трещал, пожирая ветки и лесной мусор. Я вытащил два ломтя мяса, третий решил оставить на случай, если завтра мы не найдем ничего съестного. Хотя мы шли вдоль реки, и вода была чистая, я пока не видел ни одной рыбы. Может, она будет ниже по течению, где река станет более широкой. Уже сейчас было видно, что река становится всё шире и шире.
Слегка поджарив свой кусок мяса, я принялся за еду, но вдруг почувствовал на себе взгляд неандертальца. Он уже съел свою порцию и смотрел, как я расправляюсь со своей.
— На тебя не напасешься, проглот, — сказал я, отрывая от подкладки последний ломоть и бросая его парню, — завтра палец будешь сосать, потому что больше ничего у меня нет.
Не знаю, понял он меня или нет, но заурчал, поглощая мясо, как довольный кот. А может, это урчал его желудок, в темноте не было ясно. После трапезы я напился воды и наполнил фляжку. Никто не знает, что может случиться в следующий момент, лучшая полная фляжка воды, чем запоздалые стенания по поводу отсутствия воды.
— Ложимся, дитя природы, вряд ли в таком каньоне могут быть хищник, для них здесь нет добычи.
Я аккуратно лег на правый бок, все тело болело, словно меня били бейсбольными битами. Мышцы ног дрожали даже в расслабленном положении. Перед глазами мелькали события последних дней: встреча и битва с кроманьонцами на охоте, нападение на нашу стоянку, крики убиваемых детей. Где-то подспудно билась мысль, что детей надо было защитить. «Да, защитить, чтобы они выросли и ели тебе подобных», — успокаивал я себя, понимая, что эти крики меня еще долго будут преследовать.
Санчо спал. Дикари уникальные создания, у них нет предрассудков и угрызений совести. Сразу после ужина дикарь собирался справить нужду прямо совсем рядом, но я криками прогнал его метров на тридцать. И даже на этом расстоянии запах гниения доходил до меня, или я просто это внушал себе. Выполнив такую важную миссию, мальчишка свернулся в клубок у стены и практически сразу заснул. Я же не мог найти удобного положения, снова и снова прокручивая события с момента моего похищения.
Не в первый раз задавал себе вопрос: почему я не попробовал бежать в первые дни похищения? Ответ был очевиден — не хотел рисковать, не будучи уверенным в успехе. Первые несколько дней слабость была такая, что меня даже порой несли неандертальцы, перекинув через плечо. А потом… Потом я боялся не совладать с их количеством, даже заполучив свой меч. Уд, на котором наш вождь как ребёнка уделал сильного молодого противника, ясно дал мне понять, что нет у меня шансов в схватке с таким соперником. А соперников на тот момент было больше десяти, и я постоянно находился в поле зрения одного или двоих неандертальцев.
Я нашел повод не бросаться на дикарей, занимаясь самообманом, что наступит зима и племя вернется к югу, где я стану намного ближе к дому. Но, не случись этой встречи и вернись племя к югу, кто знает, получил бы я шанс на спасение или нет. Меня уже не рассматривали как пленника, я был членом племени, где каждый мужчина крайне дефицитный товар. При том количестве совокуплений, а другого слова не подобрать к той звериной похоти, что владела дикарями, детей было очень мало. Это значило, что детская смертность зашкаливала и, возможно, не случись трагедии с племенем, мне была бы отведена роль производителя. Я поежился, представив, как работаю над женщиной, у которой волос на груди больше чем у меня раза в три.
Заснул я уже под утро. Санчо толкал меня минут пять, прежде чем я соизволил открыть глаза. Начав вставать, я охнул и схватился за поясницу. Я не молодой парень, тридцатник разменял уже четыре года назад и нагрузки двух последних дней болью отзывались в мышцах. Через пару минут полегчало, кровоснабжение понесло кислород к травмированным мышцам.
Неандерталец смотрел на меня как преданная собака. Я распахнул полы накидки, демонстрируя, что там ничего не осталось. Голод я ощущал, но пока все было терпимо. Немного помахав руками, сделав наклоны и попрыгав на месте, я решил, что пора выдвигаться. Мальчишка, поняв, что мяса больше нет, погрустнел. Но уже через пару минут он нарвался на личинок размером с горошину, которые находились в трухлявом стволе дерева, которое принесла река. Набрав их в полкулачка, Санчо принес личинок мне, но мое чувство голода не было таким, чтобы я согласился есть такую белковую пищу.
— Нет, Санчо, спасибо, ешь сам.
Мальчик переспросил «Да?» (можно), и, получив утвердительный кивок, живо отправил все в рот. Я проверил свои дротики и топор. Вроде, топор крепко держит рубило, и наконечники каменные сидят влитыми. Значит, можно трогаться в путь.
Вначале я шел впереди, потом решил пропустить неандертальца, который не понимал — с чего ему такие почести. Мне вспомнился бородатый анекдот: «— Магомед, ты почему впереди себя жене даешь идти, разве на Кавказе так принято? — Все нормально, мина не знает, кто идет впереди, вперед Фатима». На самом деле мной двигали иные причины: у дикаря лучше слух и зрение и опасность он привык замечать раньше меня.
Стены каньона понемногу стали уменьшаться, переходя в пологие холмы с отвесными краями у русла. Теперь речка петляла, и её течение стало совсем медленным. Часа через четыре ходьбы мы вышли на место, где разлившаяся река образовала небольшое озерцо. Даже на расстоянии было видно, что озерцо кишит рыбой, которая своевременно не вернулась в русло реки.
— Бинго, Санчо, — я подбежал к воде, что осталась в низине, превратив это место в ловушку для рыбы.
Само озерцо было небольшим, не больше десяти метров в поперечнике, но рыбы в нем было много. Некоторые рыбы уже погибли от такой скученности и нехватки кислорода и плавали брюхом вверх. Несколько рыбин размером с ладонь я поймал практически за минуту, выбросив её на берег. Санчо также ловил рыбу и, когда на берегу скопилось около двух десятков рыбин, я скомандовал:
— Стоп, Санчо, нам пока хватит, сейчас покушаем и подумаем, чем заняться дальше. Неандерталец послушно вылез воды, которая доставала ему лишь чуть выше щиколоток. Опыт разделки рыбы у меня был большой. Пока дикарь разжег огонь, таская для него топливо со всей округи, около десятка рыбин уже лежали выпотрошенными. С чешуей я заморачиваться не стал. Как прожарю, так и отделю, даже легче сниматься будет. Рыбный обед затянулся на полчаса, потом еще час я лежал подобно неандертальцам, выставив округлившийся живот нежарким лучам осеннего солнца.
Я решил задержаться здесь на пару дней, наловить и провялить рыбы, чтобы было чем питаться в пути. Неизвестно, когда мы сможем добыть себе пропитание ниже по течению. Около тридцати рыб я отобрал из полсотни пойманных. Я всегда плохо разбирался в рыбах, для меня они делились на два вида: с костьми и без костей. Из тех, что мы ели, была одна рыба, которая кроме хребта имела несколько крупных костей скелета. Остальные были с массой мелких костей, они не годились для провяливания.
Всю выпотрошенную рыбу я разрезал на две части, делая насечки на боковых сторонах тушки, а затем разложил ее на камнях. Рыбу желательно вялить на весу, подвешивая и вставляя распорки, но мы не могли себе позволить такой роскоши. На ужин снова поели жареной рыбы, чтобы не трогать стратегический запас.
На этом месте мы провели три дня, хотя мне не терпелось идти дальше. Но рыба была сырая, а здоровьем рисковать было нельзя. Чтобы нести такое количество провизии, пришлось долго экспериментировать. Я даже пожертвовал своим поясом из ивовой коры, на который мы нанизали сушеную рыбу.
На следующий день река довольно круто повернула на восток, что меня очень обрадовало. Я уже смирился с мыслью добраться до побережья по реке и затем двинуть на восток. Но сама водная артерия решила сократить мне путь. Сейчас направление реки было на юго-восток и идеально совпадало с моими представлениями о маршруте домой. Холмы окончательно сгладились и на третий день после рыбного озерца, мы попали в равнину. На западе по правому берегу реки виднелись довольно большие горы.
Еще во время пути на северо-запад в племени людоедов я пытался понять, где нахожусь. Изменения климата и ландшафта давали четко понять, что Средиземное море осталось далеко позади. Без сомнения, я был в Европе, но так как нигде не видел оливковых деревьев, то решил, что нахожусь примерно на территории Болгарии или на сопредельных с ней землях. Карту мира я помнил, но где гарантия, что в каменном веке был тот же рельеф? Отсутствие Босфора, архипелаг в Ла-Манше и еще пара вещей, которые я заметил еще на МКС — всё это давало основания сомневаться в моих догадках. Если мысленно прочертить предполагаемое дальнейшее направление реки, она должна впадать в Эгейское море. Но где именно? У берегов Греции или ближе к Турции?
Сейчас река забирала на восток в сторону Турции. Если направление не изменится, то вполне вероятно, что я окажусь в восточной части Эгейского моря у самого побережья Турции. Но было еще одно обстоятельство, которое меня настораживало: люди издревле селились по берегам водоемов. Все цивилизации создавались племенами на побережье или вдоль рек, поэтому не может быть такого, чтобы до самого побережья нам не встретились бы люди.
Река тем временем расширялась, дважды в нее впадали небольшие речушки, увеличивая водный бассейн. Иногда берега реки становились топкими, поросшими высокой стеной камыша. Такие места мы обходили, потому что там могли водиться змеи и прятаться хищники. Несколько раз видел в камышах хищную кошку размером с крупную собаку, но хищник всегда исчезал, не давая себя рассмотреть.
В одном месте мы остановились. Здесь река разливалась широким полем, и на мокрой земле было множество отпечатков копыт.
Сегодня был седьмой день, с тех пор, как на племя напали чёрные, и мы с Санчо вырвались из окружения. У тропы, которая вела к водопою, росло несколько кустов с ярко-красными кустами и черными ягодами. «Аскорбинка», — подумал я и потянулся рукой к ягоде. Но дикарь схватил меня стальной хваткой и не дал отправить ягоду в рот:
— Га! (опасность).
Я огляделся, но ничего не заметил. Подросток вырвал из моих пальцев ягоду и раздавил ногой, повторив:
— Га! (ядовитая).
Я с уважением посмотрел на мальчика, который только что спас мне жизнь, или, по крайней мере, предотвратил отравление.
Олени, а это были олени, появились ближе к сумеркам. Мне было жаль этих красавцев, при виде которой вспомнилась природа России. Целью я выбрал самку размером с крупную козу. Первый дротик попал ей под лопатку, второй в живот. Стадо рванулось обратно, но самка упала через сто метров. Я добил ее ударом ножа-рога, который легко пробил кожу и глубоко ушел в тело.
Добыча была кстати. Из рыб у нас оставалось только пять штук среднего размера. Костер Санчо разложил немного в стороне, в ложбинке. Наевшись, еще около часа я прожаривал куски мякоти про запас. Всю тушу унести собой мы не могли, поэтому я готовил мясо так, чтобы оно не испортилось в пути. И снова пригодился мой кукан для рыб, сделанный из коры ивового дерева.
Утром я пожарил свежую порцию мяса и, хотя желудок требовал покоя, взвалив примерно по десять килограммов жареного мяса на плечи, мы двинулись в путь. Восходящее с востока солнце осветило лес, который на таком расстоянии казался не выше человеческого роста.
И тут вдруг мой внутренний голос прошептал: «Безмятежное путешествие закончилось, жди неприятностей!»
* * *
Тиландер уже два месяца как работал над новым кораблем. Он нашел подходящее дерево поистине гигантского размера для будущего киля. Сейчас уже вытесанный киль, размеры которого впечатляли, сох на осеннем солнце. Двадцать четыре метра в длину, вначале Тиландер даже засомневался, сможет ли он построить судно такого размера. Но Выдры четко выполняли его требование и понемногу он успокоился. Сейчас шла работа над ахтерштевнем и форштевнем, на очереди были шпангоуты. Ему пришлось заказать еще две пилы и пять топоров Лайтфуту, чтобы ускорить работу.
К его удивлению, Уильям попросил, чтобы была санкция миссис Макс Са, потому что выполнял работу по доводке до ума кирас и коротких мечей по типу римских гладиусов. На очереди была разработка более длинных и тонких клинков для дромадерской кавалерии.
Герман старался не попадаться на глаза Нел, с момента возвращения в Плаж. Он хорошо помнил пронзительный взгляд жены вождя и не горел желанием снова ее видеть. Но идти все равно пришлось и, переступив порог, американец был удивлен радушию, с которым его приняла Нел.
— Гера, я знаю, что Макс Са очень ценил тебя и советовался, что привело тебя ко мне?
Смущаясь и запинаясь, Тиландер изложил свою просьбу, удивляясь переменам, произошедшим с Нел. Перед ним стояла девушка, словно родившаяся от брака белого и черного человека примерно в середине двадцатого века. Она не знала английского, но язык Русов знала куда лучше его. Но больше всего удивлял взгляд: властный и умный, от которого хотелось съежиться.
— Хорошо, Гера, я скажу Уилу, чтобы то, что нужно для твоей работы, он делал сразу.
Тиландер вежливо отказался от чая и переступил порог прощаясь, когда его остановил голос Нел:
— Он не умер, Гера, не надо думать, что ты виноват. Макс Са скоро вернется к нам и все будет как раньше. — Пробормотав невразумительное в ответ, Тиландер поспешно покинул дворец. Если бы Нел упрекнула его в смерти Макса, ему было бы легче, ее слова, что на нем нет вины, жгли его сильнее. Он даже ненавидел Нел и страстно желал ее смерти, великодушие, проявленное девушкой казалось ему насмешкой. Среди Выдр зрело скрытое недовольство, теперь, когда Макса не стало, все чаще появлялись разговоры о том, что Выдры были сильным племенем и им необязательно плясать под слова женщины. Особенно сильно свое недовольство высказывал молодой гребец по имени Ваа, которого сильно задело решение Нел о казни. И хотя сама казнь была отменена, осадок остался.
Тиландер был в курсе этого недовольства, его жена, дочь вождя Наа, информировала его обо всем. Американец разрывался между долгом предупредить Нел и желанием пустить все на самотек, чтобы в нужный момент уйти, заручившись поддержкой Выдр.
Нел появилась на пирсе в сопровождении Бера и еще двоих охранников через неделю после их последнего разговора. Пару минут поболтав с Тиланлером о постройке второго корабля, она уже повернулась в сторону кузницы, чтобы навестить Рама и Лайтфута. Тиландер, вытерев мокрый от пота лоб, поднял топор, чтобы продолжить работу, когда увидел бунтаря Ваа. Прикрываясь строительными лесами, Ваа уже натягивал свой лук. Американец ясно видел направление полета стрелы в спину ничего не подозревающей Нел. УийствоНел могло вызывать резню и погубить самого Тиландера, понимая, что он не успевает добежать до Ваа или предупредить Нел, американец метнулся к Нел и в этот момент в его правое плечо впилась стрела.
Падая, он успел увидеть, как черной молнией метнулся Бер, а следом еще двое. Расстояние в тридцать шагов, черный спецназ преодолел в считанные секунды. Ваа накладывал вторую стрелу, когда Бер в прыжке взлетел в воздух и, опускаясь, вогнал свой нож в череп убийцы по самую рукоятку.
Все загомонили, Нел стояла и хлопала глазами, только сейчас поняв, что стрелу, предназначенную ей, принял на себя Тиландер. Дальнейшее происходило, словно во сне: неизвестно откуда появился Лар с отрядом копейщиков и лучников, подтянулись черные спецназовцы Бера и Тиландер видел, как выводят из хижин обезоруженных Выдр. Пока американцу выдернули стрелу и перевязали рану, Бер нашел семью Ваа. Всех троих членов семьи в лице отца, матери и брата подростка, приговорили к смерти, несмотря на протесты Нел, которая хотела избежать многочисленных казней. Решение поддержал и вождь Наа. Еще две семьи Выдр решено было переселить в Форт, чтобы немного разбавить плотность. Четыре воина Уна, в которых Лар был уверен, заняли освободившиеся хижины Выдр.
Труп Ваа и трупы членов его семьи, выкинули в море, где их вскоре растерзали акулы. Первая попытка убийства была пресечена, Ара получил дополнительные инструкции и через неделю выявил еще двоих недовольных. Нел согласилась со словами Тиландера, что заразу нужно вырывать с корнями и еще два трупа обогатили рацион акул. После героического самопожертвования американца, Нел дважды навещала его в хижине и оба раза горячо жала руку со словами благодарности. Эта бесхитростная благодарность изменила внутренний настрой американца, который поклялся защищать и оберегать миссис Макc Са до самой смерти.

Глава 12. Бобры
Темневший на юго-востоке лес казался защитой от опасных хищников, но одновременно таил в себе угрозу. Все время, пока мы шли по открытой равнине, я ощущал себя неуютно, так как наши фигуры просматривались издалека. С другой стороны, появление леса означало, что два основных фактора, которые нужны человеческому племени для нормальной жизни, воссоединились. Река, дающая воду и рыбу, протекала рядом с лесом, дающим хворост для костра и прибежище для животных. Именно эти факторы и вынуждали людей оседать в лесах по берегам рек. Поэтому становление цивилизаций происходило на морских побережьях и в лесах с богатыми рыбой реками.
Пока я так размышлял, мы, следуя за рекой, дошли по опушки леса. Река здесь замедляла течение и текла неторопливо. В ее водах отражались кроны деревьев, которые росли прямо на берегу. Скорость нашего передвижения снизилась по двум причинам: во-первых, приходилось огибать деревья и кусты, а во-вторых, нам стали попадаться ягоды на кустарниках, которые Санчо, присмотревшись, смело брал в рот. Около одного кустарника мы задержались надолго, это была калина красная, и мы с жадностью стали поглощать плоды, содержащие большое количество полисахаров и аскорбиновой кислоты. Плоды немного отдавали горечью, которая обычно пропадает после морозов. Оторвался я от кустов лишь тогда, когда во рту стало горько, и от вяжущих свойств ягод высохла слюна.
Неандерталец останавливался еще несколько раз, срывая незнакомые мне плоды, похожие на микроскопические груши. Плоды были безвкусные, жестковатые, но это была клетчатка, так необходимая для пищеварения. Солнце уже скрылось с западной стороны реки за верхушками деревьев, и на лес опустились мрачные сумерки. На ночь мы остановились у упавшего огромного дерева, корни которого при падении вырыли в земле солидную яму. Разведя костер в этой яме, мы немного подогрели мясо и поужинали.
Ночная жизнь в лесу была более насыщенной и разнообразной, чем в степи. Постоянно слышались шорохи, издаваемый мелкими зверьками, совсем недалеко я услышал, как роют землю и хрюкают дикие свиньи, а издали доносился волчий вой. Прикрытые с одной стороны упавшим деревом и его корнями, мы перенесли костер и улеглись между ним и деревом. Над головой шумели деревья, время от времени падали листья, заставляя вздрагивать, когда они попадали по лицу.
Несмотря на обилие ночных звуков, я заснул быстро и проснулся в отличном настроении. Лес для русского человека родное место. Даже, будучи жителем мегаполиса, я инстинктивно ощущал себя в лесу увереннее, чем в степи. Запах прелых листьев и хвои напоминал запахи русской бани, которую я так и не удосужился построить в Плаже. Жаркий климат той местности не особо располагал к парению, но сейчас я дал себе слово заняться баней сразу по возвращению. Да и дикари будут лучше приучаться к гигиене после походов в баньку.
Неандерталец уже разложил костер и подогревал завтрак. Мне нужно было отойти по делам, о чем я предупредил Санчо. Вернувшись, я умылся в реке, отметив, что вода становится все холоднее. Уже почти все деревья окрасились в яркие тона, готовясь сбросить листву. Пройдя несколько десятком метров вниз по реке, я увидел запруду, которая была сделана из бревен.
«Дикари!», — я мгновенно приник к земле. Но сколько не прислушивался, человеческих голосов и постороннего шума не услышал. Осторожно, скрываясь за кустами, пробираюсь вперед и вижу на дальнем берегу черную голову дикаря, который сразу же спрятался, как только увидел меня. Расстояние было слишком велико, запруда расширила реку, и до противоположного берега расстояние удвоилось. Быстро возвращаюсь назад и предупреждаю дикаря:
— Га! (Опасность).
Санчо втягивает носом воздух и, постояв так пару минут к чему-то прислушиваясь, заявляет:
— Ял. (Еда).
— Ну, конечно, еда, идиот, для тебя все люди еда, а для меня опасность. Га! — снова повторяю ему, но дикарь невозмутимо отвечает:
— Ял.
Положив мясо на ствол дерева, Санчо поднимается и кивком предлагает мне следовать за ним. Пригибаясь, мы идём по течению реки. Пройдя около пятидесяти метров, дикарь останавливается и показывает на две черные головы, похожие на ту, что я видел ранее:
— Ял (еда).
Только я открываю рот, чтобы выразить сове мнение о хваленном антропологами мозге неандертальцев, как черные головы кидаются в воду и плывут. Дикари умеют плавать, это нонсенс! Но минуту спустя я вижу, в чем моя ошибка. Черные головы, доплыв до островка из веток и грязи, вскарабкиваются наверх и исчезают в лабиринте сучьев. Выдры? Нет. Вроде бобры. Конечно бобры! И запруда эта их рук, точнее зубов, дело. Блин, это же надо так опростоволоситься перед дикарем из каменного века.
— Ял, — повторяет Санчо и лицо его принимает мечтательное выражение, навевая мысли о шикарном качестве мяса бобров.
Пока мы завтракали жареным мясом, я думал о том, что шкурки бобров лучше подошли бы для унт. За время моего бегства унты из заячьих шкурок размотались, в двух местах кожа истончилась настолько, что чувствовался любой камешек. Бобровые шкурки будут попрочнее, они полжизни проводят в воде и по теплопроводности эти шкурки не уступают заячьим. Ничего страшного не случится, если мы задержимся на пару дней, добывая бобров и скобля их шкурки. Правда, я не представлял себе как их достать. Благодаря запруде, построенной бобрами, река здесь нехило разлилась и образовала небольшое озерцо. Излишек воды сливался поверх бобровой плотины, образуя небольшой перекат в полметра высотой.
Бобровые домики или хатки находились в самом центре этого водного пространства. Сама хатка представляла собой кучу из веток, бревен и глины, теперь глину я видел отчетливо. Вся эта конструкция возвышалась над водой на метр и имела в поперечнике не менее трех метров. Что там внутри, какие ходы и где они выходят, одному водяному известно.
Бобры чрезвычайно осторожные животные, в этом я убедился сам. Стоило нам с Санчо пройти еще пару метров, как сразу с двух берегов грызуны бросились в воду и, торопливо доплыв до хатки, исчезли внутри всей этой конструкции.
— Ха (не получится), — неандерталец покачал головой, давая понять, что поимка бобра трудное занятие.
Осторожность бобров и скепсис дикаря меня, наоборот, раззадорили. Неужели я не умнее этих животных, должны у них быть слабые стороны. Но, сколько я не ходил по берегу, ничего умного в голову не приходило. Была даже идея доплыть до их хатки и, разбирая ее, достать грызунов. Но вряд ли животные не имели выходов из этого сооружения под водой, чтобы уплыть в случае опасности. А озерце интересное, образовалось оно благодаря плотине. Вода здесь практически была стоячей, её избыток уходил, бесшумно переливаясь через верхние бревна плотины.
Если климат здесь суров, и на реке образуется лед, даже если он образуется в верховьях, то ледоход снесет плотину, и бобрам каюк. Что-то было в этой мысли, что заставило меня даже остановиться. Я упускал какую-то важную деталь.
Я снова попытался проанализировать мысль: лед на реке, ледоход. Вспомнив скорость течения в каньоне и извилистые берега, ледоход я отмел. Сюда лед не дойдет, его разобьет о берега намного выше по течению. Но мысль упорно билась, и вскоре я облегченно выдохнул: ну, конечно! Если плотину снесет, бобры не будут окружены таким водным пространством. И что они сделают? Правильно — бросятся восстанавливать плотину, где мы их и добудем.
Дошел до самой плотины ниже по течению. Разрушить ее будет нелегко. Бревна уложены в ряд, между ними ветки, даже щели залеплены мусором с глиной. Но попробовать стоит, только вот как объяснить свой замысел неандертальцу, который тенью следует за мной.
Когда я скинул накидку и шорты, Санчо все понял без слов. По крайней мере, он приготовил дротики, собираясь разить животных. Я вошел в воду и поежился, температура точно не для купания. Стараясь согреться, я сделал несколько заплывов до бобровой хатки и обратно. Животных нигде не было видно, видимо, они ушли через подводные ходы.
Первое бревно я освобождал от веток и слоя грязи почти полчаса, даже умаялся. Столкнув его в воду, я смотрел, как оно уплывает на юг. Освободив еще два бревна, я получил сильное течение, которое меня перенесло через плотину на другую сторону. Пришлось выбираться на берег, чтобы вернуться наверх. Только на суше я понял, как мне холодно, зуб на зуб не попадал. Решил пока повременить, может, этого уровня разрушенной плотины хватит, чтобы снизить уровень воды в запруде.
Пробежался до нашего костра, от которого остались тлеющие угольки. Быстро набросав на них хвороста, я раздул пламя и стал греться. Пламя стало быстро набирать силу, я стал отогреваться, решив больше не лезть в воду. Санчо принес мою одежду и через час, мы, крадучись, прошли в плотине, чтобы оценить масштаб разрушений, вызванных нашими действиями. За час, уровень воды серьезно понизился, и бобры почувствовали угрозу. Не менее двух десятков животных сновали в воде, подтаскивая ветки, чтобы заткнуть дыры, которые образовались в результате моих действий. Еще трое бобров усиленно грызли дерево у самого основания. Ствол метрового в обхвате дерева был уже прогрызен на треть. Еще полчаса и гигант рухнет прямо в воду. А там бобры его сумеют пристроить к плотине.
Неандерталец своего бобра заколол одним ударом, мой удар дротиком прошелся по касательной, и животное бросилось в сторону воды. Но вторым ударом мне удалось пришпилить хвост к земле. Бобр отчаянно заверещал, но удар каменного топора по голове прервал этот крик. Этого было достаточно, чтобы все бобры моментально исчезли. Двух животных мы добыли, я не сомневался, что грызуны продолжат работу, невзирая на потери. Вернувшись к своему костру, мы ободрали бобров. Санчо сразу сел чистить шкурку, скобля ее своим топором. Я же, вколотив две жерди, надел тушку животного на вертел и принялся готовить. Бобер был жирный, растаявший жир капал на угли, вызывая шипение и распространяя аромат.
Санчо был прав, мясо бобра оказалось очень нежным и вкусным. После трапезы мы почти два часа отдыхали, давая желудку работать с полным приливом крови. Сегодня неандерталец наконец наелся. После бобра он умял еще кусок вчерашнего жареного мяса оленя, и его живот стал напоминать беременность в тридцать недель. Шкурки были растянуты и зафиксированы колышками на лужайке, куда проникали солнечные лучи.
До вечера мы еще дважды ходили на бобров и один раз добыли еще двоих зверьков. Третья попытка была неудачная. Стоило нам приблизиться к плотине на двадцать метров, как раздался свист, и животные попрыгали в воду. Свистел бобер, который стоял на самой верхушке хатки, откуда наш берег великолепно просматривался. В принципе четырех шкурок было достаточно, чтобы сшить унты и себе и дикарю, поэтому неудача не нас расстроила. Намочив мочой шкурки, Санчо продолжал терзать их камнем, стараясь сделать кожу мягкой. Периодически он мочил шкурки в воде и снова, поскоблив, растягивал для сушки.
За весь следующий день после трех попыток нам удалось добыть всего одного бобра. Бобры свалили дерево, и оно за счет огромного ствола частично замедлило отток воды. Бобры, видимо, работали и по ночам, поэтому разрушенная плотина снова стала подниматься над водой. Меня это не особо заботило. Завтра с утра мы собирались продолжить путь, а пока же наслаждались вкусным мясом и собирали ягоды, которых в лесу было множество.
В одном месте я наткнулся на группу ивовых деревьев и потратил час, обдирая кору. Теперь у меня снова был пояс на бедра, за который можно было засунуть нож-рог и еще один пояс, чтобы прихватывать меховую накидку вокруг пояса. Из оставшейся коры я сделал подобие кукана, на которые мы повесили мясо, которое оставалось после охоты на бобров. Пока шкурки бобров не годились для выделки, поэтому я просто обмотал той же корой полуразвалившиеся унты, ставших похожими на деревенские лапти крестьян в исторических фильмах.
В последнюю ночь у бобровой плотины, Санчо меня удивил, когда совсем неожиданно для меня произнес:
— Макс.
«С» у него получилось как «ш», но и это был успех. Я потратил около часа, пытаясь заставить его выучить простые слова. Дикарь очень старался, мышцы лица и шеи вздулись от напряжения, но больше нормальных слов произнести он так и не смог.
Ночь прошла без проблем, а утром мы двинулись в путь, не без сожаления покидая гостеприимное место, порадовавшее нас обилием бобров и ягод.
Река уже значительно расширилась. По ходу нашего движения в нее впадала речушка с кристально чистой водой, где мы от души напились, и я наполнил фляжку. Интуиция подсказывала, что мы находимся недалеко от мест, где могут повстречаться люди, но пока мы их не видели. Зато на третий день пути мы наткнулись на еще одну бобровую плотину. Сейчас мы шли куда медленнее, постоянно огибая препятствия на пути. Думаю, что за сутки мы проходили не больше тридцати километров в самом лучшем случае.
Вторая бобровая плотина была намного больше, как и сама колония бобров. Либо здесь не было хищников и людей, либо бобры настолько утеряли бдительность, что нам без труда с первой попытки удалось добыть двух зверьков.
И снова вертел, и ароматный запах плывет над рекой, заставляя глотать слюни. Я часто ловил себя на мысли — почему так много времени уделяю размышлениям о еде. Но этому, мне кажется, была причина. Это был каменный век, здесь нет холодильников. Нет супермаркетов и кафе. Здесь ты потребляешь в пищу то, что способен поймать или найти. И вопрос еды — это главный вопрос для первобытного человека.
После еды мы решили здесь переночевать. Время уже приближалось к вечеру. Снова я тренировал голосовую щель Санчо, заставляя его произносить слова. Добился того, что слова «еда» и «вода» парень научился произносить довольно внятно. Делал он это по слогам, но смысл произносимого был понятен. От попыток правильно произносить слова. Санчо покраснел, его покатый лоб был усеян капельками пота, а косматые пряди прилипли ко лбу. Костер горел, обдавая нас волнами тепла, и тут мне пришла в голову мысль.
— Санчо, пора тебе принять ванну, от тебя несет как из городской помойки.
Дикарь не понял моих слов, но жесты воспринял правильно, со страхом в глазах оглядываясь на реку. Я был неумолим. Окриками и гневным выражением лица я заставил парня снять кусок шкуры с бедер и загнал его в воду. Пришлось залезть и самому, чтобы личным примером стимулировать парня к купанию.
Стоя в воде по колено, Санчо со страхом в глазах озирался вокруг, надеясь, что произойдет чудо, и его освободят от этого ужасного действия. Но чуда не произошло, и парень начал тереть себя водой, следуя моему примеру. Труднее всего было заставить его помыть голову. Никакие уговоры не помогали, и тогда я хитростью повалил его в воду, поставив подножку.
Впервые я услышал, как человек ревет словно медведь. Выскакивая из воды, парень случайно зацепил меня своей клешней по носу, причинив адскую боль. Кровь моментально закапала на бороду, которая уже отросла сантиметров на десять, а сам нос вздулся, словно носы борцов и боксеров с Северного Кавказа. Я стал прикладывать воду к носу, чтобы остановить кровотечение и снять отек.
«Долбанный людоед, если ты мне сломал нос, я тебя нашинкую как капусту», — мысленно ругался я. Вскоре кровь остановилась, но отечность была солидной. Скосив глаза, я не узнал свой аккуратный нос. Вместо него там теперь топорщился негритянский шнобель, с накачанными крыльями.
Неандерталец, увидев кровь из моего носа, заскулил как побитая собака, и прямо в воде обхватил мои колени, прижимаясь к ним головой. Его раскаяние было столь велико, что мне стало стыдно. Положив ему руку на мокрую голову, я пробормотал, все еще запрокидывая голову:
— Все нормально, это не твоя вина, перестань скулить как щенок, грудь все равно не дам.
Санчо по интонации голоса понял, что он прощен, поднялся с колен и посмотрел мне в глаза:
— Макш, вода, — он сел и потом лег на спину, скрывшись полностью в воде.
Я смотрел в изумлении, как пузырьки воздуха вырываются наружу. А дикарь лежал, раскрыв глаза. Вот он дернулся, когда вода стала попадать в рот, но сдержался, чтобы не подняться.
— Идиот, — я рывком поднял мальчика из воды, после чего он начал выблёвывать воду, заходясь в кашле, — верность докажешь другим способом, а не готовностью к самоубийству!

Глава 13. Побережье
После второй бобровой запруды река стали менять направление, поворачивая на юго-запад. Последние три дня мы шли по берегу широкой реки, которая стала сильно петлять — верный признак того, что побережье было уже недалеко. Все это время у нас не было времени на охоту, и мы добивали старые остатки пищи. Периодически встречались ягоды, которые неандерталец, предварительно обнюхав, признавал годными для еды.
Сегодня был четвертый день с тех пор, как мы ушли от бобровой плотины. Утром, двинувшись в путь, мы наткнулись на раненую косулю. Обессиленное животное даже не пыталось бежать и не смогло встать, когда Санчо вплотную подошел к ней. Косуля подняла глаза и посмотрела в глаза убийце, который ударом каменного топора по голове прекратил мучения животного. На боку у косули торчал осколок каменного копья, точнее наконечник. Само древко упало или сломалось во время бега животного.
Я вытащил наконечник длиной около десяти сантиметров — это был кусок скальной породы, которому ударами камней придали относительную остроту и форму. В любом случае, это был тревожный сигнал, где-то недалеко обитали люди, которые ранили животное. Неандертальцы или кроманьонцы? Принципиальной разницы не было, для тех и других я был чужой. Чужой для кроманьонцев по цвету кожи и чужой для неандертальцев по телосложению.
— Га! (опасность, будь внимателен), — Санчо кивнул и крепче сжал свой каменный топор.
Первоначально, я определил возраст дикаря примерно в тринадцать лет. Но присмотревшись, понял, что мальчик старше и, скорее всего, он находится в возрасте примерно пятнадцати лет по меркам моего мира. Его рост не совсем вписывался в традиционный средний рост неандертальцев: на обильном питании за две последние недели парень прибавил пару сантиметров и вытянулся прямо на глазах.
Мускулатура была развита прекрасно, а его живот не был бочкообразным, как у остальных дикарей. Талии как таковой не было, но отличие от остальных дикарей его племени бросалось в глаза.
У меня возникло предположение, что отцом мальчика мог быть кроманьонец. В пользу этой версии говорил и более смуглый цвет кожи. Такие смешения в каменном веке могли иметь место, но способны ли метисы сами давать потомство? От размышлений меня отвлек тихий предупреждающий голос Санчо.
На противоположном берегу реки появилось пятеро неандертальцев. Они вышли из-за деревьев и остановились на берегу, не подходя близко к воде. Дикари совещались, показывая на наш берег. Мы лежали за кустами, скрытые от посторонних глаз, и наблюдали за дикарями. Это были охотники, они шли по следу раненого животного. Косуля переплыла реку, но это отняло все её силы, и мы смогли взять ее голыми руками. Дикари о чем-то говорили, но слов не было слышно. Убедившись, что переправы через водную поверхность нет, дикари снова углубились в лес.
Хорошо, что мы не успели развести огонь. Хотя между нами была река, все равно не стоило раскрывать свое местонахождение. Выпотрошив косулю, Санчо взвалил ее на плечи, и мы тронулись в путь. Прежде чем решили зажечь огонь, мы прошли около трех километров. Костер мы разложили в ста метрах от реки в небольшой ложбинке, которую сплошной стеной окружали деревья. Неандерталец очень долго собирал хворост, отбирая лишь сухие ветки, чтобы максимально уменьшить появление дыма.
Солнце уже не припекало, и погода была прохладная. Можно было не беспокоиться о том, что мясо быстро протухнет. Закидав во избежание пожара угли землей, мы двинулись дальше. Теперь впереди шел я, а дикарь с косулей на плечах шел, отставая на пару метров. Уже перед самыми сумерками прямо впереди по течению реки показались горы. Завтра мы будем у подножья гор, и что-то мне подсказывало, что эта горная цепь находится прямо на побережье.
Ночь прошла без приключений. Было довольно холодно, осень понемногу заканчивалась и надвигалась зима. Судя по всему, мы находились севернее моей старой бухты. А там зимой был снег, хотя морозы особо не беспокоили. Следовало ожидать, что в этих широтах зима будет холоднее и снега будет больше. Мы потеряли много времени на остановки, надо быстрее двигаться на юг, уходя от надвигающейся зимы.
К обеду стало ясно, что впереди находятся не горы как таковые, а всего лишь довольно высокие холмы, увенчанные несколькими крупными скалами. Перед нами начинался подъем, русло реки углубилось и берега стали обрывистые. Чем больше был подъем, тем отвеснее становились берега реки. Теперь она, немного ускорившись, текла ниже метров на десять. После обеда мы достигли верхушки холма, где остановились, пораженные открывшейся картиной. Величавое море гнало на берег волны с белыми барашками. В лицо дохнуло теплым воздухом, вызвав у меня ассоциации с отдыхом на черноморском побережье Кавказа.
Подойдя к краю, я посмотрел вниз. Берег был обрывистый, высотой не менее пятидесяти метров и состоял из скальных пород. Пляжа как такового не было, была узкая полоска, усеянная галькой. Река низвергалась с двадцатиметровой высоты, образуя каскад мелких водопадов, и широкой лентой смешивалась с морем.
Мы прошли около трехсот метров, оставляя реку справа, прежде чем нашли более или менее покатое место, где можно было спуститься. По походке неандертальца я понял, что для него спуститься даже налегке является большой проблемой. Пришлось перекладывать косулю на свою спину и отдать топор с дротиками дикарю.
Спуск не был таким затруднительным, но мелкие осыпающиеся камешки затрудняли движение. Последняя треть пути была более пологой, и мы спускались смелее. Когда до подножия пляжа оставалось метра три, моя правая нога поехала вниз, но я сумел удержать равновесие.
Оказавшись внизу, я осмотрелся. Волны накатывали на узкую полоску галечного пляжа и с шипением пенились. По всей полосе лежали выброшенные рыбы, видимо недавно был шторм. Было много водорослей, среди них встречались трупики рыб. Подняв один из них, я понюхал рыбу. Запах разложения ощущался довольно четко.
У нас была практически целая косуля, но рыбка вызывала желание ее отведать. Набрав валежник, выброшенный морем, мы разожгли костер. Пока неандерталец занимался этой работой, я раскопал большую ямку прямо на границе прилива и опустил туда косулю. Когда волны достигали ее краев, ямка медленно наполнялась водой.
Я решил, что сегодня мы останемся здесь, а яма с водой послужит своеобразным холодильником. Берег был безлюдным, сколько хватало глаз, я не видел ни единого следа человеческого присутствия. Возможно потому, что берега были обрывисты, и не каждый дикарь пойдет на спуск при такой крутизне. На ночь мы устроились поближе к обрывистому берегу, который давал ложное ощущение тепла. Ночью ветер стал сильнее, и волны с грохотом бились о берег там, где обрыв подходил вплотную к морю. Несколько раз за ночь я просыпался, чтобы подбросить в костер дров.
Утром мы не стали мешкать и, пожарив два кусочка от косули, быстро собрались в путь. Теперь все решала скорость, и я не хотел терять ни единого дня. Идти по гальке было неудобно, но все равно мы шли без отдыха несколько часов, пока не повстречалась удобное место с кучей веток для костра. На новом месте нас ожидал сюрприз — это место явно пользовалось популярностью. В двух местах внутри скопления валунов оказались следы от костров, частично заметенные пылью. Здесь не раз останавливались дикари, нашлись и кости животных, которые были аккуратно сложены в дальнем углу у одинокого камня. «Неандертальцы», — вынес вердикт мой внутренний голос и я с ним был согласен. Скрупулёзность и порядок для этой ветви эволюции был более характерен, чем для кроманьонцев, которые брали свое изобретательностью и напором.
После обеда мы продолжили свой путь на восток, не останавливаясь до самых сумерек. Идти по берегу куда легче, чем по лесу, но и здесь порой встречались нагромождения камней, которые тормозили продвижение. Сегодняшняя ночь была особенно холодной, мы оказались на открытом месте, а берег здесь был практически на уровне моря. К тому же ветер дул с севера. Это были пронизывающие холодные порывы, даже с меховой накидкой я чувствовал, что продрог. Санчо пока держался, хотя удовольствия от такого ветра тоже не получал.
Я сделал себе зарубку на носу, который уже пришел в свое нормальное состояние, что останавливаться на ночь впредь мы будем в относительно закрытых местах. Следующие три дня прошли без приключений. На четвертый день я заметил, что береговая линия поворачивает на юг. После некоторого раздумья я пришел к выводу, что мы выходим на западное побережье Эгейского моря и недалеко от места, где должен быть пролив Дарданеллы. Как именно буду пересекать пролив, я пока не задумывался. В крайнем случае его можно будет обойти, пока нет Босфора, который соединяет Мраморное и Черное моря. Но крюк получался солидный, куда проще переплыть пролив на бревне или самодельном плоту. Там в некоторых местах совсем узко, думаю не больше километра.
Наша косуля подходила к концу, прожорливый неандерталец съедал исполинские порции мяса. К обеду пятого дня путешествия по побережью мы подошли к месту, где в серой дымке виднелся противоположный берег.
«Дарданеллы»! — понял я. Местность здесь была холмистая, встречались и довольно высокие скальные выступы. Насколько хватало глаз, на берегу не было ни одного дерева, которое можно было использовать, чтобы сделать плот. И, тем не менее, чтобы продолжить продвижение домой переправляться на тот берег надо. Или вернуться назад и обойти Мраморное море.
Справа море, слева на восток уходит полоса земли, не помню, насколько далеко она тянется, но точно придется идти несколько дней, а дальше Мраморное море, еще и его обходить. И даже после этого придется совершить обратный путь к побережью, идти наобум просто в восточном направлении, я не рискну. Придется преодолеть тысячу километров через дикие земли, где властвуют хищники. Конечно, передвижение по берегу моря имеет свои минусы, именно на побережье чаще встречаются поселения людей. Но один плюс перевешивает все: невозможно пройти мимо цели, дорога выведет в бухту, где расположен Плаж.
— Идем, Санчо, — сказал я, — придётся нам идти вглубь континента, пока не найдем материал для плота. Если не найдем, ждет нас немалый крюк.
Мы двинулись на восток, внимательно осматривая побережье. Но, к моему удивлению, никаких деревьев, которые так часто выкидывает море, не было. Загадка разрешилась довольно быстро, когда, набредя на небольшую ветку, я с досады швырнул ее в море. На глазах ветку понесло на запад. Значит именно поэтому и не выкидывало деревья на берег, их просто уносило в Эгейское море.
Южный берег местами скрывался в тумане, а местами был так близко, что создавалось впечатление, что его можно играючи переплыть. Но я знал, что расстояния на море обманчивы, и то, что может казаться в трехстах метрах, в реальности может оказаться в километре и двух. Наш берег становился все гористей и круче, теперь мы шли по самой полоске вблизи воды. Слева поднимался обрывистый берег, местами превращавшийся в отвесную стену. В одном месте, практически на отвесной стене, я издалека увидел пещеру. Было только послеобеденное время, но дни уже были короче, и темнеть начинало рано. Вспомнив ночевку на открытой местности, продуваемой ветрами, я решил заночевать в пещере, если она необитаема.
К пещере было нетрудно подняться, она находилась в двадцати метрах от уровня моря, и перед ней была обширная площадка из двух ступеней. Сам вход в пещеру был невелик. Прислушавшись, я не услышал ничего подозрительного, неандерталец также обнюхал воздух и пришёл к выводу, что там безопасно.
Обернувшись к морю, я едва сдержал крик радости. Чуть восточнее пещеры в море, слово пирс, вдавался острый мыс, который остановил на пути течения десятки деревьев и кучу хвороста. Все это богатство, сваленное на берегу, было в нашем распоряжении.
— Санчо, нам нужны ветки для факелов, в пещере темень, мы ничего не увидим, — сказал я.
Дикарь не понял моей фразы, и мне пришлось указать на кучу деревьев.
— Да (дай, принеси).
Затем я показал на черное чрево пещеры, чтобы парень окончательно все понял. Пока Санчо бегал за ветками для факела, я еще раз осмотрелся. Противоположный берег здесь был не очень далеко, думаю примерно километра два. Были места и поуже, но меня устраивало это место. Если мы свяжем парочку бревен, то два километра преодолеть нам удастся. Парнишка вернулся с ветками. Отковырнув мох со скалы, я начал высекать искры. Через пару минут огонь разгорелся и я, вытащив изогнутый сук, двинулся в черный проем пещеры, освещая путь факелом.
Вход в пещеру был небольшим, но через пару метров она стала заметно больше. Низкий свод, что нависал над головой, исчез. Внутри пещера оказалась большой: не менее тридцати метров в глубину и, примерно, двадцать метров в ширину. Пламя факела отражалась на стенах, которые мерцали и вспыхивали в отблесках этого пламени. В самом центре пещеры лежали угли, уже успевшие покрыться слоем пыли, а в паре метров от бывшего костра была стопкой сложена груда костей, из которых пустыми глазницами смотрел человеческий череп. Всего черепов оказалось три, а куча костей принадлежала животным. Больше человеческих костей не было.
В дальнем правом углу был слышен стук падающих капель, которые своим ритмичным звуком нарушали тишину этого места. С потолка пещеры быстрыми каплями падала вода, накапливаясь в углублении на полу.
Поднеся факел ближе, я увидел, что вода скапливается в выемке примерно литров на восемь. Избыток воды стекал в дальний угол и, видимо, просачивался ниже. Внутри пещеры было заметно теплее, пламя факела горело ровно, что говорило об отсутствии сквозняков. Это было идеальное место для ночевки, здесь даже можно было бы переждать зиму.
Выход из пещеры был обращен на южную сторону, что являлось еще одним плюсом, потому что холодные ветры не будут задувать внутрь и загонять дым от костра обратно.
— Санчо, останемся здесь на ночь, а с утра двинем в путь, — сказал я.
Дикарь понял, но я для убедительности добавил вездесущее «Ха», придав голосу безмятежности. Неандерталец двинулся за дровами. Я решил идти за ним, чтобы в один рейс принести все необходимое. Кроме того, я хотел осмотреть деревья вблизи, чтобы оценить их пригодность для постройки плота.
Деревья были нормальные, у них оставались ветви и сучья, но их можно обрубить, если они будут мешать связыванию стволов. Два могучих дерева длиной больше двенадцати метров и шириной по полметра вполне годились для плота и могли с лёгкостью нас выдержать. Здесь было еще несколько деревьев, но зачем нужна лишняя работа? Надо было придумать, как их связать между собой и чем грести. Для весел можно было приспособить разного размера палки, но все это уже завтра, с утра. Сегодня мы проделали большой путь. Я очень хотел разуться, помыть ноги и согреть их на огне, от меня несло как от помойной ямы.
Мы с Санчо нагрузились как деревенские тяжеловозы, но, зато теперь будет на чем приготовить еду, и костер еще будет гореть всю ночь, дров для этого хватит. Меня волновал вопрос, где находятся прежние обитатели пещеры. Но, судя по слою пыли на углях, их не было не менее, чем полгода. И что это за черепа в пещере? Это место проживания людоедов, или черепа имели ритуальное значение? В любом случае мы не собираемся здесь задерживаться, завтра с утра я приступлю к связыванию двух бревен, и вуаля — прощай северный берег.
Мы стали подниматься наверх, я шел впереди, дикарь шел за мной. Подъем не представлял трудностей, и мы без проблем добрались до первой ступени площадки. Здесь я пропустил неандертальца вперед, сбросив дрова на площадку. Отсюда их парень занесет уже сам.
Я не знаю, что случилось потом, каким образом я шагнул в пустоту, но вдруг почувствовал, как земля уходит из-под ног. Скорее всего, я просто оступился, пока всматривался в южный берег, приложив руку козырьком к глазам. Передо мной мелькнула синяя полоска моря, и в следующее мгновение я едва успел выставить руки вперёд, чтобы не врезаться лицом в площадку второй ступени. Несколько раз земля и небо поменялись местами, и я кубарем покатился вниз, пока не остановился у подножья, ударившись левой ногой о крупный валун. Треска, если он и был, я не услышал, но адская боль пронзила голень левой ноги.
"Нел, где ты Нел", — успел я подумать, прежде чем потерял способность ориентироваться из-за страшной боли!

Глава 14. Поиски Макса
Шел третий месяц, как Нел стала полноправной хозяйкой Плажа. После неудачного покушения, когда Тиландер рискуя жизнью спас ее, она пересмотрела некоторые положения поселения. В первую очередь это касалось свободного ношения оружия внутри поселения. Лук и боевые копья могли иметь при себе только находящиеся на службе воины, за которых отвечал непосредственно Лар. Лук и копья также выдавались охотникам, когда они отправлялись на охоту. Остальные, занятые на обычных работах внутри Плажа, могли иметь при себе нож и дубинку. Каменные топоры постепенно уходили в прошлое, не выдерживая конкуренции с железными. Железные орудия труда и инвентарь хранились у Хада, который каждое утро выдавал их по мере необходимости.
Сама того не понимая, Нел начала формировать сословное деление, когда из общей массы поселян, стало чётко вырисоваться будущее дворянство. Уже практически была сформирована артель рыболовов, одни и те же люди занимались сельским хозяйством. Охота пока была доступна всем, но оружие для охоты стало подлежать учету. В данное время, пользуясь тем, что посевные работы закончены, пятеро лесорубов рубили деревья под будущий корабль. С чисто женской практичностью, Нел решила очистить от пней участок леса, где шла рубка и приготовить дополнительное поле.
Она только что отпустила Хада и призадумалась насчет предстоящего ужина, на который пригласила и младшего брата Бара, который приехал из Форта и привез соль. Миа с ужином помочь не могла, как-то незаметно на нее перешли функции няньки, и она чаще всего кормила Урра и присматривала за детьми. Бер постоянно был рядом, оказанное ему Максом доверие, парень отрабатывал с лихвой. Его сторожа получили приказ и никто не мог зайти во дворец, не оставив оружия снаружи. Единственным исключением пользовались Раг, как брат и Лар, как военачальник.
Зима уже началась и хотя по-прежнему светило солнце и не было осадков, воздух стал прохладнее. Ночью приходилось накрываться шкурой, потому что рядом с Нел не было ее Макс Са, который грел ее ночами. На ужин она приготовила чечевичную кашу с ячменными лепешками, хоть она и управляла поселением, но готовила сама, не доверяя эту функцию никому.
Кроме Бара, Рага и Лара, на ужин были приглашены американцы. Доверие к Тиландеру восстановилось после самоотверженного поступка, и Нел в нем видела друга. У обоих американцев родились мальчики, и новоиспечённые папаши им радовались очень искренне.
Когда вся компания была за столом и приступила к трапезе, Нел вдруг застыла с куском лепешки в руках. Ее поведение не осталось незамеченным, Миа даже толкнула ее в бок.
— Он вернулся, — Нел обвела всех взглядом и, заметив недоуменные взгляды, пояснила:
— Макс Са вернулся с Неба, сейчас он уже на Земле, но ему больно. — Никто не проронил ни слова, все помнили, что Нел не верит в смерть Макса. Лайтфут вспомнил, с какой уверенностью Рам говорил, что Макс жив. Пожалуй, только он один принял слова Нел серьезно.
— Миссис Макс Са, Макс жив? — девушка оглянулась на американца и ответила с таким жаром, что Лайтфут поверил, хотя его разум отказывался принимать такой факт.
— Он вернулся, он жив, но ему очень больно! Я должна идти к нему, — Нел вскочила из-за стола, на бегу отдавая приказ Лару:
— Лар, пусть готовят инков, мы должны выходить сразу. Бер, — на ее зов, черный подросток вынырнул из ниоткуда, — отбери пять самых лучших своих воинов. Лар, мне нужны десять лучших лучников.
— Нел, — Раг встал из-за стола и мягко остановил сестру за руку, — Макс Са на Полях Вечной Охоты.
— Нет, он жив, я нужна ему, он ждет меня! — Нел вырвалась из рук брата и свирепым взглядом оглядела всех, потому что никто не торопился выполнять указания.
— Все, что я сказала приказ! — Слово приказ, она выделила интонацией. Бер первым принял решение, исчезнув в дверях. Лар тоже потянулся к выходу, и только Тиландеру удалось немного вразумить Нел.
— Миссис Макс Са, сейчас уже вечер. Давайте вы обдумаете ваше решение ночью и если не передумаете, то выступите рано утром. — Нел собиралась возразить, но подумав, согласилась.
— Хорошо, со мной поедет Бер со своими воинами и Бар, потому что он там был. Если мы поедем на инках, мы за десять дней достигнем места, где мы раньше жили, надо успеть пока снег не начал падать с неба.
Напрасно Лар и Раг старались отговорить Нел от поездки, пугая ее дальней дорогой, дикарями и изменившейся погодой. Девушка осталась непреклонной и уже начинала терять терпение. Тиландер уговорил Нел сопровождать ее, апеллируя к своей клятве. Рагу и Лару Нел категорически отказала, объяснив, что на время ее отсутствия им придется помогать Мие и решать все вопросы. Обычный ужин неожиданно превратился в обсуждение планов: верблюдов и людей было решено перевести через перевал и потом двинуться на запад по побережью.
Всего в поход выступило семнадцать человек, не считая Нел. Тиландер, Бер с пятеркой лучших спецназовцев, Бар и девять отборных лучников, которых лично отобрал Лар. Среди лучников только четверо были из Выдр, доверие к которым было подорвано после покушения Ваа. Целый день ушел на то, чтобы перейти через перевал и спуститься в долину между двумя хребтами. Нел горела нетерпением, и Тиландеру стоило немалых усилий, сдерживать ее прыть.
Достигнув побережья, кавалькада взяла северо-западное направление, двигаясь вдоль береговой линии. Первую неделю им не встретилось ни души, лишь дважды лучники отвлеклись на охоту, чтобы добыть свежего мяса. За спиной у каждого воина был самодельный рюкзак, набитый мясом и рыбой, которую щедро отпустил Хад из императорских закромов. Периодически на пути встречались горные кряжи и всадники либо прижимались к морю, либо уходили вглубь материка, чтобы обойти препятствие.
На восьмой день путешествия Нел узнала бухту, где они подобрали Моа и Лоа. Впервые она дала людям и животным почти день отдыха, потому что непрерывно двигаться семь дней было трудно. Сама Нел уснула, лишь только слезла с верблюда. Обрадованные свободой животные разбрелись по берегу, обгладывая кустики и пожухлую траву.
На двенадцатый день путешествия, экспедиция достигла места, где жили дикие люди, и была речушка. Здесь они останавливались во время путешествия на плоту и подверглись нападению диких людей. Стоянки не было, видимо неандертальцы откочевали дальше. Здесь задержались на полдня, потому что и люди и животные устали. До сих пор им не встретились люди, что было странно, но Нел не думала о таких вещах. Ее единственной целью была помощь мужу, который с ее слов нуждался в ней.
Еще через два дня показался горный хребет, который и Нел и Бар опознали как хребет их старой бухты. По берегу пройти было невозможно, скалы уходили в море на добрые тридцать метров. Нел свернула верблюда вправо, уходя вглубь континента, чтобы обогнуть горный хребет. Почти целый день экспедиция обходила горный хребет и наконец, приблизилась к месту, где и произошла стычка Макса с дикарями. За прошедшие месяцы не осталось никаких следов и ничего не напоминало о трагедии.
Здесь Нел решила дать людям отдохнуть и выработать дальнейший план поисков. Выслушав всех, кто хотел высказаться, Нел категорически отвергла план идти прежним маршрутом, по которому Тиландер и Бар преследовали неандертальцев. Увидев, что ее слова вызвали немые вопросы, Нел пояснила:
— Макс Са всегда говорил, что надо идти вдоль воды, чтобы не заблудиться. Мы пойдем дальше вдоль воды и тогда встретим его. Макс Са пойдет к нам именно так, и мы тогда его встретим.
Немного подумав, Тиландер высказался в поддержку плана: логично, что человек, скорее всего, пойдет, держась побережья. После небольшого отдыха решили продолжить путь, но река пока являлась препятствием. Целый день кавалькада шла к северу, пока не нашла брод. Перейдя реку, направились в сторону моря и только на следующее утро, вновь двинулись на запад. Чем больше Нел с людьми продвигалась на северо-запад, тем холоднее становилось. Когда от старой бухты продвинулись в западном направлении на три дня, повалил снег. Для всех, кроме Бара, Нел и Тиландера, снег был диковинкой. Бер ловил снежинки открытым ртом, остальные воины тоже издавали удивленные возгласы. Но появилась проблема: если верблюдам с их толстой шкурой холод не грозил, то южане стали мерзнуть. Все чаще можно было видеть, как люди буквально распластались на верблюдах, пытаясь согреться.
Снег таял быстро, но температура воздуха была близка к нулю. Стадо буйволов, оказавшихся на пути, было принято как подарок с небес. Четверо самцов и трое самок были безжалостно убиты ради шкур. Правда и мясо тоже не мешало, свежего не видели уже почти неделю. Пока спешно обрабатывали шкуры, приводя их, в состояние позволявшее использовать как накидку, прошло трое суток.
Немного распогодилось, и четверо суток экспедиция шла практически без остановок. Снова повалил снег, на этот раз, уже не тая. К обеду этого дня, все экспедиция пришла в уныние, они достигли места, откуда дальше не было пути. Противоположный берег скрывался за пеленой снега и с места, где стояла Нел, нельзя было понять, есть ли там берег или все-таки бескрайнее море. Предполагая, что перед ней могла оказаться бухта или залив, Нел направила экспедицию на восток, надеясь обогнуть водной препятствие. Целый день пути не дал результата, впереди была вода, и не было видно берега. Не будь снегопада, Нел и все остальные могли бы увидеть северный берег, который разделял пролив Дарданеллы.
Но кроманьонцы не знали карты, а Тиландер плохо соображал, где именно находится, как и большинство американцев. Он хорошо знал географию своей страны и абсолютно не разбирался в том, как устроен остальной мир.
— Миссис Макс Са, дальше только вода, надо возвращаться, люди мерзнут, им очень холодно, — американец надеялся, что порыв Нел иссяк, столкнувшись с непреодолимой преградой.
— Он там, я знаю, что он там, он звал меня, — Нел чуть не плакала, протягивая руки в направлении севера. Тиландеру было жаль девочку, пройдет еще много времени, прежде чем осознает и отпустит Макса. Но сейчас ее следовало утешить, пока она не ринулась в воду.
— Если он там, если он жив. Он вернется, ведь это Великий Дух Макс Са. Но что он скажет, когда узнает, что люди замерзли и ушли на Поля Вечной Охоты, когда искали его. Будет ли он доволен этим?
Американцу удалось задеть Нел за живое, самым главным для нее было мнение Макса. Нел вздрогнула, ей показалось, что из плены падающего снега, на нее с укором смотрят глаза Макса, в которых застыл вопрос: — «почему ты дала погибнуть моим людям? Разве для этого я доверил тебе Плаж и людей, чтобы они умерли от холода». И Нел сдалась: посмотрев в сторону севера, она с неожиданной силой крикнула:
— Я вернусь Макс Са! — Тиландеру на минуту показалось, что он в ответ услышал человеческий голос. Но это была иллюзия. Он даже тряхнул головой, прогоняя наваждение.
— Мы возвращаемся в Плаж, Макс Са пока не хочет меня видеть, — печально произнесла Нел, забираясь на верблюда. Она с места пустила животное вскачь, что в первую минуту только Бер успел среагировать, запрыгнув на верблюда. Остальная группа нагнала их лишь минут через десять, когда успокоившаяся Нел, пустила животное шагом. До самого вечера, пока не достигли западного побережья, все ехали молча. Горько было осознавать, что проделали такой длинный путь безрезультатно. Нел успела заразить всех своей уверенностью, тем тяжелее было понимать, что все это было иллюзиями, пустышкой. Что их повела женщина, поддавшись на свои порывы. И хотя никто не осуждал Нел за стремление отыскать Макс Са, ее порыв заставил их тащиться в такую даль и мерзнуть.
Обратная дорога или дорога домой, всегда легче. Это подмечено многими путешественниками, может дело было в том, что и верблюды торопились уйти от морозов. Но в любом случае, продвигались они заметно быстрее. Когда дошли до реки и поднявшись выше по течению перешли ее вброд, Нел изъявила желание посетить старую бухту, чтобы поискать следы Макса. Это было разумно и не могло отнять много времени, Тиландер поддержал ее и всадники двинулись к обрыву, за которым находилась бухта. Молчаливый Бар практически не принимал участия в обсуждениях, просто соглашаясь со всеми предложениями.
Достигнув бухты, наверх поднялись втроем. Напрасно Бар, Тиландер и особенно Нел искали следы Макса. Здесь не было никаких следов деятельности человека, кроме тех, что раньше оставили дикари и сам Тиландер, забирая спасательную капсулу. Нел несколько раз обошла всю бухту по периметру, надеясь увидеть то, что могли проглядеть другие. Даже полезла в пещеру с ледником, соорудив факел из веток. Лишь окончательно убедившись, что следов Макса нет, она согласилась продолжить путь.
Дальнейший путь они проделали практически без приключений, и на двенадцатые сутки показался хребет, который защищал Плаж с запада. Снова пришлось помучаться целый день, пока смогли перевести верблюдов через перевал. Удивляло то, что за все время пути им не встретились дикари, возможно, они ушли в более теплые края из-за наступающих холодов. Спасательная экспедиция несколько раз натыкалась на следы стоянок, но самих людей так и не встретили.
Вернувшись, Нел первым делом собрала Малый Совет, где заслушала всех по состоянию ситуации в Плаже. Положение дел в поселении несколько ухудшилось: было несколько стычек между Выдрами и остальными. И хотя Лар и Раг приняли соответствующие жесткие меры, Нел эти происшествия обеспокоили. Она чувствовала, что понемногу упускает контроль над ситуацией, что ее авторитета не хватает, чтобы держать всех Русов в полном повиновении.
Противоречия, которые были запрятаны глубоко, когда управлял Мак Са, стали немного выползать наружу. Она пригласила вождя Наа, чтобы персонально поговорить с ним. Разговор оставил неприятный осадок: старый вождь вел себя куда более независимо, чем раньше. За время отсутствия Нел, Ара выявил еще несколько личностей, недовольных тем, что правит женщина. Теперь они ожидали своей участи в доморощенной тюрьме, которую заменял довольно глубокий колодец с деревянной решеткой, устроенный по типу зиндана.
Нел не знала, какое решение принять: казнить этих людей, означало нажить дополнительных врагов среди членов их семьи. Оставить безнаказанным было признанием слабости. Самое интересное было то, что все трое были из бывшего племени Уна. Это означало, и девушка это понимала, что зреющее недовольство не связана с казнью Ваа и репрессиями в отношении Выдр. Проблема была в ней, именно против нее направлено это недовольство.
Миа предлагала решить проблемы кардинально: казнить недовольных и выбросить трупы в море. Но Нел, внутренним чутьем понимала, что это может привести к всеобщему выражение недовольства, грозящему перерасти в открытое неповиновение. Людей следовало отвлечь и направить в нужное русло их эмоции.
Она вызвала к себе Хада и потребовала увеличить отпуск продуктов питания тем, кто был занят на общественных работах. Следующим шагом стало решение, вызвавшее бурю протестов у Хада: Нел на три месяца отменила императорский налог на все. Ровно три месяца, вся рыба и добытые животные целиком и полностью оставались в распоряжении добытчиков. Это нашло отклик у Русов, недовольство моментально исчезло, и люди были очень довольны. Но это вызвало недовольство у Тиландера: его рабочие не желали работать над постройкой корабля, просто получая еду. Для них стало выгоднее охотиться и рыбачить, чтобы обеспечить себя всем необходимым.
У Русов появились излишки шкур, рогов, мыса и рыбы. Совершенно неожиданно в поселении возник уголок, по южной стороне частокола, примыкавшей к дворцу, где шкуры менялись на топоры или ножи, где мясо кабана можно было обменять на стрелы или копье. Сама того не зная, Нел запустила первый в каменном веке товарооборот, переводя централизованное управление пищевыми ресурсами на рыночные рельсы.
Через два месяца, вдоль южной стены частокола крепости, возник импровизированный базарчик, положивший начало рыночной экономике каменного века.

Глава 15. Листка нетрудоспособности не будет
На мгновение потемнело в глазах, и я чуть не отключился. Сохранить сознание помогла страшно неприятная мысль: «Если это перелом, Макс, ты труп, здесь нет больничек, и листка нетрудоспособности тебе никто не выдаст».
Я услышал шорох осыпающихся камешек. Это, скользя по склону, ко мне спешил дикарь — теперь моя единственная надежда. Осторожно попробовал пошевелить ногой, но боль усилилась. Секунд десять я просто боялся взглянуть на ногу. В моем воображении там торчали острые осколки кости, вспоров мышцы и кожу. На самом деле, все оказалось куда тривиальнее: на средней трети голени наливался кровавый кровоподтек, а отек сделал голень больше похожей на бедро.
Я попробовал согнуть ногу в колене. Это удалось, хотя боль стрельнула по задней поверхности до самого бедра. Санчо добежал до меня, его широко посаженные глаза выражали крайнее беспокойство:
— Макш, Га? (Это опасно, тебе плохо?)
— Это не просто Га, Санчо, это гамно, — попытался я пошутить, чтобы самому не думать о худшем.
Не ставя левую ногу на землю, я с помощью неандертальца поднялся, придерживая ногу полусогнутой. Опираясь на плечо парня, я осторожно поставил ногу, но даже не успел перенести на нее вес, когда сильная боль заставила передумать. «Перелом, в лучшем случае без смещения костей, в худшем случае с риском образования ложного сустава», — вспотел я от одной мысли, что, если требуется репозиция костей, то мое дело швах. И при таком отеке я не смогу определить, насколько серьезная проблема у меня с голенью. Но оставалась надежда, что обойдется травматическим периоститом. В таком случае, дней через десять-двенадцать смогу ходить, не нагружая ногу.
— Санчо, возьми несколько палок, — сказал я.
Дикарь беспомощно посмотрел на меня.
— Да (возьми, дай), — снова говорю парню, показывая на разномастные палки и крупные ветки.
Теперь он понял и подбирает несколько палок, пока я стою с полусогнутой ногой, придерживаясь за валун. Дикарь помогает мне сесть. Я вытягиваю ногу, примеряя ровные палки, чтобы сделать шину. Показываю неандертальцу, что мне нужно связать эти палки с ногой. Снимаю с себя пояс и начинаю стягивать «шину» с ногой, захватывая половину бедра. Санчо понял. Он бежит в пещеру, где мы оставили самодельные куканы, на которых несли мясо и шкурки, и возвращается через пять минут. Минут пятнадцать спустя я с помощью дикаря и «япона матери» закончил иммобилизацию. На мою ногу было страшно смотреть, настолько ужасно выглядел кровоподтек. Единственное, что немного утешает и внушает надежду, это то, что удар по камню пришелся не по передней поверхности голени, а больше по боковой, где мышцы должны были самортизировать. Моя шина выглядит коряво и, если честно, не внушает доверия. Теперь самое трудное — добраться в пещеру. Несколько дней о передвижении просто не может быть и речи.
— Санчо, тебе придется отнести меня в пещеру.
Показываю на темный провал пещеры на стене и поясняю:
— Ха (отнеси меня).
— Ха, — отзывается дикарь и, несмотря на мой вес и длинный рост, берет меня на плечо, задевая травмированную ногу.
Стиснув зубы, терплю, если вскрикну, парень может меня уронить, испугавшись. И тогда точно я останусь инвалидом. Санчо пыхтит, но уверенно идет наверх на подъем с крутизной больше пятидесяти градусов. На последнем этапе, где надо было перешагнуть с одной площадки на другую, Санчо ощутимо меня встряхнул. Только закусив губу, я сдержал крик боли. Парень аккуратно прислоняет меня к стене, правая нога дрожит от нагрузки, я тихо сползаю по стене, стараясь не задевать неровности пола пещеры.
Неандерталец суетится, и вскоре пламя костра освещает пещеру. Санчо, приблизившись, внимательно осматривает мою травму, и на его лице написан неутешительный вердикт. Парню, скорее всего, приходилось сталкиваться с переломами, ведь неандертальцы получали травмы на охоте и в сражениях. Перелом ноги это смерть от недоедания, никто не будет кормить такого пациента. Если парень уйдет, я тоже умру, потому что не смогу добыть пропитание.
— Ха (все будет хорошо, я поправлюсь), — говорю дикарю, чтобы в его голове не зародились мысли уйти дальше.
Хотя, куда ему идти? Он еще подросток и путешествовал только с племенем, он во мне нуждается не меньше чем я в нем. Возможно, что я занимаюсь самообманом, но не хочется верить, что Санчо отличается от остальных дикарей.
Парень не собирается сидеть и вздыхать, жалея меня. Он нанизывает два кусочка мяса на палочки и начинает его жарить, распространяя вокруг себя дразнящий аромат. Первую порцию дикарь отдает мне, вторую съедает сам и показывает наш оскудевший запас. Еды хватит на пару дней, потом либо надо идти на охоту, либо терпеливо ждать голодной смерти. Пещера прогрелось настолько, что я стянул свою накидку и, подложив ее под себя, растянулся у стены. Неандерталец начал обтесывать свое рубило куском камня, найденным в пещере. Под монотонные удары камня, я незаметно уснул.
Когда я проснулся, Санчо в пещере не было.
Вначале подумал, что парень ушел на охоту, не просто так он показывал остатки мяса, говоря, что запасов мало. Но на улице была ночь, а ночью неандертальцы без особой необходимости не передвигались. «Все-таки ушел, понял, что оставаясь здесь, рискует умереть с голоду», — подумал я. Действительно, с пропитанием на этих бесплодных скалах было туго. Животных здесь не было, а рыбу неандертальцы не ловили. Даже на азере, где была стоянка, не было попыток ловить рыбу.
Но оказалось, что я зря грешил на дикаря. Он появился через пять минут с большой охапкой дров. В его волосах виднелись нерастаявшие снежинки.
— Снег? Санчо, там идет снег?
— Ло, — коротко отозвался дикарь, сбрасывая хворост у костра.
Видимо, он решил пополнить запас, увидев начавшуюся непогоду. До моего уха долетали завывания ветра, на которые я до этого не обращал внимания. «Ло» — так дикари называли все природные явления от дождя до солнцепёка. Просто всегда надо было понимать значение по смыслу и по интонации.
Начавшийся снег лишал надежды найти съедобные корни, даже, если таковые имелись поблизости. Вечером я отказался от своей порции в пользу дикаря. Я не тратил калорий, а голод обманул, выпив почти два литра воды. Сейчас еда нужнее неандертальцу, на него единственная надежда. Санчо дал понять, что утром пойдет на охоту, но метель продолжалась весь следующий день и стихла только ночью. Снега навалило столько, что даже намело у входа в пещеру.
За эти двое суток я лишь один раз потревожил ногу, когда пошел по нужде. К своему стыду, делать это пришлось в пещере в самом дальнем углу. Ещё несколько часов мне чудился запах, хотя это было внушение.
Собираясь на охоту, Санчо взял с собой дротик, топор, от меховой накидки он отказался, но невыделанную шкуру оленя, что мы убили у реки, взял.
— Га (будь осторожен, там опасно), — напутствовал я парня, который впервые в своей жизни собрался на самостоятельную охоту.
Дикарь ушел, а я немного подполз к костру, чтобы при необходимости подкладывать хворост в огонь. Кровоподтек изменил цвет с багрового на лиловый, а отечность немного спала. Через день можно будет попробовать определить, насколько серьезную я получил травму.
Я не лелеял особой надежды на благополучную охоту. Парень впервые идет самостоятельно, да и живности здесь просто не было. На белом поле снега он будет выделяться очень сильно, даже если и найдет животных, просто не сможет подобраться на необходимое расстояние. Если завтра у меня будет уверенность, что перелома нет, или, по крайней мере, нет смещения, тогда через день или два, я попробую встать на ноги, опираясь на палку. Надо переплывать на южную сторону и идти к югу, куда ушло большинство животных.
Несколько дней пути на юг дадут явное послабление климата, я же помню мягкие зимы в своей старой бухте. Правда, там было море, и побережье было южное, но все равно, даже в этих широтах снег в ноябре — это рановато. Надо учитывать, что сейчас время другое, и сама Земля не наша. Но все равно, такая метель обычно встречается только в Сибири.
Прошло полдня, как Санчо ушел на охоту, Я уже дважды подкидывал дров в костер, не давая ему угаснуть. Сегодня было холоднее, даже с костром чувствовалось, что на улице реальный мороз. Хвороста в пещеру дикарь натаскал достаточно, можно не беспокоиться об огне пару дней. За это время, может, встану на ноги, если вдруг неандерталец не вернется.
Санчо появился, когда в проеме пещеры уже начинало смеркаться. Я услышал его шумное дыхание еще о время подъема. Дикарь пошатывался под тушей антилопы, которая была выпотрошена и без головы.
— Да (добыча, бери), — в голосе неандертальца были горделивые нотки.
Его первая охота увенчалась успехом, да еще каким! Антилопа была крупная, при рациональном использовании, даже с аппетитом Санчо, животного хватит дней на десять. Тем более что я ел сейчас мало и в принципе не чувствовал голода. Дикарь долго пытался рассказать мне, как удачно встретилось ему животное, которое проваливалось в глубоком снегу. Видимо метель и толстый покров снега, заставил антилоп мигрировать в сторону юга, где на них наткнулся молодой охотник. Словарного запаса ему не хватало, и развеселившийся дикарь пантомимой описывал схватку с животным, демонстрируя на своих ребрах полосу от удара рогами. Попади животное немного точнее, и сейчас не сидел бы он здесь. А я был бы обречён на смерть.
Следующие три дня прошли без изменений. Пришел теплый фронт воздуха со стороны моря, и снег начал таять. Капли воды с потолка, которые наполняли питьевой водой каменную выемку, превратились в тоненький ручеек.
Санчо периодически выходил за хворостом, но большую часть времени мы спали, расположившись рядом с костром. Периодически я пальпировал кости колени, пытаясь понять, как обстоят дела. Опухоль спала, пальпация отзывалась неприятными ощущениями, но я так и не смог понять, было смещение костей или нет. Если и было, то костная мозоль за эти дни неплохо сформировалась, потому что подвижности костей не было.
Сегодня с утра я встал и попробовал поставить ногу на пол. Если не переносить на нее вес, болезненных ощущений не возникало. На мгновение, даже покрылся потом от относительно благополучного исхода: либо тяжелый ушиб, либо периостит. А значит несколько дней и двигательная функция восстановится. Но при попытке ходить, я вынужден был оставить эту затею, потому что боль была и была неприятной. Еще через два дня я смог пройтись по пещере, опираясь на палку. После пяти шагов я остановился, потому что болели и кости и мышцы.
Чтобы не усугубить травму, я решил ещё пару дней не нагружать ногу. У нас оставалась ещё половина тушки антилопы, как раз хватит, пока я нахожусь на реабилитации. Неандерталец, окрыленный первой удачной охотой, сходил ещё на одну, но вернулся с пустыми руками весь промерзший и голодный.
Три следующих дня погода была удовлетворительной, теплый фронт с моря окончательно растопил снег, оставив его лишь на некоторых складках местности. Я уже выходил на площадку и обозревал местность, стараясь не подходить к краю. Палку пока не бросал, чтобы не нагружать ногу. Еще пару дней и я смогу вполне терпимо ходить, слегка прихрамывая, чтобы не нагружать травмированную конечность. Шину я снял только сегодня и уже думал о том, что надо делать плот и переплывать пролив.
Все эти дни я часто думал о своей семье, оставшейся в Плаже. Если удачно переправиться через пролив, то надо максимально быстро достичь южного побережья, где климат мягче. И уже без остановок идти на восток, с каждым днем приближаясь к дому.
За дни вынужденного сидения в пещере Санчо выучил еще с десяток простых слов. Если наше совместное путешествие продлится и дальше, возможно, парень станет разговаривать на уровне Рама, который точно был полукровкой.
Сейчас я нахожусь недалеко от пролива Дарданеллы. Чтобы попасть домой по побережью, мне надо пройти по западному берегу о крайней точки на юге и затем идти на восток. Я не помнил точной протяжённости территории Турции с севера на восток, но предполагал, что вряд оно в этом месте больше шестисот километров. А вот расстояние от старой бухты до Плажа я знал точно — по морю это было тысяча километров, по суше придется немного добавить, потому что придется обходить неровности рельефа в виде горных цепей.
Если удастся идти с постоянной скоростью в тридцать километров, то при благоприятном стечении обстоятельств мне понадобится около двух месяцев, чтобы добраться до своих. После двухнедельного путешествия с момента бегства, когда на стоянку напали кроманьонцы, такое расстояние не казалось непосильным. Каждый шаг, каждый пройденный километр будут приближать к дому, и давать заряд энергии на преодоление этого расстояния. В глубине души я надеялся, что в день мы будем проходить больше чем тридцать километров. Тридцать километров это всего лишь шесть часов ходьбы со средней скоростью. Но проблема в том, что придется охотиться, преодолевать неровности рельефа, скрываться от людей и опасаться хищников. При таком раскладе тридцать километров в день были прекрасным результатом.
Но не зря говорится: "хочешь рассмешить Бога — расскажи о своих планах". Сегодня с утра налетел холодный ветер, и крупными хлопьями повалил снег. Температура резко упала, и даже костер не давал нужного тепла.
Я уже сносно ходил по пещере и собирался приступить к плоту, когда непогода все испортила. Оставалось надеяться, что это временный глюк климата, и завтра снова распогодится. Но, ни завтра, ни на следующий день погода лучше не стала. Снег периодически прекращался, а затем начинался вновь, лишь крупные хлопья сменились мелкой ледяной сечкой.
Санчо, сделал больше десяти рейсов, и теперь четвертая часть пещеры была завалена хворостом с берега. Но мяса от антилопы осталось всего на пару дней, если метель не прекратится, то нам придется голодать. По такой погоде думать об охоте было нереально, видимость была ограничена всего десятью метрами, да и весь ландшафт изменился, накрывшись белым одеялом.
С кратковременными передышками непогода продолжалась ещё три дня. Снега навалило очень много, и Санчо, помня свой первый удачный опыт охоты по глубокому снегу, снова решил попытать счастья. За время вынужденного бездействия из-за непогоды, мы тщательно выскоблили бобровые шкурки, и я даже соорудил нечто, похожее на унты. Потом я сделал унты и для неандертальца, который вначале отказывался их надеть, но, сбегав в них за дровами, вернулся сияющий.
— Ха! (хорошо).
После ухода дикаря на охоту я решил спуститься и осмотреть бревна, которые предстояло связать в плот. Это был первый выход на улицу за две недели. Деревья были погребены под толстым слоем снега, верхний слой которого был ледяным, образовав своего рода наст. Пришлось повозиться, прежде чем смог до них добраться. Ветви, которые мешали мне добраться до деревьев, показались подозрительно тяжелыми. Для проверки догадки я бросил две такие ветки в воду. Они сразу погрузились в море на три четверти. Впитав в себя большое количество воды, они стали тяжелее, а, может, сама порода деревьев была такой. Это немного усложняло мою задачу, хотя отказываться от идеи плота я не собирался.
Санчо на этот раз повезло меньше. Он наткнулся на замершего теленка зубра или буйвола, который, видимо, родился перед самой метелью и не смог перенести такого резкого изменения температуры. Часть теленка осталась примерзшей к камню, к которому бедный малыш прижимался, скорее всего, отбившись от стада. Но и принесенных задних ляжек и части спины было достаточно для нормального питания в течение нескольких дней как минимум.
— Утром будем делать плот, Санчо, пора нам сваливать отсюда, — сказал я.
Погода конечно ужасная, но нет гарантии, что дальше не станет еще хуже. Я подбросил веток в костер и устроился поудобнее. Нужно связать два бревна и поплыть на ту сторону. Свались мы в воду по такой погоде — нам кранты. Санчо утонет, а умру от переохлаждения. Но в проливе волн нет, вода очень спокойная, должно же повезти нам, наконец. С этой мыслью я и заснул.
Но нам не повезло. Я проснулся от тупого удара в бок. Надо мной склонилась косматая голова из фильма ужасов, и еще несколько обладателей таких голов прочно держали Санчо, который отчаянно пытался вырваться.

Глава 16. За
Лишь несколько секунд мне понадобилось, чтобы понять: вернулись хозяева пещеры и вряд ли обрадовались непрошеным гостям. Но то что нас не убили спящими, а просто связали, используя длинные сыромятные полоски, давало определенную надежду. Пока нас, спеленатых как куколок бабочек, оставили у стены, а сами дикари торопливо уничтожали остатки теленка, которого принес Санчо.
Мужчин было семеро, в глубине пещеры заметил четырех женщин и двоих детей-подростков, ждущих своей очереди. Мужчины были крупные и заросшие. Даже более крупные, чем людоеды, с которыми я прожил больше двух месяцев. Может такое впечатление создавалось из-за шкур, которыми дикари были накрыты на манер мексиканских индейцев. В центре шкуры была дыра, через которую на плечи накидывалась шкура, которая свисала спереди и сзади.
Дикари пришли не с пустыми руками: на полу лежала туша оленя, у которой не хватало двух передних ног и головы. К ней мужчины перешли, закончив с теленком. Потом они дали отмашку своим женщинам и детям, которые сразу же набросились на оленя. Вождь, я подумал, что это именно он, подсел к нам и стал с любопытством разглядывать. Потом он рыгнул, обдав запахом, от которого к горлу подступила тошнота.
— Ха? (кто вы такие).
— Ха (свои), — в унисон ответили мы с Санчо.
На подростке взгляд дикаря не задержался, а вот меня он осмотрел с ног до головы, щупая мышцы рук и ног.
— За, — этого слова не было в прежнем словаре дикарей-людоедов, я его слышал впервые.
Но по взгляду и легкому презрению вождя я предположил, что он отзывается о моих физических способностях.
—За, — повторил я за ним, наблюдая как морщины на его лице разглаживаются, и лицо приобретает заинтересованный вид.
Не знаю, что значило это слово, но человек являющийся «За», явно не представлял угрозы. Вождь развязал мне руки, с интересом наблюдая, как я пытаюсь распутать узел на ногах, затянутый нечеловеческой силой. Он отбросил мои руки в сторону и сам развязал узел. На минуту я забыл о нем, радуясь облегчению, так как туго затянутый узел практически нарушил циркуляцию крови.
— Ха, — я указал на Санчо, (а его, он тоже свой).
Но вождь проигнорировал мой вопрос и потащил меня к костру, буквально втиснув среди женщин и детей, которые торопливо поглощали пищу. После этого он потерял ко мне интерес и вернулся к дикарям, которые уже устраивались на утреннюю сиесту.
Из четырех женщин одна оказалась кроманьонкой, что меня сильно удивило. Более того, девушка была очень молода. Она сидела чуть поодаль от костра, ее даже немного оттирали в сторону двое подростков семи лет, которые оказались девочками. Цвет кожи при свете костра было трудно различить, но кроманьонка не была черной, скорее светло-шоколадного цвета.
Трое остальных женщин были типичными неандерталками с широкими мускулистыми бедрами, мощными руками и грязными шевелюрами волос, которые прикрывали почти полностью большие висящие груди. Меня удивило отсутствие шкур на женщинах, но оказалось, что они просто сняли их на время еды.
Женщины посторонились, когда вождь приволок меня к костру, и даже немного освободили место, словно я был прокаженный или недоношенный. «Недоношенный, инвалид, слабоумный», — пронеслись варианты в голове. Чтобы проверить догадку, я вырвал из рук женщины, которая сидела справа от меня, кусок мяса. Она поспешно отпустила его, и я кинул кусок мяса кроманьонке, которая ловко поймала его и вонзила зубы в мякоть. Две девчушки попытались забрать у нее мясо, но я негромко сказал:
— За.
Оба подростка моментально прекратили попытки навязать свою волю и притихли. Притихли и женщины, даже прекратив жевать на целых двадцать секунд. В пещере установилась мертвая тишина, прерванная голосом вождя:
— За.
По интонации я понял, что меня зовут, и встав с места, подошел к вождю. Сейчас продемонстрирую свой коронный номер длинной фразой, пусть знают, что я особенный.
На мой трехэтажный мат дикари отреагировали предсказуемо: их челюсти отвисли, затем они стали осторожно трогать меня за части тела, словно пытаясь убедиться, что я не призрак.
— За! — громко и очень властно повторил вождь, словно ставя диагноз: «это дебил, его не трогать».
— За, — хором откликнулась пещера, и все вернулись к своим занятиям, потеряв ко мне интерес.
Я вернулся к костру и с ходу дал пинка одной женщине. Если я дебил, то и поведение должно соответствовать этому диагнозу. Женщина заскулила и отскочила от меня. При ее мускулатуре она могла бы просто задушить меня в объятиях или играючи сломать руку. «Раз я "За", мне все можно», — с этой мыслью я подошел к Санчо и после десятиминутной возни развязал ему руки. Увидев устремленные на меня взгляды, я на всякий случай громким «За!» напомнил, что с дурака спроса нет.
Даже Санчо вел себя странно, словно это не я, а кто-то другой был перед ним. Я потянул подростка к костру и снова пнул дикарку, которая успела пристроить свою метровую задницу у костра.
— Кушай, Санчо, — сказал я.
Парень, не притрагиваясь к мясу, смотрел на меня круглыми глазами. «Что-то тут не то, почему он так странно смотрит на меня? Надеюсь "За" не означает половое извращение, уж слишком с нескрываемым отвращением и боязнью все на меня смотрят».
— Ял (еда, кушай), это я Макс, — вложил я в голос всю проникновенность, на которую был способен.
— Макш, еда, — проговорил неандерталец, приходя в себя.
— Ха (да), Макс, — еще раз повторил я, чтобы парень успокоился и начал есть.
Санчо накинулся на еду, оглядываясь на дикарей, которые расположились на отдых неподалеку.
Мне очень хотелось знать, что означает «За». Сидя у костра, я перебирал варианты. Похоже, это какое-то состояние или диагноз, при котором человек становится неприкосновенным, возможно потому что…
«Одержим духами», — внутренний голос проявил себя после долгого молчания. Это можно было проверить, хотя и был риск поставить на кон свою жизнь. Без всякого предупреждения я опрокинулся на спину и стал рычать и выгибаться, имитируя приступ эпилепсии.
— За, — прошелестело в пещере, и всех моментально сдуло к выходу.
Даже Санчо рванул вместе с дикарями, бросив недоеденный кусок мяса. Все стало на свои места. Даже в двадцать первом веке есть народы, считающие эпилепсию одержимостью бесами, джиннами и прочей нечистью. Что говорить о дикарях, которые, похоже, испытывают суеверный страх перед такими людьми.
Закончив «припадок», я начал вставать, когда мой взгляд пересекся с кроманьонкой, которая, клянусь Богом, улыбалась уголками губ. Ее не обманул мой спектакль, и она давала понять, что раскусила меня.
Я подмигнул девушке и окончательно «пришел в себя», отметив, что кроманьонка весьма мила на мордашку и фигурка её тоже весьма зачетная. В отличие от неандерталок, она не сбрасывала шкуру, и поэтому у меня не было возможности оценить все выпуклости. Увидев, что приступ прошел, и За становится нормальным, Санчо первым подошел к костру. За ним тихо приблизились остальные. Наступившую тишину нарушало лишь громкое чавканье. Мой взгляд периодически задерживался на шоколадной девушке, в ней было что-то такое, что привлекало.
Когда женщины закончили трапезу, мужчины зашевелились. Племя, похоже, долго было в пути, и поэтому не было времени для плотских утех. Всех троих неандерталок увели на несколько метров от костра и стали пользовать, абсолютно не стесняясь друг друга. Кроманьонка сидела, сжавшись в комочек, но ее, к моей радости, обходили вниманием. Трехмесячное воздержание давало о себе знать, и я размышлял, имеет ли "За" право на женщину, или потом и ее будут считать "За"?
Вода в пещере была, кроме того прямо у входа навалило сугробы, поэтому отмыть девушку до приемлемого состояния, не составило бы труда. С другой стороны, я боялся перегнуть палку, одержимость одержимостью, но кто знает, какие могут быть последствия, если перейду черту.
Чтобы проверить, насколько я свободен в своих действиях, я пошел к выходу. Никто меня не остановил. Но, выйдя на площадку, я сразу заскочил обратно. Это в пещере, нагретой костром и десятком тел, температура была относительно комфортной. На улице же стоял холод не меньше минус двадцати. При такой температуре надо одеваться с ног до головы, и простая накидка из заячьих шкурок уже не могла дать необходимого тепла.
На дикарях тоже были шкуры в виде накидок, более того — их ноги были без обуви. Но они откуда-то пришли при таком холоде? Или же похолодало после. В любом случае, делать плот в таком собачьем холоде я нее собирался.
Вождь поднялся со своего места и направился в сторону кроманьонки, которая задрожала, поняв замысел неандертальца. Это было не мое дело, но воспитание не позволяло мне оставаться в стороне. Не надеясь на особый успех, я встал между девушкой и вождем:
— За, — заявил я решительным голосом, смотря дикарю в глаза.
Целую минуту дикарь смотрел, не отводя от меня взгляда. На его лице были написаны все чувства, но все равно — страх перед одержимым оказался сильнее. Недовольно рыгнув, вождь отшвырнул одного из мужчин, который занимался сексом с неандерталкой, и пристроился сам.
Кроманьонка, спасенная от сексуального домогательства, прильнула к моей спине, дрожа от испуга. Ее поведение меня удивило, неужели сегодня впервые было к ней такое внимание, и она совсем недавно попала в плен? Внимательно рассмотрев женщину, я обратил внимание на то, что вначале пропустил из-за плохой видимости в пещере.
На ногах женщины было подобие обуви, что-то похожее на мои самодельные унты, но более удачно пошитые, чем те, что в свое время сшил я. Да и сама шкура оказалась отлично выделанной и надевалась, как и шкуры дикарей, через голову. Но был один момент, который бросался в глаза: края шкуры были сшиты в нескольких местах сухожилиями животных, и в ней было подобие рукавов почти до локтя. Эта женщина принадлежала к племени, которое было продвинутым более всех тех, которых я до сих пор встречал. Предположительно, это племя обитало не так далеко: вряд ли она в плену больше недели, если до сих пор вождь не попробовал использовать ее как женщину.
Неделю племя могло быть в пути и при метели особо не забалуешь, там не до плотских утех. Остаток дня прошел в томительном сидении в пещере. Даже закаленные неандертальцы не рисковали выходить наружу. К вечеру температура стала падать, и костер приходилось постоянно подпитывать. Когда вечером дикари еще раз наелись, поели и мы с Санчо. Компанию нам составила девушка.
После ужина я взял девушку и посадил рядом с собой, мне уступили место рядом с огнем. С другой стороны расположился вождь и далее по рангу более сильные дикари, затем дети и женщины. Ночью температура опустилась настолько, что я плюнул на гигиену. С одной стороны ко мне плотно прижималась девушка, с другой стороны Санчо, умудрившийся втиснуться в между мной и широкоплечим неандертальцем.
Ночью я дважды подбрасывал хворост в огонь, больше никто не хотел вставать с нагретого места. Это понижение температуры меня встревожило не на шутку. Если до южного побережья всего шесть сотен километров, то и там должно быть несладко. А это, в свою очередь, означало, что придётся зимовать в пещере, благо я пользовался иммунитетом.
Я сбился со счёта и точно не знал, начался декабрь или нет. Но минимум три месяца погода будет не для путешествий налегке.
Или все-таки рискнуть?
Ответа не было. Я долго взвешивал все "за" и "против", но не сумел прийти к правильному решению. Часть моего естества рвалась домой через пролив, вторая часть понимала, что в такую погоду я замерзну раньше, чем пройду десять километров. Единственным бонусом было то, что неандертальцы будут вынуждены охотиться и, судя по всему, они зимовали здесь не в первый раз. Значит, животные здесь водились, просто надо знать, где искать.
Среди костей, валяющихся в пещере, была огромная лопаточная кость, которая могла принадлежать слону или мамонту. Убили дикари этого мамонта или наткнулись на мертвого, меня мало волновало. Они не стали бы тащить кость десятки и сотни километров, мамонты были поблизости, и меня обуревала жажда добыть мамонта и тем надолго обеспечить себя и дикарей мясом.
Холодная погода продержалась ещё два дня, потом стало немного теплее, и дикари отправились на охоту. Хотел пойти и я, чтобы посмотреть, как и где они охотятся, но решил пока поберечь ногу. Девушка-кроманьонка оказалась совсем юной, ее возраст трудно было определить, но вряд ли ей было больше семнадцати. Она привязалась ко мне и ходила за мной как собачка. Мне даже не приходилось жарить себе мясо, она приносила мне порцию. Теперь, защищенная моим статусом безумного, она совсем осмелела. Дети перестали ее задирать, да и неандерталки не лезли на рожон.
Звали ее Ика, и она умела разговаривать. Очень даже весело щебетать. У меня не было желания учить ее язык, и я стал понемногу учить кроманьонку и Санчо русскому языку в облегченном варианте. Многие длинные слова мне и раньше приходилось сокращать, так как голосовой аппарат дикарей не мог произнести "чечевица", "верблюд", "ячмень". Чечевица стала "чече", ячмень остался "сот", верблюды остались "инки". Русский язык пополнялся новыми словами. Неизменными оставались глаголы, но и их приходилось сокращать. Так в этом мире зарождался новый язык, на восемьдесят процентов состоящий из классического русского, в который добирались элементы многих разных языков.
Прошел месяц с тех пор, как пришли неандертальцы. Постепенно все притерлись друг к другу, и никаких трений не возникало. Ика предприняла пару попыток залезть мне в шорты, но я их решительно пресекал по двум причинам: несмотря на миловидную мордашку и стройное тело, от девушки несло. Я и сам пах не лучше. Но раз в два-три дня я умудрялся обтереться снегом под недоуменными глазами дикарей, затем пулей летел к костру, чтобы согреться.
Недаром говорят — с кем поведешься… Находясь длительное время среди дикарей, я стал понемногу запускать себя. Длинные космы и борода делали меня похожим и на кроманьонца и на неандертальца одновременно. Несколько раз я ходил с неандертальцами на охоту, понемногу мой слух стал лучше, и я уже мог слышать, как под снегом скребется мышь. Дважды мы добывали зубров, до леса, где они обитали, было семь часов ходьбы. На такую охоту выходили все, кроме женщин и двоих детей. Животное разделывали, до отвала наедались на месте, часть мяса переходило на спины дикарей, но основную часть мы тащили на шкуре, словно на санях.
Один раз мы наткнулись на следы мамонтов, при виде которых у дикарей наступило радостное возбуждение. Но животные прошли в восточную сторону уже давно, и преследовать их дикари не стали. Но в основном неандертальцы собирали корни растений, угадывая их местоположение даже под снегом. Санчо тоже удивлялся такому таланту этого племени. Долгое обитание в этих широтах, учитывая, что они не могли уйти на юг из-за пролива, наложило свой отпечаток на образ жизни племени.
Ика за месяц выучила немало слов, и могла уже составлять простые фразы, путая окончания и рода. Она оказалась из племени Ча (медведи), которое обитало в шести днях пути на север у небольшого озера с впадающей в него речкой. Со слов девушки еще в пяти днях пути от них жило очень большое племя Жа (собаки). Их вождь вместе с воинами пришел за женщинами, и отец Ику хотел отдать её этому вождю. Но вождь был старый и плохой, поэтому девушка решила переждать в лесу, пока гости не уйдут. Начавшаяся метель спутала ее карты, и она ушла в другом направлении, отдаляясь от стоянки племени.
Племя Ча жило в землянках, которые они рыли в земле и выкладывали бревнами. Над землей было только несколько рядов бревен. Крышу землянок засыпали землей и листьями, кроме одного отверстия, через которое выходил дым. Огонь у них горел внутри, и потому зимы они переносили спокойно, приготовив за лето много сушеной рыбы и ягод. Чем больше я узнавал о жизни и быте ее племени, тем больше удивлялся. Это племя существенно опережало других в своем развитии, ведя оседлый образ жизни, собирая впрок дары леса и запасаясь рыбой на зиму.
Еще пару раз охота получилось удачной, уже миновало полтора месяца с момента, как мы с Санчо набрели на эту пещеру. Зима была в апогее, но таких ужасных морозов не было. Я уже смирился с тем, что минимум месяц еще придется терпеть, прежде чем пуститься в путь.
Жизнь шла своим чередом, и однажды утром я услышал трубный звук, который переполошил всех дикарей. Выскочив на площадку, я не поверил своим глазам: прямо под нами проходили мамонты, направляясь на восток. Один из мамонтов оставлял на снегу после каждого шага кровавые пятна.

Глава 17. Ика
Увидев мамонтов, дикари переполошились. Возбуждение передалось и мне. Если завалить раненого мамонта, то до самой весны все будут обеспечены мясом, и проблема пропитания отпадет сама собой.
Гортанным «Ха» вождь издал короткий приказ и, похватав свои копья и топоры, дикари ринулись вниз. Словно в насмешку, мамонты остановились и затрубили, подгоняя отстающего раненого. Теперь животные находились практически прямо под пещерой, будь у меня мощный арбалет или баллиста, удобней позиции для выстрела я не мог бы и представить.
Тем временем все семеро охотников спустилось вниз и начали рассыпаться полукругом, охватывая мамонтов с трех сторон. Мамонтов было пять, четыре взрослые особи и раненый пятый среднего размера. С моего места трудно было разобрать, какое именно ранение получил мамонт, но добравшись до взрослых, он буквально рухнул на снег. Задача практически была решена, оставалось только отогнать взрослых мамонтов и добить раненого. Я решил понаблюдать сверху, ведь участь животного была предрешена.
Но мамонты так не думали. Заметив фигурки людей, которые окружали их по снегу, они выстроились квадратом, внутри которого оказался раненый мамонт-подросток. Огромная мамонтиха, подняв короткий хобот, протрубила, после чего с неожиданным для таких огромных животных проворством мамонты бросились в атаку.
Один неандерталец, отскочив в сторону, попал в глубокий сугроб и в следующую минуту длинные загнутые бивни подкинули его в воздух на несколько метров. Дикарь упал на утрамбованный ногами мамонтов снег, и в следующее мгновение толстая нога животного буквально вколотила его эту поверхность.
Снег окрасился кровью бедняги, и мамонты повели в счете. Но неандертальцы тоже были не лыком шиты. Один из воинов успел всадить копье в брюхо животного, еще несколько человек криками пытались отпугнуть животных, увернувшись от их бивней. Копье дикаря не причинило особого вреда мамонту, и позиции противоборствующих сторон практически не изменились. Еще около получаса продолжалось это бессмысленное противостояние: мамонты не оставляли раненого, а дикари не оставляли надежды прогнать здоровых животных.
За это время раненый мамонт отдохнул и набрался сил. Он встал и коротко протрубил, обозначая готовность идти. Упускать животное было нельзя. Я схватил пару горящих толстых палок из костра и с криком:
— Санчо за мной! — начал торопливо спускаться.
Животные перестроились, теперь шествие замыкал могучий самец. Мамонтиха снова встала во главе маленького стада, и животные неторопливо двинулись в сторону востока. Неандертальцы старались поразить мамонтов копьями, но толстая шкура с волосами по полметра хорошо защищала животных. Когда мы с Санчо спустились, мамонты успели уже пройти порядка ста метров, пришлось догонять их бегом. У меня разнылась нога, но в пылу охоты на такие мелочи некогда было обращать внимание.
Вождь умудрился подобраться к самцу и нанести ему серьезную рану в ногу. Мамонт даже захромал, но копье из рук вождя было вырвано и сломано. Я улучил момент и умудрился ткнуть факелом в животное. Шерсть в месте контакта вспыхнула, но быстро погасла. Этого было достаточно, чтобы самец с трубным ревом нарушил строй, убегая вперед и оставляя раненого без защиты.
Практически синхронно четверо воинов напали на раненого и вонзили копья ему в живот. Мамонт вздрогнул и рванул влево в сторону скал, где снег был особенно глубоким. Он провалился в снег по брюхо и начал отчаянно дергаться, пытаясь вырваться.
Двое мамонтов ринулись к нему на помощь и смогли вытолкать его из овражка, где намело столько снега. Но животное уже ослабело. Выбравшись на тропу, мамонт-подросток осел, Тщетно взрослые мамонты пытались поставить его на ноги. Последние удары копьями внесли свою лепту, мамонт терял кровь и слабел на глазах. Он жалобно протрубил, словно понимая, что ему приходит конец. На его крик о помощи мамонты ринулись на назойливых червячков. Но неандертальцы ловко разбегались, пропуская мимо неповоротливые туши.
Еще около часа мы не могли подступиться к умирающему животному. Мамонты рьяно защищали своего детеныша. Но и они не могли вечно стоять здесь, в то время, как мы пытались прогнать их факелами. Животные успевали повернуться к нам мордами, чтобы не подставлять уязвимые бока.
Когда прошло примерно два часа с начала охоты, раненый мамонт умер. Мамонтиха подошла к нему и, толкая хоботом, пыталась поднять на ноги, но тот не шевелился. Предводительница протрубила, и мамонты двинулись в путь. Раненый в ногу крупный самец теперь шел в середине, а его место в арьергарде заняла вторая самка.
И все. Вся охота оказалась куда более прозаичной, чем я ожидал. Не было ревущих животных, из которых били фонтаны крови, не было многочисленных жертв среди охотников. Было хладнокровное противостояние, пока не умер раненый зверь. Может в других ситуациях охота происходила по-другому, но здесь не было необходимости рисковать жизнями людей. Мамонт, скорее всего, умер бы и без нашего вмешательства. Но это могло произойти и на следующий день. А так получилось, что несколько тонн мяса мы получили у самого дома.
Вождь подгонял людей, чтобы разделать животное, прежде чем мясо затвердеет на холоде. Куски мамонтятины складывали в снегу на первой и второй ступеньке площадки. Добравшись до внутренностей, дикари съели печень животного сырой. Перепачканные кровью неандертальцы рубили и резали куски мяса, после чего тащили его наверх. Когда наступила ночь, практически весь мамонт был разделан и перенесен в пещеру, где уже полным ходом шло пиршество. Еще оставалось мясо на костяке животного, но сегодня вождь решил, что этого достаточно. По его гортанному «Ха», все вернулись в пещеру, которая моментально наполнилась запахом жареного мяса.
Впервые с момента появления дикарей мяса было столько, что детей и женщин никто уже не отгонял от костра, когда они лезли наравне с мужчинами. Убитого неандертальца завалили камнями и засыпали снегом, о нем никто больше не вспоминал, словно его и не было.
Ика принесла мне хороший ломоть жареного мяса. По вкусу он мне напомнил китовое мясо. Постоянная мясная диета меня утомляла и уже вредно сказывалась на работе кишечника. Неудивительно, что у неандертальцев часто встречались новообразования, и доживаемость, вероятно, была низкая.
В пещере незаметно сформировались маленькие общины. В первую входили я, Санчо и Ика, а вторая состояла из неандертальцев. Конфликтов не было, мы старались уступать территорию и мясо в спорных моментах, зная, что нас меньше. А неандертальцы не лезли на рожон, помня, что я За.
Чем больше я находился среди них, тем больше мне нравилась эта вымершая ветвь человечества. В них не было суетливости, присущей современным людям, вся их жизнь была подчинена несложным законам. Они ели, спали, занимались сексом. Потом все в обратном порядке. Лишь изредка можно было увидеть неандертальца, подправляющего рубило или возящегося с наконечником копья. И ни разу, ни среди этих пещерных, ни среди озерных людоедов, я не видел дикарей, рисующих наскальную живопись.
После удачной охоты на раненого мамонта дни стали словно вязкие, столь медленно они текли. Большую часть времени дикари грелись у огня или спали, прижавшись друг к другу.
Так прошло около месяца, и сегодня утром появились первые признаки приближающейся весны. Солнце с утра давало ощущение тепла, и воздух прогрелся до плюсовой температуры. Зазвенели капли еще с двух мест в потолке пещеры, заставляя людей искать себе другое место. Я вышел на площадку и окинул взглядом пролив. Противоположный берег просматривался четко, словно на ладони. Нога меня больше не беспокоила, но в мышцах ещё было ощущение дряблости. Надо было немного потренироваться, чтобы после преодоления пролива идти с максимальной скоростью.
Вернувшись внутрь, я велел Ике и Санчо одеться. Вопрос — останется ли Ика с неандертальцами или пойдет с нами, не стоял. Я не собирался оставлять миловидную кроманьонку на сексуальную потеху дикарям. Пойдут со мной оба. Не задавая вопросов, они накинули шкуры, девушка натянула свои унты, и мы осторожно начали спускаться вниз, провожаемые любопытными взглядами дикарей. Внизу я разъяснил им, зачем мы вышли.
— Ика, Санчо, мы будем ходить вначале, а потом бегать. За почти три месяца в пещере наши мышцы не получали нагрузки, и это нам выйдет боком, когда мы отправимся в путь.
Не знаю, поняли ли они все, что я хотел сказать или нет, но общий смысл уловили. В первый день мы ходили около двух часов. Я был прав, наша скорость, как и выносливость, оставляла желать лучшего.
Первой сдалась Ика, рухнув на снег. Пришлось возвращаться в пещеру, где на удивленных лицах дикарей стоял вопрос: «А где добыча»?
Несколько первых дней нагрузки казались очень тяжелыми. Но с каждым днем становилось легче. Со второй недели мы перешли к бегу. Ика первое время быстро останавливалась, но к концу первой недели могла бежать километра три с приличной скоростью.
Весна тем временем стала понемногу вступать в свои права. Первые участки освободились от снега, а в воздухе слышались птичьи голоса. Еще две недели и снег полностью сойдет. Как раз к тому времени, когда мы наберем оптимальную физическую форму, и будет готов плот. Но пока деревья еще были под снегом.
Сегодня мне в голову пришла идея — расчистить снег над ними, чтобы набиравшие силу лучи солнца немного их просушили. На эту работу ушло около двух часов. Раньше я рассчитывал на плот из двух бревен, но теперь добавилась Ика, и понадобится третье бревно.
Неандертальцы несколько раз подходили к нам во время уборки снега с застывшим на лице вопросом. Услышав мое коронное «За», они сразу исчезали, словно боялись, что одержимость может перейти на них.
За время общения со мной Ика довольно сносно научилась болтать и понимать на русском. Теперь я мог больше разузнать о ее племени, которое выкапывало землянки и устраивало подобие печек внутри них.
Озерные Ча (медведи) жили на этом месте давно, питаясь преимущественно рыбой и дарами леса. У них было сильно развито собирательство и рыбалка. Охота была лишь дополнительным способом пропитания. Еще они собирали дикорастущий Ка и сажали его на полянах, расчищенных от деревьев. Что такое Ка, девушка не могла мне объяснить, её словарный запас был ограничен. Но со слов девушки я понял, что это очень сытная пища. которая состояла из мелких ягод, перетёртых камнями. Я путался в догадках и попросил показать размер ягоды. Ика показала на микроскопический камешек, размером с зерно ячменя.
После дополнительных расспросов я понял, что речь идёт, скорее всего, о злаке. Ка росло прямо на земле, как трава. «Неужели ячмень или пшеница? А, может, просо или рожь»? — думал я. Было очень интересно, но девушка ничего не могла сказать, кроме того, что собирают Ка, когда «солнце очень жаркое». По всем параметрам получалось, что это злак, но какой именно? Ика даже рассказала, что она появилась на свет во время сбора Ка прямо на поле, потому ее так и назвали — Ика, что означало "среди Ка".
Солнце с каждым днем грело сильнее, и вскоре основная часть берега освободилась от снега. С обрывов потянулись ручейки талой воды, которые сбегали вниз и пропадали в море. Деревья, обсохли, и можно было приступать к постройке плота. Но теперь нужна была веревка или ремни, чтобы скрепить между собой три бревна. Вспомнив опыт изготовления пояса из коры ивовых, я решил навестить ближайший лес вместе с Санчо, чтобы запастись необходимым количеством материала для вязки плота. Ика сильно просилась с нами, но я решил не нагружать девушку, поручив ей готовить наши шкуры. Надо было вытащить их из пещеры, выбить из них всю пыль и подержать на солнце под ультрафиолетовыми лучами. Мне не понравился взгляд вождя, когда мы спускались вниз. Он словно подозревал о нашей подготовке к уходу и собирался помешать.
До ближайшего леса было несколько часов ходьбы по глубокому полурастаявшему снегу. Я упарился настолько, что когда мы дошли до молодого ельника, с меня валил пар, как с загнанной лошади. Еще около часа мы искали подходящие деревья, пока, наконец, не наткнулись на рощицу у маленького болотца, от которого поднимались тошнотворные испарения. Преодолевая позывы к рвоте, мы за полчаса ободрали около десятка деревьев. Теперь материала было достаточно, чтобы связать несколько плотов. Свернув ободранные полоски коры в круги, мы нагрузили ими Санчо, который стал походить на ломовую лошадь. Перекусив ломтиками жареного мяса, которые нам приготовила Ика, мы собрались в обратный путь. В последнее время я все чаще смотрел на Ику как на женщину. Она умудрялась оставаться привлекательной даже в чертовой пещере. Их племя стояло выше по развитию, девушка ни разу не справила нужду при мне, чем не особо церемонились Нел и Миа в начале нашего знакомства.
Я ловил ее заинтересованные взгляды на себе и в душе уже согласился, что она станет моей третьей женой. Но хватит улыбаться, словно школьник после первого поцелуя, ведь надо преодолеть ещё несколько часов обратного пути.
— Санчо, надо идти, — я встал, подавая пример.
И в этот момент на спину неандертальца с дерева прыгнула огромная кошка. Я вначале опешил, столь неожиданным было это нападение. Неандерталец, наоборот, мгновенно упал на снег, пытаясь перевернуться на спину. Крупная кошка размером с большую собаку дважды клацнула зубами, пытаясь ухватить дикаря за шею, но оба раза Санчо инстинктивно успевал закрыть шею. Третьего шанса кошке я не дал, с силой обрушив свой каменный топор ей прямо на позвоночник.
Хруст был отчетливым, тело коричневого цвета с небольшими черными пятнами обмякло. Рысь попыталась извернуться и броситься на нового врага, но задние лапы подогнулись, и она яростно зашипела. Неандерталец выбрался из глубокого снега и мощным ударом дубины раскрошил рыси череп. Рысь была огромна и великолепна в своей зимней шкуре. «Сделаю подарок Ике», — подумал я и начал свежевать животное, чтобы унести шкуру. Осмотрев неандертальца, я обнаружил на его лопатках и в области поясницы следы когтей, но серьёзных повреждений не было.
Санчо отстранил меня от работы и начал ловко снимать шкуру, периодически откладывая рубило в сторону и просто отслаивая шкуру от туши пальцами рук. Закончил он довольно быстро, и мы уже собирались тронуться в путь, как я снова услышал шипение. «Самец»? — я моментально развернулся, но рыси нигде не было. Шипение послышалось вновь и, присмотревшись между стволами деревьев, я заметил небольшое логово, в глубине которого блестели четыре янтарных глаза. Мы остановились прямо перед логовом рыси, в котором находились ее детеныши. Потому и напала кошка на столь крупных врагов.
Ну, что ж… Сделанного не воротишь, детеныши теперь обречены на смерть без матери, но и брать их с собой их нет смысла. Рыси не приручаются в отличие от домашних кошек.
Обратный путь мы проделали дольше. Нагруженные корой и шкурой, мы шли медленно, старательно выбирая путь. Это на побережье снег растаял, а здесь он лежал полуметровой глубины. Я шел, неся шкуру на плечах, представляя, как обрадуется девушка такому царскому подарку. Шкур хищников на дикарях я не видел: человек и опасные звери избегали друг друга. Зачем рисковать жизнью, когда рядом так много беззащитных копытных и другой добычи.
К пещере мы вышли, когда уже стемнело. Я пожалел, что первое впечатление от подарка будет смазано — немного увидишь при свете костра. А шкура была великолепна! Пушистый рыжеватый мех с черными вкраплениями переливался даже в наступивших сумерках.
Пара дикарей, которые встретились мне на площадке, метнули на меня загадочный взгляд. «Наверно шкура хищника заставила их переменить свое отношение к За», — самодовольно подумал я, входя в пещеру.
— Ика, — окликнул я девушку.
Ика не ответила мне как обычно, не побежала навстречу, кидаясь на шею. Она просто не могла этого сделать, потому что лежала на животе, с сорванной набедренной повязкой и с кровью на внутренних сторонах бедер. Она даже не предпринимала попыток прикрыться, хотя всегда щепетильно относилась к наготе.
Не могла, потому что была мертва…
Трупные пятна отчётливо выделялись на коже бедер в месте контакта с полом пещеры, и лиловый синяк на всю шею был красноречив: ей сломали шею.

Глава 18. И месть будет страшна
— Кто?!
Мой вопрос поняли все. Неандертальцы отводили глаза, склоняли головы перед моим тяжелым взглядом, сутулясь, вжимались в стены пещеры.
Все, кроме одного. Еще задавая вопрос, я интуитивно знал ответ. И этот кто-то сейчас смотрел мне в глаза прямо и без малейшего страха. В его взгляде было все: и презрение ко мне и уверенность в своей правоте и силах. Я вспомнил взгляд, которым он проводил нас утром. Это была не случайность, не внезапно возникшая похоть, не стечение обстоятельств. В каменном веке женщины сплошь и рядом становились сексуальной утехой мужчин из племени победителя. И вряд ли они умирали от насилия, если их не убивали преднамеренно. Это было сделано специально, он дождался момента, когда девушка осталась одна. Удовлетворил похоть и убил ее назло мне, хотя такой поступок не вписывался в логику дикарей. И сейчас ждет, что я ринусь на него, а он и его воины, которые судорожно сжимают топоры и копья в руках, заколют меня как поросенка.
Ярость застилала мне глаза, но я сумел сохранить ясность ума и не поддаться гневу. Вероятно, нельзя просто так убивать За, а вот если сам За нападет, значит духи одержали вверх, и от него следует избавиться. Дикарь — а сумел выстроить логическую цепочку и даже подготовить почву, чтобы меня убрать. Но перед вождём стоял не дикарь, а человек из двадцать первого века, который всю жизнь только и делал, что сталкивался с подлостями. Поэтому я не поведусь и не попадусь в твою ловушку. Но и за убийство Ики я тебя безнаказанным не оставлю. Сначала я похороню эту милую девушку, которая определенно мне нравилась, и которой нравился я.
— Санчо, возьми тело Ики, надо ее похоронить, — я сопроводил слова жестикуляцией, чтобы парню было понятно.
На лицах дикарей было написано явное разочарование. Недоумение мелькнуло и на харе вождя, когда он понял, что его план провалился. Обстановка в пещере была напряженная, одно неверное движение и на нас ринутся шестеро матерых дикарей. Через силу, даже ладони вспотели от напряжения, я сделал вид, что меня мало интересует судьба убитой и принял покорный вид. От меня не ускользнуло отразившееся при свете костра торжество в глазах вождя.
Мы медленно прошли на площадку и начали спускаться. Я впереди, Санчо с телом девушки на плече шёл за мной. Место для погребения мы нашли недалеко, прямо у обрыва, где уже была природная впадина. Оставив меня одного, Санчо сбегал за факелом.
Теперь, при свете факелов, Ика казалась еще красивее. Ее красоту не портили выбытие зубы, огромный синяк на скуле и царапины на лице. Эта тварь не просто насиловала ее, он ее специально избивал, памятуя о ее реакции в первый день в пещере.
— Прости меня, Ика, что оставил тебя среди этих чудовищ. Но я клянусь тебе — ни один из них, ни твой убийца, ни молчаливые соучастники, не уйдут от возмездия. Не уйдут их женщины, и даже дети. Я уничтожу их под корень, я вырву эту заразу с лица Земли. Они заплатили за смерть Маа, и я был готов мириться с их присутствием на Земле, но твоя смерть все перевернет.
Теперь я стану неандертальцем, теперь моя очередь собирать кровавую жатву…
Мы подложили тело девушки и воздвигли над ней целый холм камней, чтобы до нее не добрались падальщики. Даже Санчо проникся горечью, хотя и его я ненавидел в этот момент за его неандертальское происхождение. В моей душе кипела ярость, но в пещеру я вернулся внешне спокойным. Взгляды дикарей скользнули по моему лицу — нет ли у меня желания мстить? Не найдя повода для беспокойства, они вернулись к своему обычному делу: ненасытному набиванию желудка.
Я прошел на свое место и прилег, обдумывая, как мне уничтожить это садистское племя. На истории человечества это никак не отразится — они все равно обречены. Но каждый их вдох, каждый кусок мяса, которым они набивали свои ненасытные утробы, казался мне оскорблением памяти Ики.
Все мои планы разбивались об одно обстоятельство: неандертальцы были намного сильнее меня и Санчо, который находился без сомнения на моей стороне. После смерти девушки и моей реакции отношение ко мне изменилось: исчез страх перед За. На мое место демонстративно плюхнулась женщина с грязными космами, накрыв своей задницей площадь государства Монако.
Это был явный вызов. Но я проглотил и это. Моя вспышка гнева не вернет Ику, а я рискую оказаться лицом к лицу против всего племени. Я потерплю, если надо будет — даже отложу уход через пролив.
Следующие два дня наше положение с Санчо ухудшилось: нас оттирали от костра, есть удавалось урывками. Даже девочки-подростки скалились на нас, рыча словно зверьки. «Сучье племя, вы облегчаете мне задачу, мне было трудно принять решение убить вас, но своим поведением вы показали, что вы недостойны жить», — эта мысль не успокаивала, а, скорее, бередила рану и провоцировала на действие. Первую жатву среди намеченных, я получил практически случайно.
Прямо на берегу, наполовину в воде, лежала огромная глыба размером с грузовик. С нее неандертальцы пару раз били копьями рыбу, которая подплывала слишком близко. Мяса нам в последнее время доставалось мало, и я решил попытать удачи в рыбалке. Край глыбы, обращенный в море, был мокрый и склизкий, приходилось соблюдать осторожность, чтобы не свалиться в холодную воду. Мне удалось добыть одну крупную рыбу, еще двоих раненых я упустил, и течение медленно понесло их на запад.
Услышав шаги, не даже обернулся, будучи уверенным, что это Санчо. В тот момент я стоял наизготовку, с отведённой рукой для удара. Грубый тычок в ребра сбил мне на секунду дыхание. Передо мной стоял и ухмылялся неандерталец, самый широкоплечий из всего племени. Не раздумывая, чисто на эмоциях я огрел его древком копья как дубиной по икроножной мышце. Даже у накачанных неандертальцев икроножная мышца вызывает болевые ощущения: мой визави инстинктивно поднял травмированную ногу, и его вторая нога поехала по скользкой глыбе.
Словно мешок с дерьмом дикарь плюхнулся в воду и сразу ушел с головой. Потом он вынырнул и, отчаянно молотя руками, попытался уцепиться за глыбу. Ему это удалось, и пальцы правой руки вцепились в самый край. Мой каменный топор обрушился на его пальцы, отбив мелкие кусочки от глыбы. Оставив два раздробленных фрагмента пальцев на камне, широкоплечая скотина ушла под воду. Ещё несколько раз она снова появилась на поверхности. Его широко раскрытые глаза были полны животного страха, он скулил и захлебывался водой. Еще секунд двадцать дикарь отчаянно молотил руками по воде, но потом окончательно ушел под воду. Его тело всплыло через полминуты, и течение лениво потащило труп в западном направлении.
Я оглянулся. На площадке перед пещерой никого не было. Сбросив пальцы в воду, я смыл кровь с глыбы и с топора. Здесь нет криминалистов, но оставлять следы всё же не хотелось.
Исчезновение дикаря заметили во время еды, но особого внимания этому не придали. Только вождь пытливо посмотрел в мою сторону, но я выдержал взгляд, безмятежно поглощая пожаренную рыбу. Теперь мужчин оставалось пятеро, пока еще слишком много, чтобы бросить открытый вызов.
Следующим стал неандерталец с длинными волосами. Он ничем особым до этого не выделялся и держался даже в стороне во время еды. Может, это было связано с травмированной левой рукой, не знаю. Я вместе с Санчо напросился на охоту. В этот раз охота была на зубров, которые выбрались из леса и находились на расстоянии нескольких часов ходьбы. Мы отбили одного самца от стада, и животное кружило, стараясь не подставиться под удар. Зубр остановился и потом стремительно атаковал меня и стоящего рядом дикаря.
Умело поставленная мной подсечка заставила растянуться неандертальца на земле, а в следующую секунду его проткнули рога зубра. Подождав секунд десять, чтобы животное наверняка нанесло смертельные раны, я нанес зубру смертельный удар под левую лопатку.
Зубр упал, да так удачно, что навалился всей массой на пронзенного копьем дикаря. Мой удар оказался решающим, животное и так хорошо продержалось, получив несколько глубоких ран.
Минус два. Но все равно силы были неравны. На каждого из нас по два взрослых и сильных противника, а Санчо еще подросток и не принимал участия в битвах, кроме одной. Когда удалось стащить зубра с дикаря, тот уже умирал: кровавая пена пузырилась на губах, в спине зияло отверстие, куда свободно поместился бы мой кулак. Неандерталец умер, прежде чем мы успели освежевать животное.
В пещере оставались запасы мяса мамонта, поэтому вождь не мелочился: мясо отбиралось лучшее, и мы отправились в обратный путь груженные как лошади. Как я уже говорил, обрыв у берега был крутой, и, выйдя из леса, нам приходилось идти около полукилометра вдоль берега, прежде чем склон позволял спуститься вниз. Я шел предпоследний, Санчо за мной. Когда мы проходили мимо самого высокого места над краем обрыва, я, зайдя сбоку, всем своим телом молча ударил дикаря, который с криком сорвался вниз.
На этот раз вождь посмотрел на меня с явным подозрением, хотя ничего не свидетельствовало о том, что это я приложил руку к падению дикаря. На меня нахлынуло спокойствие, врагов оставалось уже трое, при удачном раскладе мы сможем с ними справиться. Когда, спустившись вниз, мы дошли до места, где лежал разбившийся неандерталец, начло темнеть. Не задерживаясь на похороны, мы пошли к пещере, подгоняемые криками вождя.
Мы поднялись наверх и, наконец, сбросили с плеч груз, который давил на плечи. Вопреки ожиданиям, мужчины не набросились на еду. Потеря двоих мужчин за один день их немного ошарашила. Собравшись в углу, они угрюмо смотрели на огонь, возможно даже производили выкладки. Трое взрослых мужчин. Для племени это ноль. Любая встреча с врагом окончится плачевно. На меня и Санчо, скорее всего они не рассчитывали. Если вождь умеет логически думать, он может сопоставить факты и понять, что без моего участия не обошлось. С другой стороны, это слишком трудная задача для мозга неандертальца, чтобы сопоставить такие неочевидные факты.
Женщины и дети, осмелев от отстранённого поведения мужчин, полезли на мясо, но вождь быстро пришел в себя и пинками разогнал их по углам. Мужчины присели к огню, и вождь демонстративно поманил рукой Санчо, явно желая задобрить подростка. Каким бы дикарем он не был, но понимал, что своего по крови надо переманить. Я кивнул, разрешая парню присоединиться, все равно одна трапеза ничего не решает. А завтра вождь умрет, или умру я, потому что брошу ему открытый вызов на право быть вождем. Смерть этих дикарей подлыми способами не давала мне чувства удовлетворения. Жажда мести кипела в груди, и мне стоило немало усилий сдерживать себя.
К огню я присел только после женщин и детей: пусть думают, что я сломлен и проиграл. Главное — пережить ночь, не хотелось бы умереть во сне. Плотно наевшись, я лег спать. Сегодня я съел мяса больше чем обычно, чтобы сразу после завтрака, когда вождь набьет брюхо, бросить ему вызов. Это была небольшая тактическая уловка, которая частично нивелирует его колоссальное преимущество в силе.
Утром, спустившись вниз, я размялся. Разминался почти час, прогревая все группы мышц, пока это животное обжиралось. Когда я поднялся в пещеру, мужчины как раз закончили трапезу. Вздувшийся живот вождя говорил о немалом количестве мяса, которое полусырым было утрамбовано в его утробе.
Пройдя на середину, я громко и отчетливо сказал «Уд», показывая пальцем на вождя. Женщины и мужчины замерли в ожидании ответа. Дикарь засопел и натужно поднялся:
— Уд? — переспросил он, словно не веря своим ушам.
— Уд, — я был лаконичен и, повернувшись к нему спиной, последовал к выходу, не давая ему возможности отложить поединок на более позднее время.
По шуму сзади я понял, что за мной последовало все племя. Уд крайне редкое явление среди неандертальцев. Иногда вождь, почувствовав, что его время на исходе, добровольно отдает власть, чтобы еще немного покоптить в этом мире.
Все племя в количестве троих мужчин, трех женщин и двоих детей спустилось вниз. Я помнил первый Уд, который видел и со страхом почувствовал, что не могу вызвать эрекции. Ни воспоминания о милой Нел, ни воспоминания о страстной Мие не помогали. Даже воспоминания из прошлой жизни никак не повлияли. Но оказалось, что вождь и не собирался следовать всей традиции Уда. В его глазах мерзкий слизняк За должен был умереть сразу и не был достоин на предварительные соревнования. Только финал и желательно быстрый!
Подняв топор, вождь устремился на меня. Я пропустил его, крутанувшись на месте, и шлепнул по спине остриём копья, нанося небольшую царапину. Взревев словно атакующий зубр, дикарь снова пошел вперед, размашисто нанося удары топором. Я легко уходил от столкновения, практически танцуя. Хорошо прогретое тело вело себя отменно, успевая среагировать на все выпады. Было, как минимум, три возможности убить этого увальня, но быстрая смерть была бы для него подарком. На оголенном торсе дикаря кровоточило уже несколько порезов. Пока он их не замечал, но кровь понемногу терялась, а я наносил все новые легкие раны.
Вождь понял, что я с ним играю. После стремительного чернокожего вождя Сиха, сложившего голову из-за страсти к Мие, этот казался воплощением неуклюжества. Около получаса продолжался поединок, прежде чем обескровленный дикарь выронил топор из рук. Он пытался устоять на ногах, но потеря крови была столь значительна, что его повело, и он упал. Я подобрал его топор и резким ударом перебил большую берцовую кость правой ноги. Вторым ударом я повторил процедуру с левой ногой. Дикарь только глухо застонал и потерял сознание.
Подобрав свое копье, я без предупреждения вонзил его в живот одному из двоих оставшихся в живых неандертальцев. Раненый посмотрел на меня с удивлением, словно хотел сказать: «это нечестно, брат». Но я плевал на честность. А честно было убивать и изнасиловать кроманьонку за то, что она выбрала меня?
Надо отдать должное неандертальцам, они не просто храбры, они не знают страха и терпят любую боль. Этот сумел даже соскочить с копья и, несмотря на кровь и содержимое кишечника, что полилось из раны, даже попытался меня атаковать. Но, сделав несколько шагов, он осел, зажимая рану рукой.
Последний оставшийся неандерталец ринулся на меня, поднимая топор над головой, словно я была свая, и меня надо было забить в землю по самые уши. Дождавшись движения топора, я увернулся, поднырнув под его левую руку и, пропустив увлекаемого силой своего удара дикаря мимо, я вонзил копье прямо ему в спину. Неандертальские копья толстые, это мощное оружие и раны оно наносит ужасные. Дикарь устоял на ногах и пытался выдернуть копье из спины. Каменным топором вождя я раздробил ему голову и двинулся в сторону женщин.
Они поняли…
С визгом женщины бросились бежать вдоль берега вместе с детьми. Выдернув копье из дикаря, я понесся следом, успев крикнуть:
— Санчо за мной!
Женщин я убил сам, детей не смог, их убил неандерталец. Я поручил Санчо отрубить головы у всех трупов: даже сейчас я не чувствовал себя удовлетворенным. Вождь был жив, большинство его ран уже не кровоточило. У дикарей была удивительно высокая свертываемость крови, которая и послужит в дальнейшем одной из причин вымирания их вида от тромбозов и тромбоэмболий.
— Скажи, сука, чем она тебе мешала? У тебя мало баб было? Я понимаю, захотел ты ее в мое отсутствие, но убивать было зачем?
Я мог поклясться — в глазах вождя было понимание. Конечно, он не понимал слов, но смысл понял. Может, была в этом мистика, но мне даже показалось, что я слышу его мысли: «это всего лишь женщина, что ты наделал? Ты уничтожил нас всех». Иногда мне казалось, что неандертальцы обладают телепатией и я словно слышу их голоса в своей голове.
— Это для тебя она всего лишь женщина. А для меня она могла стать подругой и женой. Но тебе не понять, потому вы и исчезнете с лица Земли.
Я подошел к Санчо и продемонстрировал вождю головы его соплеменников, чтобы он умирал с пониманием своего одиночества. Затем я сделал то, чего сам не ожидал, и что не поддавалось логическому объяснению. Раскидав камни над могилой Ики, я сложил головы неандертальцев рядом с ней, положив их к её ногам. Зима не тронула разложением лицо девушки, и оно было все также красиво, несмотря на травмы. Только неестественная бледность давала понять, что передо мной не живой человек.
— Спи спокойно, Ика, они все мертвы. Вряд ли еще одна женщина в этом мире ушла на Поля Вечной Охоты с таким сопровождением как у тебя.
Я снова аккуратно сложил все камни, делая пирамидку. На этой планете когда-нибудь появятся антропологи и эту могилку тоже найдут. Интересно, какие версии они выдвинут, опознав скелет кроманьонки и семь неандертальских черепов? Сомневаюсь, что в их версии найдется место для меня. Но сейчас, когда я потерял ставшую мне дорогой женщину, это меня не заботило. Ведь еще две женщины, возможно именно сейчас, нуждаются во мне. Больше нельзя терять времени — я иду домой!

Глава 19. Бей первым, Макс
Я стоял на южном берегу пролива Дарданеллы и смотрел назад, где в северной дымке осталась моя неандертальская жизнь. Осталась мертвая девушка-кроманьонка Ика из племени Ча, которое неплохо продвинулось в своем развитии. Остался полумертвый вождь небольшого племени неандертальцев, который заставил меня поверить, что бить надо первым.
Был такой старый зарубежный фильм с названием «Бей первым, Фредди». Дважды я садился его смотреть, но больше пяти минут не выдерживал. Так и не узнал, о чем фильм. Но название запомнилось, и я часто любил повторять это название фильма, любил давать советы по поводу неизбежной драки, но сам пока не пользовался этим правилом. Я не ударил первым, и потому ударили меня. Я не думал, что смерть этой едва знакомой девушки так меня заденет. Но задело сильно, в этой кроманьонке было что-то чистое и светлое. Это было дитя природы, причиной смерти которой невольно послужил я.
Вождя я так и не убил, но переломанные ноги не давали ему шанса выжить. Я даже оставил перед ним увесистый кусок мяса, чтобы дикарь мог продлить свою агонию. Нерастаявшего снега ему также хватит на первое время, чтобы не умереть от обезвоживания. Погода установилась в районе ноля, надеюсь, эта тварь проживет еще очень долго, чтобы смерть его была растянутой во времени и мучительной.
Плот мы сделали за день. Еще день ушел на жарку мяса и штопанье самодельных сумок с ремнями. Снова получилось нечто похожее на рюкзаки. Теперь за спинами у нас было два рюкзака, набитых кусками жареного мяса зубра.
Переправа через пролив заняла много времени, так как плот был сделан из деревьев, и удалить боковые толстые ветви не получилось. Поэтому маневренность была никакой. Пока мы преодолели расстояние примерно в два километра, течение снесло нас к западу более чем на километр. Особенно трудно было преодолеть середину пролива, где практически каждый гребок самодельным веслом приходилось делать на полметра ниже по течению.
Санчо очень боялся садиться на плот, пришлось даже прикрикнуть. Но минут через десять он освоился и греб так, что плот дёргался от его сильных рывков. Когда мы выбрались на берег, я минут десть сидел прямо на влажной земле, так как руки онемели от нагрузок. Еще раз бросив взгляд на северный берег пролива, я обернулся к неандертальцу:
— Вперед, Санчо, нас ждут великие дела и прекрасная дама Дульсинея Тобосская. Точнее, сразу две Дульсинеи, — поправился я, так и не решив, кого из двух моих жен можно отнести к вышеназванной особе.
Мой верный оруженосец понял главное и резво пошел вперед по заданному мной направлению. Мы немного отдалились от побережья. Чтобы сократить путь, я не двинулся вдоль пролива, я взял курс на юго-запад.
К побережью мы вышли к обеду следующего дня. Теперь надо было вначале дойти до южной точки, где находилась старая бухта, ставшая мне домом на два года. Снег местами еще встречался, но все реже и реже. Местами уже проглядывала зеленая травка, суслики вылезли из своих норок. После суровой зимы жизнь начинала возвращаться в эти места.
Каждый километр на юг показывал все новых и новых обитателей прибрежной степи, большинство из которых относились к грызунам. Это были разные суслики, тушканчики и другие грызуны, названий которых я не знал. Ландшафт западного побережья был преимущественно равнинный с редкими кустарниками и небольшими группами деревьев. Не лесостепь, а какая-то холмостепь с небольшими пологими холмами и с огромным разнообразием животного мира. Встретив группу антилоп, мы даже не удостоили внимания, так как в рюкзаках было полно мяса на несколько дней пути даже с учетом аппетита Санчо.
За первый день мы прошли не больше тридцати километров, хотя останавливались всего один раз. Почва была влажная, и ноги скользили. Для того чтобы спуститься вплотную к воде, приходилось огибать группы крупных валунов, что тоже снижало скорость передвижения. Второй день ноги болели от непрерывной нагрузки, и мы прошли еще меньше. Даже Санчо устал и просил отдыха молчаливым взглядом. С четвертого дня мы вошли в рабочий ритм, и скорость передвижения возросла. Теперь я заблаговременно выбирал маршрут, чтобы можно было срезать путь. Если на пути появлялся высокий холм или дерево, я взбирался на него и, ориентируясь на море, прокладывал кратчайший маршрут.
Сегодня был шестой день, как мы попали на эту сторону пролива. Вчера и позавчера мы шли очень хорошо, чему способствовал и уменьшившийся вес рюкзаков. Еды оставалось на один завтрашний день, потом придется потратить драгоценное время на охоту. Я отвел примерное время, необходимое для того, чтобы добраться до своей старой бухты в две недели, плюс пару дней, если будут задержки. Подсознательно, у меня была навязчивая мысль, что если добраться до старой бухты, все опасности останутся позади и наиболее трудная часть пути уже преодолена.
Сейчас мы шли по самой кромке воды, потому что внизу лежал утрамбованный песок, и берег был ровный как стрела. Надо было отдохнуть и перекусить, но я пока не видел ни малейшего намека на топливо для костра. Бревна и хворост обычно выбрасывало на берег, где были бухточки и мыски. Пару часов движение было крайне удобным, пока снова не стали встречаться крупные валуны, которые образовывали препятствия. Я взял влево, чтобы вернуться в холмостепь. Здесь берег был немного крутым и, лишь поднявшись наверх. я увидел костер в тридцати метрах в небольшом распадке, вокруг которого сидело трое неандертальцев. Двое мужчин, при виде нас схватились за копья, женщина спряталась за них и с интересом оглядывала нашу странную пару.
Назад идти было поздно, пришлось идти вперед, тем более, что у костра лежала небольшая антилопа, судя по виду, только что лишившаяся внутренностей и шкуры.
«Бей первым, Фредди», — вспомнилась фраза из моего так и не просмотренного фильма, и я коротким замахом послал вперед копье. Мужчина успел отскочить, а женщина не среагировала: копье вонзилось ей в грудь и опрокинуло на землю. Молча, без слов, оба дикаря ринулись на нас. Дикарь, что бежал на меня, не мог предположить, что каменный топор тоже можно швырять. В этот раз я был точнее и камень ударил в район правого глаза. Второй дикарь теснил Санчо, но подросток ловко увертывался. Пользуясь замешательством неандертальца, который частично ослеп и был оглушен, я выдернул свое копье из женщины и всадил в спину своему противнику.
Второму удалось выбить топор из рук Санчо, и теперь парень просто увертывался и отбегал, изматывая соперника. Мои уроки не прошли даром, я даже почувствовал гордость, но не стал дожидаться окончания боя, прервав его самым подлым ударом в спину. Дикарь остановился, даже развернулся, пытаясь вырвать копье из моих рук. Но на большее его не хватило: ноги подогнулись, и он упал на колени, опираясь на руки.
— Санчо, убей его, Га, — я потерял интерес к бою.
Первый был мертв, женщина хрипела в агонии. Никакого угрызения совести. Ни малейшего сочувствия, на душе было спокойно, словно я забил поросят со скотного двора Плажа. Послышался глухой сочный удар: голова неандертальца превратилась в месиво. Санчо выдернул свой топор и подошел, равнодушно смотря на умирающую женщину.
— Хочешь ее, парень? Не стесняйся, бери пока еще теплая, — слова сами срывались с моих губ, прежде чем успевал осознать смысл.
Во что я превратился? Откуда такая жестокость и такой цинизм? Я видел смерть и раньше, приходилось убивать и не раз, но никогда я не испытывал удовольствия от этого процесса. А сейчас часть меня, которая была наблюдателем, приходила в ужас от меня самого. Вторая часть получала наслаждение.
Неандертальцы видимо только успели освежевать добычу: первые куски мяса, насаженные на прутики, лежали в огне, почернев. Нарезав себе порции, мы стали жарить мясо. Антилопа оказалась детенышем, мясо было нежное и вкусное. Наевшись, я поручил Санчо охранять и жарить мясо, чтобы взять его дорогу. Жареное мясо лучше хранилось и меньше портилось. Свежее уже на второй день начинало отдавать запашком. Растянувшись на пригорке, я моментально уснул, несмотря на прохладную почву и трупы рядом, которые мы даже не удосужились убрать в сторону. А зачем? Я же неандерталец. «На чьей арбе сидишь, того и песни пой», — гласит кавказская мудрость. А раз я в каменном веке среди неандертальцев, так и вести себя буду соответственно. Игры в благородство оставлю для средневековья, если меня судьба туда закинет. Вот там буду расшаркиваться, махать шляпой с пером и спать с бледными женщинами, которые моются пару раз в жизни и выливают на себя ведро благовоний, чтобы не смердеть.
Когда я проснулся, начинало темнеть, костёр почти догорел, запаса хвороста не было. От антилопы остался только скелет, Санчо набил под завязку наши рюкзаки жареным мясом. Я возблагодарил Бога, что мне попался этот полукровка, путешествие с которым было куда безопаснее и комфортнее. Единственная проблема — нежелание произносить русские слова. Понимал меня парень неплохо, но сам предпочитал ограничиваться односложными словами своего дикарского языка.
Что меня удивило — практически все неандертальцы говорили на одном языке, слова были одни и те же, и друг друга они понимали. Это было тем удивительнее, что все кроманьонцы не понимали друг друга, особенно сильное языковое различие было между местными и мигрантами второй волны. Мы спустились к берегу и шли дальше в поисках места для ночлега. Через километр, уже в темноте мы набрели на место среди камней, где было немного хвороста и следы от костра.
Пока Санчо добывал огонь, я пытался анализировать языковые особенности неандертальцев и кроманьонцев. В принципе, ничего необъяснимого не было: неандертальцы пришли давно и все время кочевали, постоянно контактируя друг с другом. Их речь была проста и не менялась тысячелетиями, поэтому они все были носителями единой речи со времен своего исхода из Африки. Кроманьонцы шли волнами, зачастую длительно оседая на конкретных местах. За годы смены поколений их более развитая речь претерпевала изменения, обогащалась новыми словами названия животных, ландшафта и растений. Со временем эти различия становились столь сильными, что они уже не понимали друг друга.
Огонь разгорелся, Санчо достал пару кусков, чтобы разогреть, но я отказался от еды. Изобилие мяса в рационе меня уже угнетало. Дойти бы до речушки или до озера… Съедобные корни мне уже казались деликатесом, а при воспоминании о чечевице и ячмене у меня потекли слюнки. Сейчас бы чечевичной кашки, которую готовила Нел с ячменной лепешкой… Так и представил себя в своем дворце, как я сижу и ужинаю, а Миа ерзает на месте от нетерпения, желая утащить меня в спальню. Она, наверное, уже давно родила, срок был, примерно, двадцать недель, когда я отправился в плавание. Как они там без меня? Кто сейчас управляет Плажем? Не было ли масштабного переселения черных, и справился ли Лар с угрозой? Им бы продержаться полтора месяца, за это время я дойду. Меня не было там уже полгода, это большой срок для того, чтобы даже налаженная структура дала течь. А у меня столько еще моментов не было отрегулировано…
Как вернусь, сразу займусь реформами: образование, здравоохранение, обороноспособность, технологии и сельское хозяйство. Создам пять приоритетных направления, отдельно будет из обороноспособности выделено морское дело. Надо основать резервную колонию на Кипре, чтобы было, куда эвакуироваться при необходимости. Нужен еще один корабль, намного более вместительной, пусть даже типа баржи, чтобы можно было перевезти большое количество людей и животных. Ковчег Макса… Название понравилось, и я решил, что так назову судно-ковчег.
И еще масса дел… Особенно сильный пробел как раз в той области, где у меня все должно было быть налажено с первого дня. Я совсем упустил из вида медицину, пока что вспышек инфекционных болезней не было, но они неминуемы. Надо срочно готовить несколько человек хотя бы на уровне фельдшеров, чтобы могли оказать первую помощь. А врачом я буду делать сына Миху, искусство врачевания не должно покидать род Макса. Мал, скорее всего, пойдет по военным стопам, уж больно драчлив и своенравен мальчик. Если привить ему знания, может, он станет великим полководцем.
Что касается близняшек Анны и Аллы, то, наверное, они будут учителями и передавать знания следующим поколениям. Найду им мужей, вон у американцев обе жены были в тягости, чем не пара? Все-таки гены современного человека будут. Так, наверное, и формировались знать и дворянство. От носителей генов людей двадцатого и двадцать первого веков.
Я не заметил, как уснул. Когда проснулся, Санчо уже был на ногах и пытался согреть мясо остатками хвороста. Ему это удалось, и мы быстро позавтракали. За вчерашний день мы прошли всего ничего, поэтому сегодня надо наверстать. Береговая линия снова стала извилистой. Чтобы не терять времени, обходя эти бухточки и мысы, мы ушли на равнину. Движение шло в видимости моря, так было нужно, чтобы не потерять правильное направление. Кустарники и деревья стали встречаться чаще, а трава в некоторых местах уже выросла по щиколотку и выше.
Несколько раз на пути попалась колония сусликов, но животные были пугливы. Едва завидев нас, часовой издавал свист, и вся колония бросалась в норки, которыми была изрыта вся равнина. В моей фляжке уже почти не было воды. Если Санчо мог обходиться без нее пару суток, то мне вода была жизненно необходима. Третьи сутки нам не встречалось ни родника, ни другого водоема с пресной водой. Я с сожалением выпил последние пару глотков и закинул сморщенную фляжку на плечо. Это было чудо, что она прослужила столь долго и не рассохлась. Но сейчас фляжка была уже на грани, вряд ли удастся ее долго эксплуатировать. Можно было бы сделать другую, но нам пока не встретились крупные животные.
На десятый день движения, когда по моим подсчётам мы прошли больше трехсот километров, показались горы. Это не могли быть горные пики моей бухты, слишком мало мы прошли, но сами горы заставили биться моё сердце учащенно. С другой стороны, возрастала опасность встречи с племенами дикарей, которые любят селиться в пещерах. Еще один сюрприз ожидал нас на пути к горам. На пути возникло довольно большое озеро. Противоположный берег виделся словно в тумане. Передо мной стала задача — с какой стороны огибать озеро? Но с ней разобрался быстро, приняв решение идти правым берегом. От нас до моря было не больше двух километров, а озеро заканчивалось до моря. А, вот, левая сторона могла тянуться куда дальше.
От души напившись чистой воды, я наполнил свою фляжку. Съедобных корней было мало, и все они были прошлогодние и жесткие. Берег озера имел неправильную форму, был извилистый и поросший высоким камышом. Прежде чем тронуться в путь, мы разожгли костер и поели, благо сухого камыша было в изобилии. Пока сидели и ели, я вспомнил про папирус, который я когда-то изготовил из тростника, добытого на озере за перевалом. Что с ним, выкинули или просто лежит? Американцам вряд ли до него есть дело, а вот Зик мог взять к себе, парень он более чем толковый.
Я сильно устал, а сытый желудок требовал покоя.
— Санчо, я посплю полчаса, потом двинемся в путь, — сказал я и откинулся на лежанку из камышей, уверенный, что парень не подпустит врага.
Но проспал я дольше, солнце уже было над горизонтом на западе. Но, все равно я решил идти, за пару часов можно будет обойти озеро и остановиться на ночь на его южном берегу, чтобы с утра снова двинуться в путь.
Много пройти не удалось, разлившиеся половодьем воды озера превратили берега в болото. Ноги чавкали, погружаясь в грязь, приходилось все время корректировать маршрут. Устав бороться с трясиной, которая отнимала силы, я решил остановиться на ночь на небольшом пригорке.
— Санчо, привал. Тащи сухой камыш, будем греться, и сохнуть, — скомандовал я.
До пояса мы были мокрые, словно шли по воде. Сбросив с плеч рюкзак, неандерталец начал собирать сухой камыш, которого на этом возвышенности было очень много. У меня мелькнула мысль, что зажигать костер на пригорке — это глупая мысль, но камыш стоял стеной и вероятность того, что огонь увидят, я посчитал ничтожно малой. Тем более что мы не встречали человеческих следов с момента убийства неандертальцев.
Мне снилась Нел. Она меня будила, потому что во дворе меня ждали офицеры. Даже открыв глаза, я увидел ее снова.
Но это была не Нел, а девушка с копьём в руках. Она была практически точной копией Нел. Только сейчас я заметил, что руки мои связаны, а мой верный Санчо спеленат словно куколка. Еще три женщины, чуть постарше возрастом и с копьями в руках с любопытством рассматривали нас.

Глава 20. Бер
Бер хорошо помнил жизнь в племени при вожде Сихе, когда за малейшую провинность вождь убивал любого. Зная это, он старался не попадаться на глаза вождю, ведя уединенный образ жизни. Его отец умер на охоте, нарвавшись на Лома (лев), а мать перешла в хижину к другому охотнику. Бер не осуждал ее за такой поступок, без мужчины женщинам трудно было прожить. Первое время она заботилась о сыне, но потом у нее родился еще ребенок и она забыла о старшем.
Целых два сезона, когда высыхала трава, и долго не было дождей, Бер жил в племени, питаясь у разных костров. Некоторые его прогоняли, другие могли кинуть недогрызенную кость. Со временем мальчик понял, что иной раз еду легче отобрать, чем допроситься. Среди сверстников ему не было равных по силе и ловкости, и он стал неформальным вождем среди подростков. Теперь еду ему приносили сами члены его небольшой группировки, воруя у своих родителей.
Когда Сих объявил, что они пойдут вслед за Огненным Зверем (солнце), Бер обрадовался. Пытливым умом подростка он понимал, что предстоят битвы, а именно в них можно прославиться и завоевать уважение. Они долго искали место, где можно перейти Великую Бегущую Воду. Пройдя десять рук дней, Сих оставил большую часть людей, а сам ушел с половиной воинов. Спустя много рук дней Сих вернулся один и рассказал о невиданных чудесах: о Большом Шуме, который делает ночь днем и убивает на большом расстоянии. Сих рассказывал, что Большой Шум находился в руках у злого Духа, глаза которого был цвета Воды.
Бер ненавидел злого Духа с глазами цвета Воды, он являлся к нему ночью во сне и требовал его сердце. Мальчик просыпался в холодном поту и долго не мог заснуть. Сих не сразу повел своих воинов и племя вслед за Огненным Зверем. Он послал гонцов в место где стояло их племя у Стоячей Воды и позвал воинов оттуда, чтобы сразиться со злым Духом. Прошло много рук дней, прежде чем пришло много воинов. Их было так много, что животных не хватало, и люди часто ели траву, чтобы не умереть с голода. Когда воинов стало столько же, сколько костров на Небе, Сих повел их дальше. Напрасно надеялся Бер, что ему дадут сражаться. Его и остальных подростков оставили, чтобы защищать и кормить племя, в котором остались одни женщины и дети.
Когда воины уходили через высокие горы, чтобы сразиться с Духом, глаза которого были цвета Воды, Сих подозвал к себе Бера.
— Если Огненный Зверь умрет два раза, а от меня не появятся воины, уйдете вслед за Огненным зверем. Уходите как можно быстрее. Найдете места, где много животных и есть вода, можете там остановиться. И заботься о племени, ты самый старший и сильный.
От радости, что ему доверили такую важную миссию, Бер только кивал головой, не в силах вымолвить слово. Он смотрел вслед уходящим воинам, жалея, что ему приходится сторожить женщин и детей. Хотя Бер и уступал ростом многим взрослым, он был сильнее и быстрее большинства из них.
Дважды родился и умер Огненный Зверь, но никто из воинов не появился. Следуя приказу, Бер направил племя в сторону, которую ему указал Сих. Когда они шли уже несколько часов по высокой траве, он заметил, что сзади их колышется трава, понемногу приближаясь к ним. Понимая, что уйти он не сможет, мальчик приготовился отдать свою жизнь, защищая свое племя. Но это оказались воины из его племени, их было столько, сколько пальцев на руках и ногах. Даже без расспросов было ясно, что злой Дух победил. Воины возглавили племя, и теперь Бер снова стал простым подростком.
Враг настиг их рано утром. Вражеские воины, которые блестели в лучах Огненного Зверя, сидели верхом на странных животных. Они даже не приблизились, чтобы с ними можно было сразиться. Издали они посылали совсем маленькие тоненькие копья с локоть взрослого человека и перебили всех воинов. Женщины и дети кинулись врассыпную между кустами, прячась в высокой траве. Дальше случилось совсем неожиданное: обычно после битвы победитель ловил женщин и сразу занимался «дох» (секс). Но странные воины на животных, совсем не обращали внимания на женщин, а ловили взрослых мальчиков, связывали их и клали на животных, словно антилоп.
Бер сам ринулся на врагов, подняв каменный топор убитого воина. Странное животное ударило его корпусом в грудь, и мальчик на мгновение потерял сознание, отлетев и ударившись о ствол дерева. А через минуту ему уже вязали руки необычные воины. Точнее воины были обычные, но шкура на них блестела и издавала звонкий звук, если Бер отчаянно пытался нанести удар. Огромного роста воин закинул Бера на животное, потом воин сам сел на это животное, которое по его окрику поднялось с колен. Животное шло мягко, но от постоянного покачивания голова была тяжелая, и Бера тошнило. Он еле удержал крик, когда животное побежало со скоростью антилопы. Перед глазами мелькала трава, мальчик боялся, что свалится и огромные ноги животного его затопчут.
Спустя некоторое время наездник слез и пошел рядом, оставив связанного Бера на животном. Теперь они шли по каменной тропе, внизу была видна пропасть, и мальчик просто закрыл глаза, чтобы не смотреть на такую страшную картину. Горный переход длился несколько часов, потом животные вышли из гор и ускорились. Незаметно для себя Бер уснул, убаюканный мерным покачиванием. Когда он проснулся, животное лежало, а его самого сдернули на землю и рывком поставили на ноги.
И тогда, Бер впервые увидел Духа. Это был зрелый воин со светлой кожей и растительностью на лице. Он имел немного необычные черты лица, если не считать глаз. А глаза напоминали цвет Воды, когда в них светил Огненный Зверь. Эти глаза смотрели на Бера словно два копья.
Дух что-то сказал своим воинам и засмеялся. Мальчик опешил. Он никогда не слышал, чтобы злые Духи смеялись. Потом Дух ушел, а Бера и остальных подростков отвели в хижины. Все шли спокойно, боясь смотреть на странных воинов в сверкающей коже, которая оказалась крепкой как камень. И только он пытался кусаться и вырваться из рук здоровенных мужчин.
Наверное, поэтому его поместили в отдельную хижину, связав ноги и руки кожаными веревками. Но зубы Бера никто не вырывал, ночью он перегрыз веревки и выполз из хижины. Определив по положению Бут (Луна) сторону, откуда они пришли в эти края, мальчик направился на юг. Он наткнулся на глубокую канаву, которую успешно преодолел, после чего трусцой побежал в сторону юга, понимая, что за ним будет погоня.
Его догнали, когда он, напившись воды, снова двинулся в путь. Напрасно Бер бросался с камнем на огромных животных, на которых сидели воины. Наконец им надоело смеяться и его снова, сбив с ног, связали.
И снова он путешествовал как убитая антилопа, лежа на проклятом животном. Этих животных он возненавидел больше чем Духа и его воинов. На этот раз его связали чем-то другим, его зубы скользили по этим веревкам, не оставляя следов. Почти каждый день к нему приходил мальчишка из его племени, которого звали Канк, и рассказывал, что злой Дух на самом деле Великий Дух Макс Са и прилетел он с неба. Приходила женщина из его племени, которую звали Гу, и тоже рассказывала удивительные вещи.
Но Бер знал, что они все находятся под влиянием чар злого Духа и не видят истины. Чем больше они рассказывали, тем больше он хотел убежать и вернуться к родной Стоячей Воде. Так проходили дни за днями, Бер сидел на веревке, которую не мог перегрызть, его хорошо кормили. Мальчик даже набрал вес и стал расти на хорошей пище. А потом в его судьбе произошел неожиданный поворот. С него сняли странную веревку, но на руки надели кожаные веревки. Его вывели из хижины и повели между пальм, где он снова увидел злого Духа. Тот сидел на проклятом животном, которое лежало и жевало траву. Бера снова положили на животное, Дух что-то сказал и животное встало. Ехали они долго, когда остановились, Огненный Зверь уже готовился умереть, чтобы заново родиться на следующий день. Дух остановил животное и, дождавшись, когда оно ляжет, сошел с него и осторожно снял Бера. Он развязал веревки на его руках и, показывая по направлению к местам, откуда пришло его племя, что-то крикнул на непонятном языке. Бер сразу отбежал и остановился удивленный: Дух снова залез на животное и, развернувшись, медленно поехал обратно.
Бер оторопело смотрел, как Дух уезжает, оставив его одного. Несмотря на все свои сильные стороны, он был еще мальчишкой, который оставался ночью в степи, полной хищников. Когда животное с Духом удалилось на шесть бросков копья, мальчик не выдержал и побежал следом. Он обогнал Духа и остановился, но тот медленно проехал дальше, словно не заметив его. Это было уже слишком! Бер снова бросился вперед и обогнал животное:
— Я воин! — он сказал эти слова на чужом языке.
Дух спросил его о чем-то, но Бер его не понял и повторил снова:
— Я воин, хочу ты! — на этом его словарный запас иссяк и Бер продолжил на родном:
— Я не хочу умирать от голода или в когтях хищников, дай мне умереть в бою.
Дух остановил животное и, что-то спросив, показал в сторону стоянки Духа, откуда они пришли. Бер кивнул, понимая, что от его ответа зависит его дальнейшая судьба. Дух одним рывком втащил его на животное и усадил лицом к себе. Он что-то говорил, и голос был ласковый, словно это с ним разговаривала его мать.
— Я воин, — упрямо и зло повторил Бер, чувствуя, как от ласкового голоса Духа на глаза наворачивается слезы.
Дух притянул его к себе, и Бер неожиданно для себя заплакал. От Духа веяло теплом и любовью, так давно забытым чувством, которого был лишен этот сирота каменного века.
С этого дня судьба Бера сильно изменилась. Дух Макс Са оказался добрым Духом. Он очень хорошо относился к мальчику и все время хвалил его. Он сделал Бера вождем маленького племени со странным названием «спецназ». Все время Бер и его подростки занимались обучением битве: кидали ножи, стреляли из луков, поднимались на пальмы. Чаще всего с ними занимался Лар, огромный воин, который вез его на инке. Инки оказались приятными животными, но у Бера осталось против них какое-то предубеждение. На инка он садился только в случае крайней необходимости.
Макс Са проводил с ним много времени, рассказывая удивительные вещи. Бер усиленно учил язык, но разговаривал на нем только с Великим Духом или его женщинами. Все считали, что Бер не понимает язык Русов, а мальчик специально поддерживал это заблуждение.
Так Бер понял, что не все в племени Русов довольны тем, что во главе стала Нел. Это случилось после того как не вернулся Макс Са. Боясь, что кто-то захочет причинить вред женщине Великого Духа Макс Са, Бер взял на себя ее охрану. Он поставил дополнительных охранников, а сам сопровождал обеих женщин Великого Духа, когда они покидали свою хижину с необычным названием «Дворец».
Но, даже усилив охрану, он не узнал о готовящемся покушении. Бер мало контактировал с Выдрами и презрительно относился к этим рыбоедам. Когда Тиландер вскрикнул от стрелы, попавшей ему в плечо, мальчику хватило доли секунды, чтобы увидеть и обезвредить убийцу. Нож, подаренным ему Великим Духом, пробил голову убийцы, словно вошёл в мокрую землю. Потом были убиты все из семьи Ваа, но Бер чувствовал, что проблема всё же начала назревать.
Когда Нел объявила, что Макс Са жив и нуждается в помощи, Бер задрожал от страха, что его могут не взять на поиски. Но его страхи оказались напрасными. Женщина Великого Духа назвала его имя среди первых, велев отобрать пятерых лучших из его маленького племени «спецназ».
Ради того, чтобы найти Макс Са, Бер был готов даже кормить с рук ненавистных ему инков. Поиски длились долго, они тщательно осматривали местность и шли вдоль Соленой Воды, пока, наконец, не уткнулись в место, где дальше уже везде была только Соленая Вода. Здесь впервые Бер увидел «снег», лоа, как его называли Русы. На минуту он даже забыл о цели поисков, изумленный таким явлением. Он ловил снежинки ртом, которые моментально таяли на языке, превращаясь в воду. Дикий холод его пугал, но ещё больше пугала мысль о том, что они могут не найти великого Духа.
Когда Нел сдалась и объявила, что они возвращаются в Плаж, Бер чуть не плакал от досады. Они были в пути больше, чем есть пальцы на руках и ногах, и не смогли найти Великого Духа! Он, как и Нел, был уверен, что Макс Са жив, и не понимал, почему эту уверенность не разделяет другой белокожий по имени Гера. Несколько раз Беру казалось, что белокожий что-то темнит и замышляет против Нел нехорошее. Тогда нож выходил из кобуры, и мальчик превращался в зверя, готового к прыжку. Но каждый раз он ошибался и ничего не подозревающий американец продолжал коптить воздух, не понимая, как близок был к гибели.
Здесь было холодно, если бы не поиски Макс Са, Бер ни за что не пошел бы сюда, в такой холод. Обратный путь им давался легче, с каждым днем становилось теплее и вскоре люди перестали мерзнуть. В один из дней с высоты своего инка Бер заметил Стоячую Воду, берега которой густо поросли камышом. Это место напомнило ему о родных краях, но группа прошла мимо Стоячей Воды, не останавливаясь. Мальчику показалось, что в его спину кто-то смотрит, но, сколько не вглядывался он в стену камыша, никого не заметил. Лишь иногда отвлекаясь на охоту, они каждый день проходили огромные расстояния — Нел беспокоилась о ситуации в Плаже. Когда они вернулись, Бер понял, что ее опасения были не напрасны. Многие из Русов не скрывали своего недовольства, среди выдр раздавались голоса о том, что их племени надо жить отдельно. Были недовольные и среди Уна. Только бывшие черные пленники, ставшие Русами, не роптали. Их прежняя жизнь и постоянное недоедание научили их ценить то, что они имели в настоящий момент.
Нел справилась и с этой задачей. На три рождения Бут (Луны) она разрешила Русам оставлять все, что они поймают в Соленой воде и в лесах. Люди успокоились, теперь раздавались голоса о том, какая Нел умная и хорошая, и что она управляет племенем Русов не хуже Великого Духа Макс Са. Но Бер понимал, что это временное спокойствие, пройдет немного времени и люди опять начнут выказывать недовольство. Он вспомнил, как Сих прекращал любое недовольство жестокими убийствами и осмелился предложить такой вариант Нел. Но женщина Великого Духа отказалась, заявив, что скоро вернется сам Макс Са и все быстро успокоится.
Миновали холодные месяцы, начался сезон роста трав и как раз закончились три месяца, на которые Нел освободила Русов от налогов. Привыкшие жить в изобилии, люди не хотели вносить императорский налог — Хада прогоняли уже в половине хижин, как только он заикался о налоге. Будучи не по возрасту смышлёным, Бер видел, как зашатался трон под Нел, и решил принять превентивные меры. Разузнав у Хада имена наиболее категоричных неплательщиков, Бер со своим спецназом нанес ночные визиты в три хижины, выбрав по одной хижине из каждого племени.
Утром, когда поселение проснулось, люди ужаснулись. Возле хижины Уна, где проживал смутьян Зеа со своей женой и двумя дочками, стояли колья с насаженными на них головами. Такая же картина наблюдалась и у хижины рыболова Выдры Таа, и у жилища охотника из племени Гара по имени Нак. Ни одного тела не было обнаружено, все тела были ночью отнесены и выброшены в море.
Испуганные и возмущенные люди двинулись к дворцу, чтобы искать защиты и требовать объяснения. Лару пришлось даже выстроить своих копейщиков, опасаясь народного возмущения.
Нел сама была шокирована такой кровавой расправой и не знала, что сказать людям. Лар, Раг и Бер категорически отрицали свою причастность к этим убийствам. Неожиданно ее выручил шаман Хер, который, услышав про случившееся, пулей примчался к дворцу. Взойдя на бревно, служившее трибуной, шаман начал свою речь, от которой многим стало не по себе:
— Главный Дух-Бог потребовал жертвы, чтобы вернуть нам нашего любимого Великого Духа Мак Са Дарба. Главный Дух-Бог недоволен нами и напоминает, что любого из нас принесет в жертву, если мы не будем следовать его Слову. А мы забыли слово Бога, вы все меньше приходите ко мне, вы начали осуждать любимую женщину нашего Великого Духа Макс Са.
Шаман остановился и перевел дух. Собравшись с силами, он продолжил:
— Все, кто сомневается в слове Главного Духа-Бога, сомневаются в том, что Макс Са — его посланник, а его женщины выполняют его Волю, завтра проснутся также с головами на кольях. А их тела заберет сам Дух-Бог, чтобы отправить их на Поля Вечных мучений — Ад.
При этих словах по толпе прошел шепоток ужаса, многие даже ощупывали голову и шею, пытаясь убедиться, что они не принесены в жертву.
— Идите и помните, что священно слово Бога, священно слово его посланника Макс Са и его жен. И просите Бога, чтобы он простил ваши разговоры, потому что Главный Дух-Бог в гневе.
Хер замолчал. В этот момент при абсолютном безветрии поднялся резкий ветер, швыряя людям в лицо песок. Одна из пальм, не выдержав, с громких треском раскололась по всей длине ствола. С пронзительным криком с падающей пальмы взлетела и стала описывать над людьми пируэты крупная летучая мышь.
Хер словно этого ждал.
— Это знак! — закричал он. — Знак того, что Главный Дух-Бог очень недоволен. Опомнитесь, Русы!
Ветер внезапно стих и в наступившей тишине последние слова шамана прозвучали особенно зловеще. Когда испуганная толпа рассосалась по поселению, Бер понял, что и это временно. Пройдет всего несколько Бут (Лун), и Русы снова покажут свой характер, начав роптать.
Единственным выходом было возвращение Макс Са. Бер знал в глубине души, что он жив, но ему требовалась уверенность. Целый день подросток искал в степи нужное растение. Когда нашел, обрадовался, словно нашел самого Макс Са.
Вернувшись домой, Бер разжег маленький костер. Когда хворост догорел, он бросил на него измельчённое растение и, накрывшись шкурой, начал вдыхать дым. Так делали в его племени, когда хотели узнать что-то важное.
Зрачки мальчика расширились, он унесся куда-то далеко, летая по кругу словно птица. И каждый раз его полет оканчивался у Стоячей Воды, окруженной камышом. Снова и снова в своем наркотическом видении Бер видел то самое озеро, что им повстречалось по пути после безуспешных поисков Великого Духа Макс Са.
Через несколько часов, отойдя от воздействия травы-галлюциногена, Бер пришел к Нел.
— Я знаю, где Макс Са, я возьму две руки своих воинов и пойду за ним, — сказал он.
Нел удивленно уставилась на мальчика. Она сама всегда верила, что ее муж не погиб, но слышать это от другого человека, казалось странно.
— С вами пойдет Бар, — сказала Нел.
— Нет, я должен сделать это сам. Великий Дух спас мне жизнь, теперь это должен сделать я.
Нел колебалась минуту, ей очень не хотелось отпускать подростков одних, оба брата и Лар ей были крайне нужны в поселении.
— Хорошо, — наконец решилась она, — иди и найди Великого Духа Макс Са. Я скажу Лару и Канку, чтобы для вас подготовили инков.
У выхода из дворца Бер остановился:
— В следующий раз ты увидишь меня вместе с моим отцом, Великим Духом Макс Са. Мальчик ушел, а Нел впервые почувствовала, что возвращение ее мужчины очень близко.

Глава 21. Озерные Луома
Прошло не менее минуты, прежде чем я обрел способность мыслить, настолько трудно было смириться с тем, что передо мной стоит не Нел и ее старшие сестры. Не надо было быть антропологом, чтобы понять, что эти женщины и моя Нел принадлежали к одному племени. Мои предположения перешли в уверенность, когда я услышал два слова: «роха», глагол означавший идти, пора уходить, и так далее. Вторым словом было «Са», которое благодаря стараниям Нел стало приставкой к моему имени и означало «Дух». Я уже было открыл рот, чтобы произнести имя Луома, давая понять, что я не враг, когда слово «Канг» заставило меня воздержаться.
Прислушавшись к спору женщин, я понял, что речь идет о Санчо и, вероятно, у них возникло сомнение — людоед он или не людоед. «Канг» оказалось не названием отдельного племени. Так Луома называли неандертальцев, считая их всех людоедами.
Ноги нам оставили свободными, чтобы мы могли передвигаться. Меня поставила на ноги девушка, похожая на Нел. Единственным отличием от Нел был маленький шрам под левым глазом. Санчо поднимали сразу две женщины. Неандерталец пытался вырваться, но связанные руки, которые потом были прихвачены к поясу, не могли ему помочь в этом. Чтобы парень раньше времени не получил копье в бок, я коротко бросил ему:
— Ха (успокойся, не сопротивляйся).
— Ха (хорошо), — выдохнул Санчо и спокойно дал себя поставить на ноги.
Наш короткий диалог не остался без внимания. Все четверо заговорили мягкими голосами, среди которых грубое и жесткое «Канг» выделялось чужеродным элементом.
Для меня оставалось загадкой, как смогли женщины подобраться и связать нас так, что мы проснулись только после пощечин? Правая щека горела до сих пор, на лице Санчо даже появился синяк, видимо его хлестали сильнее. Девушка хлопнула меня по заднице, давая понять, что надо идти. Это было так неожиданно, что я даже подпрыгнул, вызвав улыбки на лицах наших пленительниц.
— Весьма неучтиво хлопать малознакомого мужчину по заднице, в моем мире обычно так поступали по отношению к девушкам, и это не считалось правилом хорошего тона, — моя речь заставила выпасть девушку в осадок.
В ее серо-голубых глазах появилось изумление, словно она приобрела на рынке говорящего ослика. Остальные женщины тоже не сдержали удивленных восклицаний. На минуту они даже забыли Санчо, который мог бы попытаться удрать, но парень не бросил бы меня.
Увидев, какое впечатление произвела моя речь, я улыбнулся как можно нежнее и сказал девушке:
— Надеюсь, и вы не откажете мне в желании проверить упругость вашей попы. Девушка не поняла, но интонация моего голоса подсказали, что речь шла о чем то таком. Она внимательно осмотрела меня с ног до головы и неожиданно улыбнулась:
— Вир.
Я не слышал такого слова от Нел и понятия не имел, что оно означает. Женщины справились с первоначальным удивлением, и повели нас прямо в воду. Я даже остановился. Нас что — хотят утопить за то, что мы без спроса спали на берегу? Но у самого берега между камышами оказалась еле заметная тропинка, которая, петляя, вела вглубь озера. Иногда мы шли по колено в воде, иногда выбирались на почти сухую землю. Озеро оказалось с загадкой, и я не знал, ни откуда нас привели, ни сколько раз мы сворачивали в сторону.
Через десять минут мы вышли на островок, который был окружен плотной стеной камыша выше человеческого роста. Островок был продолговатой формы, в ширину не более пятнадцати метров. Длина примерно составляла восемьдесят метров. На островке было пять небольших хижин, сложенных из камышей на манер индейских типи, у небольшого костра сидел пожилой кроманьонец.
Таких пожилых людей в каменном веке я никогда не видел, старику было не меньше семидесяти. Его белые волосы лежали на шоколадного цвета плечах, а глубокие морщины придавали старику сходство с внезапно ожившей мумией. На бедрах старика висела сморщенная старая шкура пятнистого цвета. Увидев нас, он встал. Я обратил внимание на то, какой он худой. Его ноги были палками, у него были впалая грудь и ребра, на которых, казалось, можно было сыграть мелодию.
Старик перекинулся с женщинами парой фраз, смысл которых мне остался непонятен. Нас посадили в центре островка, молодая девушка осталась присматривать, а остальные женщины занялись делом. Одна из женщин вытянула из озера за веревку ловушку для рыбы. Внутри оказалось несколько рыб и целых пять раков. Женщина вытащила рыбу и, оглушая ее ударом камня, кидала недалеко от нас. Когда она выкинула рака в озеро, я не выдержал:
— Стой, это еда и очень вкусная еда!
Женщина остановилась и подняла руку с раком.
— Да, стой, развяжи мне руки, я покажу, как их приготовить! — крикнул я.
Но руки мне никто не развязал. Вместо этого женщина попыталась сунуть рака мне в рот, пришлось даже стиснуть зубы.
Из хижина появилась другая, чей статус я определил как вождь. Она резко сказала пару слов и мои мучения прекратились. Мне развязали руки, но два копья угрожающе нацелились мне в грудь. Я поискал взглядом глиняную посуду, и одна из женщин, проследив за моим взглядом, принесла миску из хижины. Теперь надо было сварить и показать, как едят раков. Пока вода закипела, и раки дошли до готовности, с меня сошло семь потов. Я дал себе слово облегчить женщинам жизнь, показав, как нужно обжигать посуду. Когда раки были готовы, и я вытащил их, на лицах женщин отразилось брезгливое выражение. Ну, конечно, личинки и всякое дерьмо — это норма, а, как раки, так корчим мину. Ну, подождите, посмотрим на ваши гримасы после того, как отведаете раков. Жаль только пива нет.
Отломив клешню, я высосал сок и начал дегустацию, блаженно закатывая глаза к небу. Вождь взяла рака и повторила мои действия. Вначале на ее лице не было эмоций, но потом отразилось удивление. Она обменялась парой слов с товарками, и те расхватали всех раков, благо их было множество.
В двух других ловушках раков было по семь штук. Досталось и старику, и даже Санчо. который с отвращением воротил нос. Его можно было понять, неандертальцы не сидели на месте и раков не ловили. Когда парень увидел, что все едят с удовольствием, то дал себя покормить. В его крепких зубах хитиновые панцири хрустели, словно яичная скорлупа.
Во время еды атмосфера немного разрядилась, и я заметил, что молодые женщины поглядывали на нас с женским интересом. Даже женщине-вождю было едва ли около тридцати, тяжелая жизнь женщины каменного века наложила свой отпечаток, и она казалась старше. Если это часть племени Нел, которая отбилась, когда Луома спасались от объединенных сил Кангов, тогда женщинам пришлось несладко. Нигде не было признаков, говорящих о том, что в осколке племени есть мужчины. Сами хижины были маленькими, примерно на одного человека. Двоим там будет тесновато.
Когда мы поели, мне снова завязали руки. Неандертальцу их и не развязывали, его физических данных было достаточно, чтобы справиться с четырьмя женщинами. С ними и я справился бы без труда, но во мне, исхудавшем белом человеке, который казался худее обычного, угрозы они не видели.
После сытного обеда, а кроме раков мне перепало и вареной рыбы, нас на час оставили в покое. Женщины ушли по хижинам, старик зорко следил за каждым нашим движением, держа в высохших руках копье с каменным наконечником. Когда я уже думал, что до вечера все будут отдыхать, началось второе действие пьесы, действующими лицами которого были мы.
Из хижин одновременно появились женщины без нагрудных и набедренных повязок. Их обнаженные тела шоколадного цвета блестели в лучах солнца, стоявшего в зените. Несмотря на то, что была ранняя весна, воздух прогрелся хорошо, и женщины чувствовали себя комфортно. Женщина-вождь имела потрясающую фигуру, возможно, я даже завысил ее возраст. Но мое внимание привлекла копия Нел. Она двигалась грациозно как лань, коричневые соски мелко подрагивали. А сама грудь стояла провокационно-вызывающе. Небольшой холмик курчавых черных волос в зоне бикини манил взгляд, и я почувствовал, как во мне растет все. И желание, и возможность его проявить.
Не обращая на нас внимания, все четверо зашли по пояс в воду озера и стали окатывать себя водой, визжа, словно современные сельские девушки на реке в деревне. Мытье продолжалось минут десять, и я услышал, как тяжело дышит Санчо, увидев эту потрясающую картину. Выйдя из воды, девушки нарвали сочной травы, которая росла прямо в воде. Это было трубчатое растение, похожее на алоэ. Разломив стебель, они выдавливали из него прозрачную тягучую жидкость и намазывали друг друга. Кожа их стала блестеть сильнее, до меня доносился невероятно знакомый запах, но я не мог вспомнить, чем так пахло в моей прежней жизни.
Девушки намазывали друг друга соком в пяти метрах от нас, абсолютно не стесняясьстарика и не обращая внимания на нас, сидящих с остолбеневшим видом. Вождь посмотрела на меня, потом перевела взгляд на Санчо. Подойдя ко мне, она бесцеремонно полезла в шорты и, проверив мою боевую готовность, улыбнулась уголками губ. По ее знаку, остальные три девушки потащили меня в воду и окунули туда, предварительно намучавшись с шортами. Они думали, что это набедренная повязка, как обычно скрепленная V-образной костью. Боясь, что они порвут мои шорты, я связанными руками помог им раздеть меня. Накидку с меня сорвали еще раньше.
Шесть моющих тебя женских рук — невероятное блаженство. Пришлось вспомнить все упражнения Кегеля, чтобы выстрелы не были холостыми. Потом меня намазали таким же прозрачным соком из стебля растения и, посмеиваясь, повели в хижину к вождю. Я бы предпочел молодую девушку, копию Нел, но выбор был не за мной. Для занятия сексом в древней позе размеров хижины хватало. Вождь уже приняла стартовую позицию, и ее нетерпение отражалось мелкими подергиваниями ягодичных и других мышц.
Острие копья, прикасавшееся ко мне сзади, недвусмысленно намекало на то, чем я должен заняться, и на последствия в случае отказа. Глубоко вздохнув, и надеясь, что инфекции, передаваемые половым путем, еще не разошлись по планете, я начал вынужденное вторжение в чужую частную собственность.
Главное начать, а там все пойдёт как по маслу, сказано не зря. Через десять секунд я уже самозабвенно занимался сексом, исторгая из глотки вождя нечленораздельные звуки. Здесь даже можно сделать лирическое отступление для будущих попаданцев в каменный век: можете смело меряться пиписьками с местными, современные мужчины не уступают, если не превосходят местных. И звуковая гама, издаваемая женщиной-вождем, была лучшим тому подтверждением.
Первый раунд закончился очень быстро. Но бойцы вновь сошлись в центре ринга, не прерываясь на отдых. Во втором и третьем раунде бой шел с переменным успехом. Пока в четвертом сторона противника не выкинула белый флаг и не предприняла попытку уклониться от боя.
Место измотанного бойца занял новый противник. Им оказалась та самая девушка, что была похожа на Нел. После небольшого перерыва мы сошлись с противником лицом к лицу, к большому недоумению моего визави. Но последующие действия девушке весьма понравились, а природная гибкость помогала ей не ударить в грязь лицом. Бой затянулся по причине усталости, но закончился обоюдным нокдауном.
Меня снова на руках отнесли в озеро и обмыли. На следующий бой я смотрел уже как зритель. С моего места на галерке видно было мало, но шум болельщиков давал понять, что игра проходит интересная. Судя по зрителям, а со мной какофонию звуков воспринимали вождь и копия Нел, две другие женщины прописались в команде моего неандертальца, а эти две составляли мою фан-группу. Данный расклад меня устраивал, но внимание молодой хотелось уделить больше. Если местные женщины не копируют поведенческие реакции паука Черная Вдова, можно было предположить, что мне еще представится такая возможность.
Неандерталец, похоже, продержался в ринге дольше меня. Оно и понятно, молодой сильный игрок впервые выходит играть в настоящую мужскую игру. Тем более что по сравнению со стандартными неандерталками, Луома, с их точеными фигурками, казались произведением рук великого скульптора.
Ближе к вечеру после недолгого ужина, в основном состоящего из кореньев, любовные схватки продолжились. На этот раз мне удалось уделить больше внимания молодой луомке, которая, в отличие от вождя, только сегодня стала женщиной. Насчет остальных двух луомок — не знаю, я не спрашивал у неандертальца, да и вряд ли он знал бы такие анатомические особенности.
Однако наши подвиги на любовном фронте не сделали женщин сговорчивее, руки и ноги нам перед сном всё же завязали. Старичок, который успел поспать днем, сидел и зыркал глазами из-под белесых бровей. Следующий день оказался точным повторением прошедшего, но на третий день даже женщины заметили, что мужской ресурс не безграничен. Мне прекрасно была ясна их цель, дело было не в нашей красоте, а в необходимости получить потомство. Оказавшись на этом островке посреди озера, женщины просто были обречены на вымирание без мужчин.
Вечером третьего дня женщины, убедившись в том, что в принципе они получили все, что хотели, стали держать совет. За три дня пребывания среди Луома я вспомнил некоторые слова, что раньше мне говорила Нел. А, так как речь дикарок не отличалась фразеологизмом и метафорами, я понял, что речь идет о нашей дальнейшей судьбе. Из того, что мне удалось понять по словам и жестикуляции, за то, чтобы сохранить нам жизнь, выступали вождь и похожая на Нел девушка. Я даже почувствовал гордость — вот что значит подарить женщине наслаждение, у нее сразу проявляется миролюбие!
Две партнерши Санчо, однако, проявляли агрессию, не соглашаясь с доводами вождя. Видимо здесь этот титул был, скорее, номинальный. Я с ненавистью посмотрел на неандертальца, который спал, блаженно улыбаясь во сне. Работай ты как положено, идиот, твои женщины тоже проявили бы великодушие.
Дебаты женщин затянулись, но вождь встала и направилась к нам в сопровождении остальных женщин. В руках она держала осколок кости крупного животного с намотанной на месте рукояти шкурой. Ее решительное лицо не оставляло места для двоякого толкования ее цели. Но я, всё же, попытался:
— Стой, согласен, мог бы и лучше, давай попробуем еще!
Вождь не дала мне договорить, разрезая веревки на руках. Это было что-то новое, раньше веревки развязывали, а теперь их порезали. А, ведь, веревка вещь хорошая, в хозяйстве пригодится. Разрезав веревки на руках Санчо, женщина протянула мне нож рукоятью вперед. Затем одним движением сняла шкурку с груди и выставила напоказ красивую грудь, которая томно вздымалась, заставляя перераспределяться мою кровь в организме. Взяв мою руку с костью, женщина приставила ее к своей груди:
— Тох! — Голос прозвучал так неожиданно, что я вздрогнул и бросил кость на землю.
— Солдат ребенка не обидит, успокойся и прикройся, а то получишь незапланированный раунд сексуальной горячки, — мой дружелюбный тон и брошенное оружие ее обрадовало.
Она повернулась к товаркам и затараторила, примерно:
— Вот видите, я вам говорила!
Во всяком случае, я так перевел ее фразу. Затем она взяла мою руку и приставила к своему оголенному животу:
— Бер!
— Бер, — послушно повторил я, вспомнив, что так звали моего черного сорванца, командира подрастающих спецназовцев.
Впервые за все время женщин отпустило. Ведь мы даже сексом занимались под направленным в спину копьём. Сейчас они щупали мощные бицепсы Санчо, который, одурев от такого внимания, снова собирался в сексуальный спарринг.
Женщины вытащили ловушки, через час рыба была вареная, раков сегодня почти не было. Видно разнеслась молва, что Макс-ракоед прибыл на озеро. К общему застолью, скалясь беззубым ртом, присоединился и старик. Но я знал, что скоро веселье закончится. Женщины, возможно, решили, что мы останемся, и радовались тому, что нашли двоих мужчин для племени. Но мое племя звалось не Луома. Оно звалось Рус и было далеко. И я должен дойти до них, даже если мне придется убить этих красивых Луома. Даже копию Нел, чтобы дойти и обнять настоящую Нел. Ну, и рыжую бестию Мию, куда уж без нее.

Глава 22. Канг-У
Первую попытку уйти с островка мы предприняли сразу после ухода женщин на охоту. Старик никак нам не помешал, но мне показалось, что в его глазах мелькнула усмешка. Через час значение усмешки стало понятным: в какую бы сторону мы не двигались, все время упирались в непроходимую стену камыша.
Потратив еще час, я убедился, что, не зная тропинки, из этого островка не выбраться. Иногда камыш заканчивался, и мы оказывались перед водной гладью, преодолеть которую я бы смог. Но где гарантия, что противоположный берег поросший камышами, реальный берег, а не очередной островок.
Возвращающиеся с охоты женщины Луома нашли нас, когда мы, вконец обессиленные, отдыхали на микроскопическом островке между водой с камышами. Женщины возвращались с небольшой антилопой. На плече вождя багровел здоровенный синяк. На мой вопрос, суть которого она уловила по интонации, женщина ответила одним словом: «Канг».
Сказанное меня удивило, получалось, что по соседству с озером обитают неандертальцы, и, даже уйдя с озера, мы рисковали нарваться на них.
После обеда, используя слова из языка Луома, которые старательно выуживал из памяти, я попытался объяснить вождю, что нам надо уходить. При помощи активной жестикуляции и пары десятков слов мне удалось донести до нее мысль, что нам надо возвращаться к своему племени.
Слова из языка Луома ее очень удивили, но моего словарного запаса не хватало, чтобы понять, что она от меня хочет. В ее речи мелькали слова «Канг, опасность, убить, помочь», но общей картины я не понимал. Как ни странно, Санчо понял ее лучше. Неандертальцы умели одним или двумя односложными словами передать гамму чувств.
— Га (опасность, просят помощи), — неандерталец обратился ко мне, внимательно изучив мимику и жестикуляцию.
— Ха (что, кто)? — Санчо всмотрелся в лицо вождя, вслушался в речь и уверенно ответил:
— Ха (такие как мы, люди Ха).
«Неандертальцы»? Значит, синяк на плече получен не на охоте, а в результате столкновения с дикарями?
— Ха (поможем)? — адресовал я вопрос Санчо, который ответил практически сразу:
— Ха (ты вождь, тебе и решать).
Теперь, когда Санчо расшифровал смысл просьбы вождя Луома, мне и самому в ее голосе чудилась вполне осознанная просьба помочь разобраться с опасными соседями.
— Сколько их? — спросил я Бел, так звали вождя озерных Луома.
Мой вопрос она не поняла. Оглянувшись, я набрал немного сухого камыша и, разломав один на палочки примерно одинаковой длины, положил четыре вертикально и одну наискосок рядом. Женщины, сгрудившись, наблюдали за моими действиями. Показывая на каждую из женщин, я откладывал палочку в сторону. Откладывая пятую палочку, я указал на старика и положил рядом также немного наискосок.
— Луома, — я показал на женщин и старика, после чего снова указал на палочки и сразу задал вопрос, протягивая несколько палочек Бел: — Канг?
Она сразу поняла, о чем речь и разложила пять палочек косо и три вертикально. Затем через минуту добавила еще две, которые положила горизонтально. Если я ее правильно понял, племя неандертальцев насчитывало пять воинов, трёх женщин и двух детей. Стандартное племя, обреченное на вымирание, если не объединится с другим. Чтобы племя нормально развивалось, в нем должно находиться не менее пяти десятков членов. И даже с таким количеством людей, без притока свежей крови, со временем популяция может вымереть. От близкородственного скрещивания рождаются дети, которые, в свою очередь, часто дают нежизнеспособное потомство.
Пять взрослых неандертальцев это сила. Чтобы в прямом бою их победить, нужно иметь втрое превосходящие силы. Я своим глазами видел, как озерные людоеды, захватившие меня в плен, на каждого своего убитого забирали три жизни кроманьонцев. Это при том, что черные кроманьонцы были сильными и развитыми мужчинами. А нас сейчас всего шестеро — четверо женщин, подросток-неандерталец и я. Меня всегда удивляло, что неандертальцы предпочитали ближний бой, копья они метали только в крайнем случае. А вот кроманьонцы, метали копья с удовольствием, даже копьеметалку изобрели, которая увеличивала силу и дальность броска.
— Хорошо, мы поможем, — эти мои слова все прекрасно поняли, хотя выразился я на русском.
На лицах женщин появились улыбки. Видимо, крепко им досаждали неандертальцы — в тот день нас потчевали едой так, что мо живот стал похожим на барабан. Весь следующий день я посвятил изготовлению дротиков. Мне принесли множество палок, которые я стесывал рубилом и обжигал их концы. Убить таким дротиком нельзя, но им можно наносить раны, а каждая рана — это минус в карму неандертальца. Кроме этого, у женщин были неплохие копья с каменными наконечниками. Еще два копья смастерил старик, клея наконечники к древкам с помощью рыбьего клея и связывая их еще полосками кожи из шкуры выдры. Я сделал восемь дротиков, но серьезным оружием они не могли считаться. Оставалась проблема коммуникации, трудно было объяснить своему воинству, что я от них хочу. Санчо понял сразу, что наша тактика будет заключаться в обстреле издалека и выдергивании одиночных воинов из группы.
Женщины горели местью. Я узнал, что двое остававшихся в племени мужчин пали жертвой в схватке с неандертальцами, а позавчера вождь сама еле уцелела, столкнувшись с дикарем лицом к лицу. Несколько часов ушло на то, чтобы используя мат, жестикуляцию и мимические способности Санчо, довести до Луома, что прямого рукопашного боя не будет. Будет тактика пчелы или осы, мы будем жалить и отскакивать.
Схватка была отложена на следующий день, сегодня снова был вечер любви. Копию Нел звали Сан, и девушка сегодня сама приняла миссионерскую позу, не дожидаясь моих жестов. Что ж, к хорошему быстро привыкаешь, и я не мог ее судить за это.
Утром в военный поход выступили все, кроме старика. Почти час мы петляли среди камыша, порой шагая в воде по колено, пока не выбрались на берег. Я оглянулся, сплошная стена камышей в этом месте достигала полукилометра, лишь потом виднелась водная гладь, с островками, также окруженными камышами. Идеальное место для небольшого количества людей, которые ведут скрытный образ жизни. На юге виднелись горы, их мы заметили, когда подходили к озеру.
Бел уверенным шагом направилась к горам, подтверждая мою догадку, что большинство неандертальцев жило вблизи горных массивов. Именно там они находили природные укрытия в виде пещер и скопления валунов, обеспечивавших неплохую защиту.
К горному массиву, который оказался не очень высокой грядой, почти вплотную подходившей к морю, мы подошли через два часа. Несколько раз встретились части скелетов животных, один раз следы очень старого костровища. Ближе к горам трава почти не росла, там начиналось каменное нагорье.
Пещеру я заметил на расстоянии около трехсот метров. Она смотрела на юго-запад и представляла собой темный провал на высоте пятнадцати метров. Ещё раз показав жестами, что врукопашную мы не лезем, я начал осторожно подходить к пещере.
Фигура неандертальца показалась, когда до пещеры оставалось примерно сто метров. Он увидел нас и исчез в глубине, чтобы снова появиться в сопровождении ещё четырех фигур. Даже с этого расстояния было видно, что дикари очень широкоплечие. Следуя моему плану, я споткнулся и присел. Мои сопровождающие начали трусцой отходить назад.
Моя уловка дала результат — вниз, переваливаясь, побежал всего один дикарь. Подняв толстую суковатую дубинку, он трусил в моем направлении. Когда дикарь приблизился на двадцать метров, я с показным усилием встал и метнул дротик. Неандерталец не успел отклониться, и дротик попал ему прямо в грудь. Заостренные и обожжённые наконечники не способны пробивать человеческое тело.
Дротик оставил рану, из которой показалась кровь, и упал наземь. Дикарь, не сбавляя темпа, почти добежал до меня и замахнулся дубинкой. Второй и третий дротик я метал в упор, с двух метров дистанции.
Третий дротик пробил живот и, повис, застряв в мышцах. Неандерталец остановился и выдернул дротик. В этот момент я ударил его копьем в область сердца. Каменный наконечник пробил грудную клетку и, видимо, попал в сердце, потому что дикарь как подкошенный упал на землю.
Громкий негодующий крик донесся с площадки перед пещерой, и теперь уже двое дикарей побежали вниз. Я подхватил свои дротики и копье и ленивой трусцой побежал к своим, которые залегли за небольшим пригорком в пятистах метрах от меня. Ногу я волочил как можно правдоподобнее, чтобы преследователи не передумали прекращать погоню. Расстояние меду нами быстро сокращалось, и я немного прибавил скорости. Когда я добежал до пригорка, неандертальцы были всего в сорока метрах от меня.
Второй раз так развить успех мне не удалось: из пяти дротиков лишь два попали в цель, нанеся пустяковые раны. С громкими «Ааргх», дикари синхронно ринулись на меня. Я перескочил через пригорок. Ослепленные гневом неандертальцы вскочили на пригорок, и один из них сразу напоролся на два копья Луома, нацеленных ему прямо в живот.
Второго встретил Санчо. Дикарь при виде неандертальца среди шоколадных женщин оторопел. Этого мгновения хватило, чтобы мое копье и топор Санчо успокоили его желание убивать. Неандерталец медленно осел, вырывая из моих рук застрявшее под ребрами копье. Из проломленного черепа тонкими струйками брызгала кровь. Первого дикаря Луома искололи копьями так, что он скорее походил на швейцарский сыр, чем на человека.
Мы убили троих, не получив ни единой раны. Если сведения Бел верны, оставалось всего двое воинов и трое женщин. Детей можно было не брать в расчет, вряд ли они способны оказать сопротивление.
Женщины настаивали идти к пещере и схватиться врукопашную, но я не хотел рисковать зря и поэтому решил снова повторить уловку с обманным отступлением. Усадив свою команду в засаду, я отправился к пещере и остановился в ста метрах от входа.
— Змей Горыныч, выходи! — закричал я.
Примерно минуту не было никаких действий, затем на площадке показалась человеческая фигура. Несколько мгновений мы стояли, смотря друг другу в глаза. Это был крупный широкоплечий дикарь средних лет с густой гривой волос и бородой почти до пояса. Кроме набедренной повязки на нем ничего не было. В одной руке он держал каменный топор, во второй кусок мяса на кости. Мне показалось подозрительным его спокойствие. Буквально через несколько секунд я понял, что мой тактический прием применили против меня. Слева и справа из-за камней, которые находились на подходе к пещере, показались человеческие фигуры.
Слева бежал коротконогий дикарь с каменным топором. Справа, забегая мне за спину и отрезая путь к отступлению, бежали три женщины, похожие на ведьм из фильма ужасов. У женщин в руках были палки, скорее всего, просто выхваченные из хвороста. Дикарь был опаснее всех троих вместе взятых: моя засадная команда была слишком далеко и скрыта пригорком, а действовать предстояло быстро.
Не целясь, один за другим я метнул четыре дротика и дважды промазал. Легкие раны не остановили дикаря, и он с ревом опустил топор на мою голову. Я рванулся в сторону и ушел кувырком, зацепившись за камень. Развернувшись, дикарь бросился вперед, полагая, что лежащий на спине человек является легкой добычей. Именно так в профессиональных единоборствах допускают ошибку горячие бойцы. Они бросаются на поверженного соперника, стремясь добить его, и натыкаются на мощные встречные удары ног. Неандерталец наткнулся на копье, которое пройдя все тело, вышло из его спины.
Даже, пронзенный копьем, он умудрился нанести удар, который пришёлся рядом с моей головой. Осколки каменной крошки, выбитой ударом о каменную насыпь, запорошили правый глаз и даже ранили кожу коло него.
Дикарь осел, нанизываясь на копье, и частично накрыл меня своим вонючим телом. В этот момент подоспели женщины дикарей. Тело дикаря и спасло меня от первых ударов, которые пришлись по умирающему. Он все еще тянул руки, пытаясь схватить меня или выцарапать мне глаза, когда я рывком вырвался из-под него.
Град ударов палок обрушился на меня. Будь это дубинки — мне бы не выжить. Но это были обычные сухие палки, которые женщины похватали в спешке. Первая палка сломалась, и я, перехватив руку косматого чудовища женского пола, точным ударом в скошенную челюсть, отправил ее в нокаут. Удары продолжали сыпаться и на мгновение дезориентировали меня. Сфокусировав взгляд на пещере, я не увидел там вождя дикарей и интуитивно пригнулся.
Страшной силы удар просвистел над моей головой, и топор, не встретившись с моей головой, прошел дальше, пока не разбил голову какой-то неандерталки. Сила удара была такова, что женщину отбросило в сторону на пару метров. Вождь сделал два шага, увлекаемый инерцией удара, и подставил свою печень, куда я коротко ткнул копьем, обрадовавшись фонтанчику крови из раны.
В этот момент какая-то женщина удачно попала мне палкой по затылку. Земля поплыла у меня перед глазами, я на ватных ногах рванул в сторону и покатился по земле. В следующую секунду я увидел рядом, чью-то ногу и рванул ее рукой. Не ожидавшая подсечки женщина грохнулась на землю, ударившись головой о каменную осыпь.
И в этот момент я увидел, как на меня стремительно опускается топор. Я еле успел провернуться по земле, как на меня обрушилось тело вождя. Он впился зубами мне в левое плечо, глубоко прокусив мышцы. Прежде чем он успел сделать движение челюстью, вырывая клок мышц, я интуитивно сдавил левой рукой его причиндалы с такой силой, что рот вождя открылся в диком крике, и он попытался соскочить с меня. Я успел убрать от удара палкой свою голову под тело дикаря, а следующий удар топором, который наносила ранее нокаутированная женщина, пришелся уже по голове вождя.
Женщины-неандерталки мало уступают в силе своим мужчинам. Увидев, что она попала по вождю, женщина ухватила меня за волосы и выдернула из-под тела дикаря. Лежа на спине с лицом, залитым кровью вождя, я нанес встречный удар ногой себе за голову, попав женщине в грудь. Неандерталка отшатнулась, и мне хватило времени, чтобы откатившись, подняться на колени. В это время удар палкой по спине от второй женщины чуть не вышиб из меня дух. Но именно этот удар, как ни странно, и привел меня в себя. Вождь умер или умирал, второй дикарь и одна женщина были убиты, против меня оставалось всего две женщины — довольно неумелые бойцы.
В голове гудело, земля качалась под ногами, каждое движение отзывалось болью в теле, но я пошел в атаку. От удара топором я почти увернулся, камень лишь задел прокушенное вождем плечо, вызвав вспышку боли. Хоть я и не люблю бить женщин, но пришлось вырубить ее коротким в челюсть. В этот момент очухалась неандерталка, которая вырубилась от столкновения с камнем.
— Да, вашу мать, сколько в вас жизней?! — ударом ноги по лицу, я снова отправил ее в сон и только потом позволил себе осесть на землю.
Из легких, как из компрессора, вырывался воздух, амплитуды движения грудной клетки не хватало, чтобы насытить кровь кислородом. Вроде удары были нанесены обычными палками, но тело безжалостно протестовало против такого обращения. Услышав шум бегущих ног, я с усилием поднял голову. Моему войску оставалось до меня около пятидесяти метров. Впереди бежали Сан и Санчо, трое остальных женщин отставали на пару шагов.
Неандерталец поднял меня на ноги. Пошатываясь от усталости и от ударов по голове, я смотрел, как женщины племени Луома хладнокровно убили двух неандерталок, которые валялись без сознания. Видел, как двое из них побежали в пещеру. Я ожидал детских криков, но женщины появились пару минут спустя с двумя мальчиками примерно пятилетнего возраста. То, что детей не убили сразу, давало надежду, что они обретут новую семью, и племя Луома пополнится двумя воинами-неандертальцами. Если и наши сексуальные подвиги дадут результат, а по-другому и быть не могло, возможно, племя получит шанс на жизнь.
— Канг-У, Канг-У! — скандировали Луома, подходя ко мне и стараясь прикоснуться к лицу, залитому чужой кровью.
«Хочу в теплую ванну», — успел я подумать, прежде чем отключился от усталости и многочисленных сотрясений головного мозга.

Глава 23. Старая бухта
Следующие два дня я отлеживался, а вокруг меня носились женщины, обращаясь как с царственной особой. С грехом пополам я узнал от Санчо и Бел, почему они так запоздали с помощью. Путем жестикуляции и усваивания неандертальско-кроманьонских слов, у меня вырисовалась картина произошедшего боя.
Начало боя они банально проглядели, и только когда крики неандертальских женщин достигли его утонченного слуха, Санчо выглянул и рванул мне на помощь. Следом устремились женщины Луома. Бой закончился в тот момент, когда они подоспели. Получалось, что весь бой продлился несколько минут, хотя мне казалось, что я бьюсь около получаса.
Но я помню свою неимоверную усталость и невозможность надышаться. Правда, и это можно было понять, наша схватка была очень интенсивная, трудно выдерживать запредельную скорость больше, чем полминуты. А у меня бой продлился минимум пять минут. Да и возраст, наверное, уже начинал давать знать о себе. «Возобновлю весь комплекс тренировок», — мысленно пообещал себе.
Моя голова лежала на охапке свежего камыша, я рядом сновали Луома, готовя еду. Из одной хижины доносились характерные шлепки и звуки, не оставляющие сомнения в том, что там происходит.
За эти два дня, что я отлеживался, Луома иначе как Канг-У, меня не называли. Мне стоило усилий понять правильный смысл слова, который звучал как "убийца людоедов". Имя мне вполне понравилось, и я охотно на него откликался. Только Санчо по-прежнему звал меня Макш.
Была идея сегодня продолжить путь, но прокушенное плечо ещё сильно болело, ограничивая движение руки. Старик достал из воды какое-то плавающее растение, похожее на кувшинчик, и тщательно разжевал его. Потом смочив кашицу своей мочой, он наложил ее мне на место укуса. Боль стихла практически сразу. Но, когда он стал готовить вторую порцию своей мази, мочу я ему предоставил свою. Свое, как известно, не пахнет или пахнет куда приятнее. После этих процедур, на вторые сутки отек спал, и рука двигалась лучше.
Выход из озера для дальнейшего движения я назначил на завтра. Сан хотела секса, и мне, с учетом состояния своего тела, пришлось учить ее позе наездницы.
На своей голове я насчитал семь шишек и два рассечения, спина также была в синяках. Палки, хоть и не были дубинками, но в руках сильных женщин травмировали вполне хорошо.
Был уже глубокий вечер, когда Санчо закончил обслуживать женщин и прилег рядом со мной, даже не прикрывшись набедренной повязкой. Лицо неандертальца выражало крайнюю степень удовольствия. Прими я решение остаться здесь, парень просто прыгал бы от радости. А что ему надо? Еда есть, островок скрыт от чужих глаз, и полно красивых женщин на выбор. В его прежней жизни ему доставались бы страшилища не первой свежести.
— Макш, Ха (все просто отлично, здесь хорошо), — это, пожалуй, был первый случай на моей памяти, когда Санчо завел разговор, не касающийся еды или опасности.
— Прикройся, кобель, — сказал я.
Неандерталец понял мой жест и слова, быстро натянув кусок шкуры.
Я подождал, пока парень прикроется и продолжил:
— Утром мы уходим, лучше выспись.
Я хотел продублировать это на его языке, но передумал. Санчо уже прекрасно меня понимал в большинстве случаев: он сопоставлял интонацию и длину слов, мимику и место действия, в результате почти со стопроцентной точностью угадывая смысл.
— Ха (ты вождь, как скажешь, так и будет), — сказал он.
Больше разговаривать желания ни у кого не было, и я заснул под открытым небом. Воздух уже хорошо прогрелся, даже ночью не было холодно.
Утром была стандартная вареная рыба, которая ночью попалась в ловушки из прутьев. Не было торжественных речей, слез и длительных обниманий. Коротко кивнув старику, мы пошли за женщинами, которые, прекрасно ориентируясь, вели нас в этом зеленом море камыша.
Минут сорок блуждания — и мы снова на том месте, где женщины захватили нас в плен. Прощание было коротким, все по очереди потерлись носами, и женщины снова растворились в зеленой стене камыша.
Только Сан, входя в камыши, обернулась и бросила на меня короткий взгляд. Ее сходство с Нел было столь поразительным, что я несколько раз порывался спросить у нее о своей жене. Но мне не хватило бы слов, чтобы все объяснить. Да и зачем все это было вспоминать?.. Даже если Нел ее сестра, для Сан она умерла примерно шесть лет назад. Вряд ли кроманьонцы каменного века так долго помнили родственные связи.
Бросив взгляд в сторону моря, я зашагал, надо было наверстывать упущенные дни. Нам вернули все наше оружие и даже снабдили провизией в дорогу. Там были съедобные коренья, но не те, что я ел среди людоедов — эти были серо-синеватого цвета и отдавали сладостью, словно карамель. Была вяленая рыба. Живя на озере, Луома научились вялить рыбу. Правда, не было соли, и поэтому рыба была пресной, но по вкусу очень даже ничего.
Словно стараясь наверстать упущенное, в первый день мы прошагали около сорока километров. Горная гряда, где была пещера неандертальцев, давно скрылась из виду, а мы все шли, не останавливаясь. Поели на ходу и, запив водой, снова ускорились. На ночь мы остановились у двух крупных скал, торчавших прямо на песчаном пляже, которому мог бы позавидовать любой современный пляжный курорт. Санчо набрал несколько кусков древесины, выброшенной морем, и вскоре маленький костер запылал, отпугивая ночных хищников.
Еще два дня наше движение проходило без приключений, а к исходу третьего дня мы уперлись в широкую реку. Течение реки было медленным, в ширину водная преграда доходила до ста метров, при этом река была глубокой. Наш берег был обрывистым и порос кустарником. У самой воды шли полосы высохшего и свежего камыша. Восточный берег был ниже, вдоль него тоже шла полоса камыша, в котором гнездились птицы, похожие на гусей или уток. Еще дальше на востоке, прямо к морю подходила небольшая горная гряда, до которой было около пяти километров.
«Река, горная гряда, неужели я дошел до своей старой бухты?» — моё сердце колотилось, словно собиралось выскочить из груди. Правда, была одна нестыковка — стена камыша на той стороне не давала возможности увидеть солончак. С моего места его точно не было видно, хотя сам по себе солончак мог и не простираться на все пять-шесть километров.
Нужно было снова делать плот, в принципе мог бы сойти и один крупный ствол дерева, но крупных деревьев вблизи не было вообще. Для меня это расстояние не представляло труда, но даже я не смогу проплыть это расстояние в накидке из заячьих шкурок, с каменным топором и копьем в руках. В любом случае следовало сооружать плот, но в округе не было ничего похожего на дерево, которое можно было бы использовать для постройки плота.
Взгляд упал на камыш. А что если его попробовать использовать как материал для плота? В памяти всплыла картинка из какой-то книги, где египтяне строили лодки то ли из тростника, то ли из камыша.
Я объяснил Санчо, как рвать камыш, и через час на берегу выросла целая гора сухого камыша. Затем я приступил к строительству плота. Понимая, что мне нечем будет связать плот, способный выдержать наш вес, я решил сделать один мощный сноп, стянуть его между собой и плыть за ним, держась руками за импровизированный плот. Самое трудное будет состоять в том, чтобы Санчо преодолел страх воды.
Чтобы крепко стянуть вязанку камыша в двух местах, мне пришлось распустить свой пояс и связать его с нарезанными полосками шкуры. Из моей накидки для этого ушло почти треть шкурок, но погода становилась все теплее, и этой потерей можно было пренебречь.
В итоге получилась вязанка камыша длиной в три метра и, примерно, в метр объемом. Несмотря на объем, наш «плот» был очень легким. Вместе с плотом мы поднялись на двести метров вверх по течению, чтобы при переправе учитывать течение реки.
Санчо заартачился, отказываясь входить в воду и цепляясь за хлипкую камышовую конструкцию. Еще при пересечении пролива мне пришлось долго уговаривать его, но тогда мы сидели на бревнах. Сейчас предстояло находиться в воде, гребя ногами.
Почти час я потратил на то, чтобы убедить неандертальца. Плюнув на него, я столкнул камыш в воду, предварительно закрепив свое оружие сверху «плота». И Санчо нее выдержал. Он зашел по пояс в воду, боясь, что я отплыву без него. Показав как держаться, и предупредив его, чтобы он не отпускал камыш, я начал толкать вязанку в глубину. Когда дно ушло из-под ног дикаря, он судорожно всхлипнул и чуть не запаниковал, но подъемная сила воды подняла его тело. Сделав еще шаг, я почувствовал, что глубина больше моего роста и поплыл, стараясь без спешки работать ногами.
Мы медленно продвигались вперед, сносимые течением к морю. Когда мы проплыли около пятидесяти метров, река сильно снесла нас к морю. Я пожалел, что не поднялся выше по течению, но в этот момент мои ноги коснулись дна.
Восточный берег был пологий, глубина здесь была меньше. Метров за пятьдесят до берега я смог встать на ноги. Через десяток метров и Санчо смог встать на ноги, выразив свою радость щенячьим поскуливанием.
Дальше было проще, мы толкали вязанку с оружием и припасами, а последние десять метров шли практически по колено в воде.
Вязанку пришлось развязать, чтобы вернуть свой пояс. Полоски из шкур я также навесил на неандертальца, который тут же ими подпоясался и теперь напоминал старьёвщика. Мне не терпелось проверить свою догадку, поэтому я не стал задерживаться, чтобы согреться у костра. Через километр пути равнина стала ниже и еще через несколько сотен метров мы дошли до края соляного поля. Сомнений не было — гряда, которая была передо мной в паре километров, ограничивала одну сторону моей старой бухты, где я провел два года.
К самой гряде мы подошли через полчаса. Уйдя влево, мы спустились в равнину и через десять минут уже карабкались по осыпи наверх. А еще пять минут спустя, пройдя по широкой просеке через кустарники, мы стояли у места, где два года простояла моя палатка. Капсулы не было, видимо, Тиландер ее забрал, в чем я не сомневался. Американец не из тех людей, которые будет разбрасываться таким добром. Первая часть моего пути домой была завершена. Дальше должно быть легче. Потому что один раз этот путь я уже проделал. Правда, тогда это заняло месяц, мы плыли по плоту, сокращая дистанцию, где только можно было. Сейчас этот путь предстояло сделать пешком. Можно, конечно, построить плот и повторить прежний путь в относительной безопасности. Но это отсрочит мое отплытие на серьезный срок. А пешком я смогу дойти раньше, чем высохнут деревья для плота.
— Санчо, ночуем здесь. Тут я прожил два года и отсюда меня похитили твои соплеменники, — сказал я.
Неандерталец стал заниматься костром, уловив главное из моей речи. Пока он возился с костром, я вернулся в рощу. За полгода след от капсулы не пропал. И, хотя трава пробивалась через утрамбованную весом корабля землю, отчетливо выделялся след, где ранее стояла капсула. У меня было ощущение, что я вернулся в домик, где когда-то жил. Кусты, деревья, каменная гряда, все казалось родным.
Вернувшись к пляжу, я, пользуясь временем отлива, быстро выкопал яму-ловушку для рыб. Я не стал укреплять берега, с утра мы двинемся в путь, и поэтому ловушка в долгосрочной перспективе не рассматривается. У нас с собой был небольшой запас жареного мяса, который сейчас подогревал Санчо, и несколько вяленых рыб. Я напился холодной воды из ручья и наполнил свою фляжку.
Время близилось к вечеру, когда мы наелись и прилегли на молодой травке. Вспомнив, что в последние месяцы ел всё без соли я, преодолев лень, поднялся. Санчо дернулся вслед, но я его осадил:
— Отдыхай, я вернусь быстро.
Я прошел до обрыва и, спустившись в долину, снова поднялся по холму к солончаку. Несколько выбеленных скелетов животных, пришедших за солью, стали добычей хищников. Уже набрав соль и возвращаясь обратно, я заметил черную точку в долине. Точка двигалась в мою сторону. Поднявшись на обрыв, я присел, старательно вглядываясь. Расстояние было слишком велико, чтобы понять, человек это или животное. Через полчаса стало ясно, что это животное, скорее всего крупная антилопа.
Я сходил за Санчо, который оживился при виде антилопы. Мы наблюдали за животным, которое в гордом одиночестве медленно брело в нашу сторону. Когда антилопа дошла до обрыва и полезла по склону к солончаку, нашим глазам предстала ужасная рана. Весь левый бок был располосован, словно по ней проехалась газонокосилка.
— Пошли, Санчо, добыча сама пришла к нам в руки, — схватив копье, я стал спускаться по каменной гряде.
Неандерталец, шумно дыша, следовал за мной. Когда мы поднялись на холм и вышли на солончак, антилопа лежала на соли раненым боком. У нее даже не хватило сил подняться, а, может, людей она не считала за врагов. Ударом копья я прекратил мучения животного. От ее раны отвратительно несло. Когда мы перевернули животное, я увидел сотни мелких белых червей, которые сновали между лохмотьями разорванных мышц. У меня даже возникло сомнение, стоит ли есть такое мясо, но неандерталец не разделял моих тревог. Сноровисто и деловито он начал свежевать добычу, нисколько не смущаясь от противного запаха.
Чтобы избежать возможного отравления я запретил брать мясо с левой стороны, вырезая только лучшие куски из неповрежденных частей тела. Вырезав примерно килограммов тридцать мяса, мы вернулись к своему костру. До самой ночи продолжался процесс готовки мяса, которое после окончания процесса я уложил в ручей для лучшей сохранности. За время готовки количество мяса уменьшилось на пару килограммов, но я закрыл на это лаза — неандерталец нуждался в калориях.
Утром, быстро перекусив, мы начали собираться в путь. Мясо утрамбовали в рюкзачки, я снова наполнил фляжку, и мы тронулись в путь. Обойти вторую гряду не было возможности, пришлось лезть прямо на нее. Взобраться на гряду оказалось куда легче, чем спуститься. С внешней стороны она была более отвесная, и нам пришлось пройти на север поверху несколько сот метров, прежде чем выдался относительно пологий участок.
Отойдя на полкилометра, я остановился. Было мучительное ощущение, что этих мест я больше никогда не увижу. Именно здесь я впервые ступил на землю, спас Нел и её братьев, познал любовь молодой кроманьонки. Здесь я впервые убил человека и здесь же построил плот, который унес меня на восток. Именно здесь я научился смотреть на жизнь по-другому, переосмыслил многие вещи и понял, что главное в жизни мужчины — его семья. И к этой семье направлялся я в сопровождении неандертальца, также ставшего практически членом моей семьи.
— Санчо, вперед с песней! — скомандовал я и зашагал на восток, приближаясь к полоске пляжа.
Со времен морского путешествия помнил, что вдоль побережья было множество мелких речушек и родников. Всё побережье было усеяно глыбами, но и на берегу тоже были каменные нагорья. Остановились на полчаса только для того, чтобы перекусить. С каждым пройденным километром, у меня возрастало желание ускориться и перейти на бег.
Первая ночевка была у обрывистого берега, где, по-видимому, неоднократно до нас останавливались люди. Об этом свидетельствовали кости животных и следы двух костров. Ночью слышался вой и хохот гиены, но вблизи хищников не наблюдалось. Меня удивляло столь малое количество хищников. Раньше я считал, что первобытные люди сплошь и рядом становились добычей больших кошек. Но реальность оказалась иной: в мире, где стада животных бродили по всей планете, человек оказался невостребованным блюдом.
Утром Санчо почувствовал себя плохо, его рвало, и каждые полчаса он бегал в кусты. Пришлось даже остановиться, потому что парень слабел прямо на глазах. К вечеру у него поднялась температура, кожные покровы были сухи, а ночью Санчо стал бредить.
Бред неандертальца я видел впервые. В одном слове «Ха» были десятки интонаций. К утру ему стало чуть лучше, неандерталец даже пришел в себя. Его голова лежала на моих коленях. Увидев меня, Санчо прошептал, впервые четко назвав мое имя:
— Макс, Га (плохо, я попаду в землю, я умираю).

Глава 24. Неандертальский гамбит
Слово гамбит, так часто встречаемое в шахматных партиях и даже мелькавшее в названиях кинофильмов, в принципе потеряло свой первоначальный смысл. С итальянского языка оно переводится как «подножка, поставить подножку». Несмотря на всю свою полезность, Санчо ставил мне такие подножки и не один раз. Когда мы доходили до водной преграды, неандерталец начинал артачиться, отказываясь лезть в воду. Еду он просто уничтожал, заставляя отвлекаться на охоту. При всех положительных моментах, Санчо оказывался больше тормозящим фактором, нежели помощником в деле возвращения домой.
Но все прежние задержки не шли ни в какое сравнение с той, что нависла прямо сейчас, когда неандерталец заболел. Мне трудно было понять, что именно с ним случилось: пищевая токсикоинфекция или инфекционная болезнь, связанная с пренебрежительным отношением к гигиене. Если судить по стулу — у неандертальца идет дизентерия, стул имел вид «мясных помоев». С другой стороны, все дикари пренебрегали гигиеной, но такую картину я наблюдал впервые. При этом у меня не было с собой ни единого лекарства, а справочник по лекарственным растениям остался в Плаже. Я даже не успел нормально ознакомиться с лекарственными травами.
Большинство людей считают, что врач в любых походных условиях должен уметь лечить все. Но это заблуждение, такие врачи окончательно перевелись с распадом СССР. Современные врачи — это больше интерпретаторы анализов и данных обследования УЗИ, МРТ, КТ. В больнице много врачей узких специальностей, и половина диагнозов выставляется методом исключения: хирург исключает свою патологию, кардиолог свою, и так далее. А вы попробуйте лечить дизентерию у неандертальца в полевых условиях голыми руками? Даже если найти лекарственные травы — как сделать отвар без посуды или настойку без спирта?
Все что я мог сделать, это предотвратить обезвоживание, но даже с этим была проблема. Неандертальцы не любят пить воду и делают это только при необходимости. Поглощая в три раза больше меня пищи, Санчо воду пил также в три раза меньше. Жаль, что рядом нет антропологов. Я бы им объяснил, что основная причина вымирания неандертальцев — это атеросклероз и тромбоз. Невозможно долго жить, ежедневно потребляя колоссальное количество мяса, тем более полупрожаренного.
Даже в наши дни основной контингент умирающих от острого коронарного синдрома и тромбоэмболий — люди с избыточным весом и высоким холестерином. А стройных и худощавых неандертальцев в природе просто не существует. Хотя один сильно похудевший неандерталец все-таки был и лежал сейчас прямо передо мной.
Санчо наверное похудел килограммов на двадцать за эти дни. Сегодня был четвертый день его недомогания. Стул уже местами был с кровью и был такой частый, что каждый раз, оттаскивая парня с места последнего поноса, я уже продвинулся на полкилометра. Поить его приходилось практически насильно, парня то бросало в жар, то он начинал зябнуть. С таким диагнозом я не планировал его кормить, но, то, что он отказывался от еды, меня настораживало. Когда я перекусывал, он воротил нос даже от одного вида еды.
Черты лица его заострились, скулы стали более выраженными, глаза запали. Я не знаю, какова норма пульса у неандертальцев, но пульс явно частил. Живот у парня впал, и даже обозначилась талия. Если немного загримировать лицо, Санчо стал похожим на вполне обычного человека. Сегодня стул состоял просто из воды с примесью крови, обезвоживание парня стало прогрессировать. Я мучительно пытался вспомнить, чем ему можно помочь.
На море усилился ветер, и волны с шумом обрушивались на берег, вынося на песок морских обитателей, имевших неосторожность приблизиться к берегу. Очередная волна выбросила на берег рыбу размером с ладонь. Попав на песок, та отчаянно прыгала, извиваясь всем телом, пытаясь вернуться в воду. Я рассеяно следил за рыбой, когда в голове щелкнул тумблер: «Соль! Санчо нужна соленая пища, чтобы удержать воду в организме».
Я быстро схватил рыбу, прежде чем ее накрыла следующая волна. Своим ножом-рогом я вспорол ей брюхо и вытащил внутренности, а потом отрезал голову. Зайдя в воду, я прополоскал разделанную рыбу и вернулся к неандертальцу, который в этот момент проснулся и снова пропоносил практически водой с кровью. Схватив его за подмышки, оттащил метров на двадцать в сторону.
— Санчо, ял (еда, надо кушать), — сказал я.
Но парень скривился при виде куска рыбы. Еще пару минут я его уговаривал, пока мне это не надоело. Открыв его рот силой, я затолкал туда кусок рыбы, прикрикнув, чтобы начал жевать. Всего Санчо съел полрыбы. В прежние времена ему понадобилась бы пища раз в двадцать больше, чтобы наесться. Сейчас его тошнило, но он сумел удержаться и не вырвать. Я насильно влил ему пол литра воды, неандерталец был слишком слаб, чтобы оказать серьезное сопротивление. Это была последняя вода, поблизости не было видно родников или ручьев. Но стояла весна, и на небе были тучи. Ночью полил дождь, и я положил Санчо так, чтобы струйка воды, падавшая с валуна, попадала ему на лицо.
Я напился сам и набрал воду во фляжку. Воды хватит на два дня, если за два дня парню не станет лучше, придется уходить самому, потому что без воды я сам умру, и это ничем не поможет неандертальцу. Перед сном я заставил его доесть сырую рыбу, в которой было много соли. Воду Санчо попросил через полчаса, что меня очень обрадовало. Организм почувствовал опасность обезвоживания, и теперь можно было надеяться, что кризис миновал.
Утром мне стало окончательно ясно, что кризис миновал. Слабыми руками Санчо принял кусок мяса и начал жевать. Прошло два часа, поноса не было. Лоб парня был горячим, но знобить его перестало. Пройдя по берегу пляжа, нашел еще пару рыбешек помельче вчерашней. За ночь рыба не успела протухнуть. Я заставил неандертальца съесть все сырым, хотя он, как и все представители его рода, не любил рыбу. После рыбы Санчо снова захотел пить. Фляжка опустела больше чем наполовину, поэтому завтра надо трогаться в путь. В противном случае обезвоживание будет грозить нам обоим.
После тяжелой дизентерии люди неделями приходят в себя. Но неандертальцы это какое-то неподдающееся разумному объяснению чудо природы. К вечеру Санчо сделал несколько шагов, пошатываясь от слабости. На ужине уже начал напоминать самого себя, с аппетитом поглощая мясо. Но наесться я ему не дал, и парень лег спать полуголодный, о чем его кишечник возмущённо урчал всю ночь.
Утром Санчо чувствовал себя значительно лучше, но все еще не был готов продолжать путешествие. Мы позавтракали, и я потратил два часа, стоя по пояс в воде, чтобы попасть копьем в рыбу. После десятка промахов, мне все же удалось ранить крупную рыбу, которая оказалась длиной с мой локоть. Мы решили её зажарить, потому что после сырой рыбы неандерталец пил много воды. В запасе оставалось еще мясо, но оно уже начинало пованивать, несмотря на то, что было обжарено. Воду мы пили дозировано, потому что нам предстояло ещё провести целую ночь. С утра я решил выдвигаться. Первое время можно будет идти медленно, пока Санчо не наберется сил.
К вечеру на небе снова появились тучи, но дождя не было. Напрасно я всматривался в темный небосвод. Далеко над морем сверкали молнии, и даже доносился отголосок грома, но подарка в виде дождя мы так и не дождались.
Немного окрепший Санчо порывался идти прямо ночью, вероятно парень чувствовал вину за задержку. Его неандертальский гамбит меня сильно задержал, но это не была вина парня, просто так легли карты.
Утром мы двинулись на восток и где-то через час наткнулись на плоский камень с впадиной, в которой оставалась вода после дождя. Вода отстоялась и была прозрачной. Стараясь не потревожить песчинки, я зачерпнул ее ладонями и сделал пару глотков, чтобы немного утолить жажду. Санчо тоже выпил, и удовлетворённо крякнул, видимо ему стал нравиться вкус воды после болезни. Воздух еще не прогрелся настолько, чтобы потребность в воде была ежеминутной, но пустая фляжка плохо способствовала хорошему настроению.
В этом месте береговая линия была извилистая. Чтобы не тратить время, огибая все эти неровности, я решил немного уйти от побережья. Практически сразу мы оказались вознаграждены за такое решение, потому что наткнулись на стадо буйволов. Это были буйволы, похожие на тех, которых мы приручили в Плаже. Каждый раз, когда я вспоминал о доме, у меня сжималось сердце. Воображение рисовало самые мрачные картины произошедших перемен — от полного распада Русов по племенным признакам, до полной диктатуры американцев. Месяц, мне требовался всего месяц, чтобы преодолеть оставшееся расстояние, это было так мало и в тоже время невероятно много.
Буйволы паслись, старательно щипая молодую свежую травку. Стадо было небольшое, голов сорок, несколько телят, рожденных ранней весной или в конце зимы, настойчиво облизывали вымя матери, требуя кормежки. Мне было жалко отнимать новорожденную жизнь, но убивать взрослое животное было крайне нерационально и опасно.
В теленка я попал с первого броска, буйволы без страха подпустили меня до двадцати шагов. Когда раненный теленок замычал, все животные, кроме буйволицы-матери, отбежали на несколько сотен метров. Успокоившись, буйволы снова принялись пастись. Буйволица рогами поднимала свое дитя, пытаясь поставить его на ноги.
Теленок умер через полчаса. Буйволица предприняла еще несколько попыток и пошла в сторону стада. Убедившись, что поблизости нет людей и хищников, мы принялись за разделку туши. Следовало нажарить мяса впрок, чтобы в следующие дни идти без остановок, не отвлекаясь на охоту.
Стадо понемногу отдалялось от побережья, направляясь к одиночной группе из нескольких деревьев. Разведя костер, мы утолили голод, но теперь меня мучала жажда. К полудню буйволы находились в километре от нас. Большинство животных легло, остальные паслись уже на одном месте. Их поведение натолкнуло меня на мысль, что возможно там есть пресная вода и животные отдыхают после водопоя. Идти на животных было глупо, но глупые и необдуманные поступки были моим вторым «я».
— Пошли Санчо, чувствую, что там есть вода, — я поднялся на ноги и сложил прожаренные куски мяса в свой рюкзачок, сделанный из шкуры.
Санчо повторил за мной процедуру и, собрав оружие, мы двинулись в сторону стада. Конечно, мясу надо было дать остыть, но жажда гнала вперед, не давая времени расслабиться. Уже на подходе стало ясно, что вода там имелась, об этом свидетельствовал сочный цвет травы, змейкой следовавшей в сторону моря.
Буйволы не зря пришли сюда — здесь был родник. Он пробивался прямо из-под земли и, стекая вниз, образовывал небольшое озерцо диаметром два метра. Излишек воды струился в сторону моря, отмечая свой путь сочной растительностью. При нашем приближении буйволы неохотно побрели прочь.
Вода была прохладная и невероятно вкусная. Напившись и дожидаясь, пока Санчо закончит пить, я набрал полную фляжку. Общение со мной меняло парня на глазах — он стал умываться и полюбил воду, особенно после того, как перенёс обезвоживание.
До позднего вечера мы шли без остановок. Немного удивляло отсутствие людей. Может, они ушли в более теплые края и не успели вернуться? Меня их отсутствие только радовало, каждый встреченный человек мог быть потенциальным врагом.
У побережья растительность была скудной, чаще всего мы шли по степи с невысокими холмами. Встречались групповые заросли кустарников, иногда попадались небольшие рощи деревьев. Из животного мира больше всего встречались суслики и тушканчики, которые, завидев нас, бросались в свои норки. Видимо, им не раз приходилось сталкиваться с двуногими, и грызуны предпочитали не рисковать.
Ночь мы решили провести у небольшой рощицы, где не было проблемы с хворостом. Настораживали кости животных, возможно, рядом находилось логово хищника. Санчо быстро разжег огонь, я же дополнительно собрал ещё хвороста, чтобы в случае необходимости поддерживать большой костер или разложить второй. Буквально через два часа, когда после ужина мы устраивались спать, моя предусмотрительность, возможно, спасла наши жизни.
Угрозу заметил Санчо. Выхватив из костра сук, он поднял его над головой. Мы увидели, что по периметру границы света от костра сидели собаки. Сидели молча, без лая и рычанья, дожидаясь пока погаснет костер, или мы примем горизонтальное положение. Но как только парень осветил их, собаки залаяли и завыли, отступая назад из освещенного круга. Не мешкая, я подбросил хвороста в костер и, немного подумав, разложил второй, чтобы мы с неандертальцем оказались между двумя кострами. Собаки крутились в темноте, теперь уже не скрывая своего присутствия. Время от времени сверкали их глаза, когда свет от костра попадал на них, слышалось рычание и грызня.
До утра мы спали по очереди, подбрасывая в костры хворост. Когда на востоке заалело небо, разочарованные собаки сорвались с места и побежали на север. Мы еще час не двигались с места, ожидая подвоха. После ночного визита я решил держаться ближе к побережью, там хотя бы с одной стороны была вода, и можно не ожидать нападения. Скорость передвижения мы взяли высокую: хотелось уйти как можно дальше от места, где обитает такая крупная стая собак. Несмотря на голодное урчание желудка неандертальца и многократное «Ял» (Еда. Кушать хочу), мы до самого вечера шли без остановки. Наверное, это был самый длинный наш переход, потому что вечером мы оба были совершенно обессилены. По моим прикидкам сегодня мы прошли около пятидесяти километров. Если бы удалось держать такую скорость ещё три недели, мы бы успели бы дойти до Плажа.
Но такие нагрузки выходят боком, это я понял утром, когда все тело ныло от усталости. Правда через полчаса ходьбы, усталость и боли в мышцах прошли, и мы в хорошем темпе продолжили путь. Санчо сегодня не хныкал из-за голода, потому что вечером съел тройную порцию. Вот и сейчас он шел бодро, понимая, что ужин сможет съесть уже неограниченный.
С каждым днем солнце начинало греть все сильнее, весна уже была в самом разгаре. В очередной раз, наткнувшись на берегу на нагромождение скал, я скорректировал путь по равнине, чтобы не преодолевать каменные взгорья на самом берегу. Перед вечером я огляделся, чтобы заприметить место для ночлега. Примерно в километре от берега росла группа деревьев, которая как нельзя лучше подходила для того, чтобы сделать привал и остаться там на ночь.
Когда мы подошли к деревьям, еще не стемнело, и поэтому я сразу заметил следы от нескольких костров. Но настоящий шок я испытал, когда увидел верблюжий кизяк. «Они искали меня, значит, верят, что я жив!» — от одной мысли мне стало тепло.
Теоретически это мог быть кизяк и от диких верблюдов, интуиция мне говорила, что костры и кизяк взаимосвязаны. Кизяк был не свежий: он практически рассыпался. Это говорило о том, что он испытал на себе и холод и жару. Кизяк лежал тут, как минимум, несколько месяцев. Я мог только предположить, что после возвращения Тиландера, Нел или Миа не поверили в мою смерть и решили меня искать.
Сразу появились вопросы: где сейчас экспедиция? Вернулась домой или продолжает поиски? Первый вариант мне показался логичнее, трудно искать пропавшего человека все месяцы, особенно зимой. После неудачных поисков, они, вероятно, смирились, что я мертв и вернулись домой. А, возможно, вышли второй раз на поиски и тогда мы могли разминуться. В любом случае, если ничто мне помешает, примерно через две недели я буду у своего поселения. Оставалось продержаться две недели и не влипнуть в неприятность. Последнее у меня получалось с завидным упорством.
— Санчо, сегодня наедайся впрок. С завтрашнего утра мы будем идти быстрее и без остановок, — сказал я
Невозмутимый неандерталец уже грел мясо над костром, нанизав его на веточки. Пока жевал подогретое жареное мясо, я старался не думать о том, что поисковая группа могла выйти второй раз на поиски и пройти мимо нас. Это было бы очень обидно, а с некоторых пор я перестал прощать обиды. Племя, убившее кроманьонку Ику, могло бы это подтвердить своими жизнями, если бы черепа могли говорить. И эти черепа еще заставят поломать головы будущих археологов, если до момента раскопок они просто не исчезнут на морском дне.

Глава 25. Дон Кихот и Санчо Панса
Утром перед выходом в дорогу я еще раз внимательно осмотрел кизяк и территорию вокруг следов костров. Сомнений не было — здесь останавливались разумные люди и верблюды одновременно. Человек после себя всегда оставляет следы: это бывает кусок веревки, предметы обихода или негодное оружие. В кустах рядом с кострами я нашел половину сломанной стрелы с оперением на хвосте. Наконечник был снят, но оперение на стреле осталось. Хотя прошло несколько месяцев, я мог поклясться, что эта стрела — дело рук мастера Гау. Именно он делал продольные бороздки в конце стрелы, которые смазывал рыбьим клеем и сажал туда оперение. Это был его фирменный стиль, и сомневаюсь, что какому-нибудь неизвестному мастеру кроманьонцу, могла прийти в голову мысль именно так ладить оперение. Те же Выдры, которые при встрече с нами тоже владели луком и стрелами, клеили оперение рыбьим клеем. Но бороздок в стреле при этом не делали. Из этого уже уверенно можно было сказать, что это была поисковая группа, и искали они меня.
Ограничатся они той неудачной экспедицией или нет? Поразмыслив, я пришел к выводу, что сейчас прошло столько времени, что собранное мной племя Русов может захотеть большей самостоятельности и привилегий. В таком случае Нел и Мие, даже с поддержкой Лара и братьев первой жены, будет не до поисков. Американцы тоже, наверное, не будут рваться на поиски. Как современные люди они мало верят в чудеса и, вероятно, в своих мыслях давно похоронили меня. Следовательно, каждый день моего промедления может обернуться большими проблемами. Конечно, Лар и его копейщики останутся мне верны, но меня самого-то нет… Сколько бы дикари ни верили в чудеса, без подпитки в определённые промежутки времени вера в чудеса угасает.
Я оторвался от размышлений и посмотрел на своего верного оруженосца, который за эти месяцы стал выше на несколько сантиметров. Если в книге Сервантеса Санчо был смешной низкий толстяк, то мой Санчо был довольно высок для неандертальца, а мускулам мог бы позавидовать любой культурист. Я же вполне мог походить на Дона Кихота: высокий, с бородой и загорелый. Только воевал я не с ветряными мельницами, а с конкретными врагами: неандертальцами, кроманьонцами, хищниками.
Санчо доел большой кусок мяса, я завтрак закончил давно и ждал, пока насытится вечно голодный неандерталец. Каждая минута задержки казалась вечностью, но дикарь привык кушать основательно, эту привычку из него так легко не выбить. Едва он проглотил кусок, я сразу скомандовал, отбивая желание у Санчо приняться за следующий:
— Вставай, Санчо, нам пора в дорогу!
Я поправил свою накидку и решительно зашагал на восток, уверенный, что неандерталец последует за мной. Не время сейчас рассиживаться, набивая желудок, возможно именно сейчас во мне больше всего нуждается моя семья и друзья.
Весеннее солнце уже начинало припекать, пришлось снять меховую накидку. В ней было жарко, как в сауне.
«Сауна, баня»…
Я даже остановился как вкопанный от этих слов. Я, русский человек, за шесть с лишним лет нахождения на этой Земле, не удосужился построить русскую баньку. Невероятно, но саму мысль о строительстве баньки, я всерьез не рассматривал ни разу. Пару раз было сожаление по поводу отсутствия нормальной ванной комнаты. Я думал выложить ее по типу римских терм из камня, чтобы была нормальная купальня. И совсем забыл про баньку. Да что такое римские термы в сравнении с нормальной русской баней? Так, одно название.
Санчо обеспокоенный тем, что я стою неподвижно, обошел меня и пытливо всмотрелся в лицо, пытаясь понять причину остановки.
— Санчо, все в порядке, идем дальше.
В последнее время специально говорил с парнем на русском. Как ни странно, неандерталец в основном меня понимал, их способность понимать человека по интонации была потрясающей. Поэтому и не получила развития речь неандертальцев — зачем говорить длинные и сложные фразы, когда одним «Ха» можно передать несколько фраз.
К обеду нам встретился небольшой пруд, поросший по берегам высокой травой. Я хотел окунуться, но услышав предупреждающее шипение змеи, остановился. Неандерталец, услышав змеиное шипение, обрадовался и ринулся в траву. Через минуту он появился, держа в руках извивающуюся змею с яркими оранжевыми ромбиками по спине. Дважды змея укусила Санчо в руку, но он даже бровью не повел, а, перехватив ее поудобнее, укусил змею за шею у основания головы, вырвав кусок мяса. Змея моментально обмякла, а неандерталец, оторвав еще пару кусков мяса, начал сдирать с нее шкуру.
К змеям у меня всегда было отрицательное отношение. Попросив у Санчо мертвое пресмыкающееся, я раздвинул змее челюсти. С клыка на верхней челюсти свисала маленькая капля молочного цвета: змея была ядовита. И расцветка в виде оранжевых ромбиков по спине предупреждала, что с ней лучше не связываться. Неужели неандерталец не понимал, какую опасность несут ядовитые змеи?
— Га (это опасно, она убивает), — показываю на змею, которую Санчо разделывает, очищая от внутренностей.
— Ял (это еда, нет опасности), — закончив разделывать змею, неандерталец находит длинную ветку и продольно нанизывает на неё змею.
Прошло больше десяти минут, а он все так же оживлен… И нет видимых последствий укуса. Задержав голову парня в руках, я всматриваюсь в зрачки: они обычные, никакого сужения, что указывало бы на действие яда. Прошло ещё полчаса. Санчо уплетал жареную змею без видимых симптомов действия яда. Неужели иммунная система неандертальцев так сильна, что яд змей не действует на них? Это открытие удивило меня. Видимо, неандертальцы были устроены немного иначе, чем кроманьонцы. Возможно, их организм адаптировался к угрозам, потому что технологических новшеств, которые позволили бы противостоять хищникам и суровой природе, у них не было.
Меня всегда удивляла их мышечная масса, внешне ляжки неандертальцев напоминали ляжки крупного рогатого скота. Вернее, представителей одной бельгийской породы, у которой был выключен ген, блокирующий рост мышечной ткани. Такие животные набирали столько мышц, что телята не могли при рождении пробиться через гипертрофированные мышцы тазового дна.
Но на этом сегодня чудеса не закончились, и мне еще раз пришлось убедиться в необыкновенных свойствах неандертальцев.
Чтобы избежать пожара мы закидали костер землей и уже собирались продолжить путь, как из соседнего кустарника вышел огромный лев. Лев был один. С первого взгляда было ясно, что он старый и, вероятно, изгнан из прайда молодым соискателем. На впалых боках выделялись ребра, грива местами вылезла, образуя проплешины. Но размерами он был огромен, раза в полтора больше тех львов, что мне приходилось видеть в зоопарке и по телевизору. Лев медленно двинулся в нашу сторону. Я схватил свое копье, но тут Санчо тронул меня за плечо:
— Ха (все нормально, я сам).
Неандерталец сделал около десяти шагов и встал на пути льва. Зверь остановился в десяти метрах от парня и немного присел на задние лапы. Около минуты, показавшейся мне вечностью, Санчо и хищник смотрели друг на друга. Жёлтые глаза льва смотрели немигающе, а Санчо слегка покачивался из стороны в сторону. Все происходило в тишине, но я почувствовал, как в глубине внутри меня зарождается необъяснимый страх. Волосы на руках стали дыбом, а губы моментально пересохли. Видимо страх почувствовал не только я, потому что большая кошка зарычала. Но рык получился не угрожающий, скорее это была попытка огрызнуться, а через секунду лев вскочил на лапы и довольно резво побежал на север.
Преодолевая тошноту, подступающую к горлу, я подошел к Санчо. Глаза парня были закрыты, а сам он словно находился в ступоре. От моего прикосновения он вздрогнул и открыл глаза. В этот момент беспричинное чувство страха исчезло, словно его и не было. Я остановился пораженный: это чувство страха было делом рук или губ неандертальца. Мне приходилось читать про психологическое оружие, когда инфразвук заставлял людей испытывать страх и неуверенность. Но чтобы человек, пусть даже и неандерталец, мог производить волны, недоступные для восприятия обычного человека? Это казалось фантастикой, но судя по всему, именно так и обстояли дела. И внезапно убежавший хищник был лучшим тому подтверждением.
То, что сделал неандерталец, стоило ему немалых усилий: его лицо посерело, на лице выступили бисеринки пота. Он постоял еще около минуты, прежде чем полностью вышел из этого состояния.
Мы двинулись в путь и, пока не выбрались на ровную степь, я то и дело оглядывался в поисках убежавшего льва. Но мой сопровождающий шел свободно и без опаски, придавая уверенность и мне.
Впереди виднелся лес, который почти вплотную подступал к морю. Береговая линия уходила вглубь и, едва обогнув мыс выдающейся части бухты, я узнал эту местность. Это была та самая бухта, где мы наткнулись на отшельников и откуда забрали девчушек Лоа и Моа для Рага и Бара. За прошедшие пять лет шкуры, покрывавшие хижину, истлели. Остался только полуразрушенный остов хижины, где много лет назад разыгралась трагедия. Знакомое место меня очень обрадовало: позади осталось больше половины пути, наша скорость, при всех задержках оказалась приличной.
Но от бухты нельзя было идти по берегу, он здесь превратился в отвесный обрыв, о который бились волны. Придется делать крюк влево, чтобы обогнуть довольно протяженные обрывистые берега. Когда мы плыли на плоту, у нас ушло на это трое суток, потом была очень широкая и глубокая бухта, за которой береговая линия начинала поворачивать на юг. Через несколько дней мы покинем территории Турции и вступим на земли Сирии, за которой на расстоянии недели пути лежит Плаж.
Бухту окружал лес с устремлёнными в небо высокими деревьями. Я плохо разбираюсь в деревьях, но березы и кедры различить могу. На мгновение мне почудилось, что я нахожусь в Подмосковье, где вдоль Подушкинского шоссе возвышаются такие гиганты. Но мерзкий запах сероводорода разрушил иллюзию и вернул меня к реальности. Пахло так от родника, который обнаружился в полукилометре от берега. Небольшой родничок изливался прямо из земли, образовав затянутое сине-зеленой тиной болотце диаметром около пяти метров.
Неандерталец радостно хрюкнул при виде болотца и, подойдя краю, начал обмывать себя этой вонючей водой, зачерпывая её ладонями. Преодолевая тошноту от запаха сероводорода, я последовал его примеру. Как врач я знал полезные свойства серных минеральных вод, а Санчо знал об этом по памяти предков, которые накапливали знания тысячелетиями. Скинув с себя шорты из шкуры, я осторожно ступил в воду, которая доходила мне до колен. Я присел и начал натирать суставы водой, чувствуя, как уходит усталость. Пару минут спустя неандерталец присоединился ко мне, шумно фыркая как тюлень.
Серные испарения токсичны, долго в такой воде находиться нельзя. Минут через пятнадцать я вылез, расслабленный, словно попарился в баньке. Санчо хотел еще понежиться, но нам предстоял еще долгий путь, поэтому водные процедуры можно было отложить на потом.
До самого вечера мы шли по лесу, стараясь ориентироваться по деревьям. Когда наступил вечер, я ударом копья убил толстого зайца, который неосторожно выскочил из кустов прямо передо мной. Ушастый не испугался, увидев людей, а склонив голову набок, смотрел на нас своими глазками-бусинками. Продев тушку через самодельный вертел, мы зажарили его на углях. Заяц был жирный и в приправах не нуждался. Ночью мешали спать шорохи и топот лесных обитателей, один раз где-то вдали даже послышался волчий вой.
Утром мы снова двинулись в дорогу. Я стал понемногу забирать вправо, чтобы держаться береговой линии. Но море так и не появилось, хотя по моим расчетам оно было буквально рядом. К вечеру стало ясно, что мы немного ушли с маршрута. Смертельного в этом ничего не было, но, не видя моря справа, я начал нервничать.
Санчо был абсолютно спокоен, умудрившись по дороге съесть яйца птиц, обнаруженных им в невысоком гнезде на дереве. Вторая ночь также прошла в лесу, а к полудню третьего дня я понял, что мы заблудились. Лес окружал нас со всех сторон и был с таким густым подлеском, что видимость была ограничена двадцатью-тридцатью метрами. После обеда мне пришлось попросить помощи у Санчо, объяснив, что нам надо идти в сторону Соленой Воды. Неандерталец уверенно повел меня за собой, и через два часа мы вышли на обрывистый берег, внизу которого плескалось море.
В этом месте часть суши вдавалась в море, образуя полуостров, поэтому я и не видел моря. Санчо, благодаря умению ориентироваться и развитому обонянию, уловил запах моря за десять-двенадцать километров.
Еще сутки мы шли по лесу. Иногда в просветах между деревьями сверкала водная гладь. Я решил больше не отдаляться от моря, чтобы снова не пришлось плутать.
На следующий день мы вышли к широкой огромной бухте. Когда мы путешествовали на плоту, здесь нас застиг шторм. Как только мы пересекли бухту, нам пришлось прятаться среди скал у самого берега. Берега бухты были каменистые, с редкой растительностью. В прошлый раз береговая линия сразу после бухты повернула на юг. Но сейчас перед нами встала горная гряда, состоящая из отвесных скал высотой в несколько сотен метров. Чтобы преодолеть такую крутизну, нужен был опыт и альпинистское снаряжение. Ничего из перечисленного у нас не имелось.
До самой ночи нам пришлось идти в обход вдоль скалы, которая переходила в пологий кряж. На его преодоление мы потратили еще пару часов. Если бы мы ушли еще дальше вглубь материка, можно было бы пройти этот путь по равнине. Достигнув верхушки, я взял тайм-аут, чтобы отдышаться. Вид сверху открывался потрясающий: с юга виднелось море, а с трех остальных сторон была равнина с холмами, поросшими деревьями. Я окидывал взглядом холмы на востоке, когда заметил струйку дыма. После озерных Луома и неандертальцев в пещере это были первые признаки присутствия человека.
Дым от костра поднимался на юго-востоке, людей не было видно, так как эта часть равнины была покрыта лесом. Увидеть нас на таком расстоянии было вряд ли возможно, но я все равно решил соблюсти меры предосторожности. Любой встретившийся человек — это враг. А, если они нас будут превосходить числом, то это враг стопроцентный.
Спуск мы начали осторожно, прячась за рельефом местности и забирая больше к югу. Будь со мной десяток моих Русов, я непременно провел бы разведку — кто это жжёт костер в неделе пути от Плажа. Но последняя охота с Маа вместе с ударом дубины по голове привила мне некоторую осторожность.
Лишь когда между нами и местом, где горел костер, образовалось достаточно большое расстояние, я вздохнул с облегчением. Глупо попадать в передрягу так близко от дома. Дон Кихот больше не желает атаковать ветряные мельницы с копьем наперевес.
Мы шли без остановок до самой темноты, костер разжечь было нельзя — неизвестно, кто еще шастает поблизости. Ночью свет костра виден издалека, а рисковать своей драгоценной жизнью мне не хотелось. Хватит с меня глупости и легкомысленности — на мне лежит ответственность за судьбы многих близких людей.
Утром я позволил Санчо разжечь костер, чтобы он мог подогреть последние куски мяса. Нужна была одна удачная охота, и тогда еды хватит, чтобы достигнуть Плажа. При понимании того, что мы уже находимся близко к дому, у меня начиналось сердцебиение, хотелось вскочить и броситься бежать трусцой.
Несколько часов мы шли в молчании. Я, погруженный в свои мысли, Санчо, потому что он всегда ходит молча. На ночь мы остановились у небольшого ручья, который впадал в море, проходя между разбросанными по равнине валунами. Еще день прошел без приключений. Впервые появились пальмы, сигнализируя о том, что мы стали еще на шаг ближе к Плажу.
По моим подсчетам до Плажа оставалась примерно пять или шесть дней. Идти по берегу было удобно, эта часть побережья была ровной, без нагромождения скал. Вскоре впереди мы увидели небольшие скалы и решили устроить там привал. Так как весь день мы шли без еды, нужно было попытать счастья в охоте.
Странно, что чуткое обоняние Санчо, ничего не почувствовало, потому что, выйдя из очередного скопления огромных валунов, мы оказались лицом к лицу с племенем черных кроманьонцев. Несколько секунд мы стояли молча, глядя друг на друга. На лицах дикарей читалось крайнее изумление, переходящее в радость — ведь перед ними было всего два противника! Убежать от них никаких вариантов-копье догонит, а копья у них уже в руках.
«Так глупо и так близко от дома. Когда же Макс ты научишься думать головой, а не жопой», — успела мелькнуть мысль.
И прежде чем ошеломленные кроманьонцы ринулись на нас в атаку, с криком «Га» (убьем всех), я с поднятым копьем бросился на ближайшего черного.

Глава 26. Великий Дух Макс Са
Получив от Нел разрешение на экспедицию, Бер стал к ней готовиться со всей ответственностью. Для начала он отобрал лучших стрелков из своих спецназовцев, затем тщательно осмотрел и отобрал одиннадцать инков (верблюдов), выбрав среди прочих Дрома. С момента как «Акула» вернулась без Макс Са, только Канк садился на Дрома, чтобы он не отвык нести наездника. Канк не хотел отдавать Дрома, потому что никто не смел на него садиться, кроме самого Великого Духа.
Напрасно Бер объяснял пастуху, что Дром не повезет наездника, и на нем должен вернуться сам Макс Са. Поняв, что уговорами делу не поможешь, Бер пнул Канка и стал снаряжать инка. Обиженный пастух побежал жаловаться Нел, что инка Великого Духа уводят.
Лар пытался отговорить Нел, чтобы она не отпускала этих малоуправляемых полудиких черных подростков. Прибежавший с жалобой Канк подлил масла в огонь. Но Нел осталась непреклонна, чем удивила Лара и обоих братьев.
Когда со стороны Рва показался Бер с девятью своими лучшими парнями, Лар опять стал горячо убеждать Нел отказаться от этой экспедиции. Приблизившись к дворцу, Бер спешился. Дром, привязанный длинным поводом к его инку, стоял, равнодушно взирая на людей.
— Женщина Макс Са, — Бер впервые обратился к ней так, — я вернусь с великим Духом, даже если мне придется пройти через Поля Вечных мучений, которые шаман называет "Ад". Мы взяли с собой много шкур, Хад дал нам их, мы пройдем там, где вода замерзает и падает с Неба. Мы пройдем там, где Огненный зверь умирает каждый вечер и дойдём до места, где он рождается каждое утро. Но я найду Великого Духа Макс Са и вернусь вместе с ним!
В голосе Бера было столько убежденности, что даже Лар склонил голову. Раг и Бар только кивнули. Их тоже удивила сила духа этого парня, готового пойти туда, где еще не был никто из них.
Бер, поняв, что его внимательно слушают, продолжил:
— У нас много стрел и копья наши остры. Скоро вы все увидите Великого Духа здесь!
— Найди его, Бер, — нарушила молчание Нел. — Найди его, и ты станешь мне сыном!
— Найду, — просто ответил подросток, подходя к своему верблюду.
Взобравшись на инка, Бер цокнул языком, и животное медленно пошло по направлению к перевалу, через который пролегала кратчайшая дорога на запад.
Когда караван проследовал мимо, Нел позвала всех во дворец. Не было только американцев, которые возвращались со стороны моря. Следовало обсудить некоторые вопросы: бесконтрольная охота выбила животных на километры вокруг, леса и степи опустели.
Когда к ним присоединились американцы, Нел, вспоминая, как это делал Макс, начала Малый Совет,
— Вокруг нас не осталось животных для охоты, нам придется прекратить охоту на пять лун. Придётся охотиться на Зи (морских коров) и есть чкара (рыбу). У нас хорошие запасы сота (ячменя) и чече(чечевицы).
Все слушали внимательно. Пока все, что говорила Нел, было разумно.
— Гера, — Нел обратилась к Тиландеру, — не приплыли еще огромные чкара (киты)?
— Еще не приплыли, они должны появиться на днях, — ответил американец.
Он был не в настроении. Если первый драккар ему удалось построить очень быстро, со вторым судном так не получалось. Его матросы все чаще не выходили на работу, артель лесорубов тоже стала отлынивать, дисциплина падала повсеместно. После обнаружения голов бунтарей, насаженных на колья у своих хижин, ропот стих, но дисциплины и желания трудиться это не добавило.
— Хорошо. Надо убить одного или двоих чкара (киты), тогда мяса хватит надолго, — Нел старалась, чтобы её голос звучал ровно.
Но она понимала, что ситуация с управлением поселением ухудшается. Даже ее братья не видели того, что видела девушка — постепенного расслаивания по племенному признаку. Все реже звучало слово "Русы", и все чаще в разговоре мелькали прежние названия племен: Гара, Уна, Выдры. Только племя Нига, состоящее из рыжеволосых, пока не роптало, и то только потому, что их вождём была жившая во дворце жена самого Великого Духа.
Сама Миа полностью отдала бразды правления Нел. С рождением второго сына Урра, в ней проснулся материнский инстинкт, и она постоянно занималась сыном, лишь иногда тренируясь со своими воительницами. Бар по большей части был в Форте, Гау со своими лучниками охранял перевал. Раг, ее старший брат был рядом, но толкового совета он дать не мог. Лар занимался воинами и, по крайней мере, в лояльности и верности этих воинов Нел могла быть уверена.
Староста Хад исправно занимался запасами еды. Американцы тоже были заняты делом — Тиландер строил корабль, а Уил занимался кирасами. Он решил, что воинам надо прикрывать и спину, а Нел, не будучи специалистом в этом вопросе, всецело ему доверяла.
Как-то незаметно вокруг нее образовался вакуум: вроде все верны ей и заняты делом, но инициативы никакой нет. Поручения выполняют, но сами ничего не предлагают. Был еще Зик, но он с головой ушел в книгу, которую дал ему Макс Са, и целыми днями пропадал, собирая странные травы. Связывая их пучками, он подвешивал эти травы сушиться, говоря, что так написано в Великой Книге.
Был еще Бер, но и он покинул ее, отправившись на поиски Макс Са. Нел отправилась бы на поиски и сама, но она понимала, что при возвращении найдет пустое поселение. Нел еще раз с тоской подумала про Бера, который так уверенно говорил, что найдет Макс Са. Если этот мальчик не сумеет найти и вернуть её мужа, ситуация ухудшится. Рано или поздно Русы выйдут из подчинения. Рухнет вся система, которую так заботливо выстраивал Макс Са. Она сама и ее дети могут оказаться никому не нужными, даже братья не смогут ее вечно кормить. Нел для своего времени была крайне смышлёной, но сейчас она не видела выхода из положения.
Совет продлился еще некоторое время, пока обессиленная девушка всех не отпустила. «Только найди его, Бер, только найди», — мысленно молила Нел, опустившись на пол и прислонившись спиной к бревенчатой стене.
* * *
На перевале Бера немного задержал Гау, узнав, куда собирается их небольшой отряд. Он попросил его подождать и исчез в помещении для отдыха, где обычно спали караульные. Вернулся с новым луком и стрелами. Даже одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что этот лук не такой как у всех. В центре был рог горного козла, от которого отходили плечи, сделанные из дерева. Гау с большим усилием согнул лук и одел тетиву. Стрелы тоже были длиннее обычных на целую ладонь. Стрел всего было десять. Гау протянул лук со стрелами Беру:
— Этот лук я сделал специально для Великого Духа Макс Са. Он сильнее и точнее, только к нему надо привыкнуть. Найди Макс Са и верни его домой.
Караульные тепло попрощались с подростками, а Бер и его спецназ дальше пошли пешком, ведя животных под уздцы. С правой стороны возвышалась отвесная скала, с левой, была глубокая пропасть. Одно неверное движение и человек или животное полетит вниз на сотню метров. Верблюды уже проходили по этому пути, но все равно испуганно хрипели, кося глазом в пропасть. Это была самая трудная часть пути, и Бер потратил на нее больше половины дня. Выйдя на равнину, они сели на верблюдов и двинулись быстрой рысью, чтобы наверстать упущенное время.
Следуя вдоль горного хребта с правой стороны от него, к ночи дромадерская кавалерия добралась до моря. На ночь они остановились у небольшого скопления валунов, чтобы с раннего утра продолжить путь. Из прошлой экспедиции Бер вынес необходимые знания, вслушиваясь в разговоры между Нел и Тиландером. Он знал, точнее, предполагал, что, если Макс Са жив, в чем Бер не сомневался после своего наркотического видения, то он будет возвращаться домой вдоль Соленой Воды. Значит, и искать его следовало тоже вдоль Соленой Воды.
Едва стало светать, как верблюжий спецназ уже тронулся в путь. Молодым горячим подросткам, привыкшим жить в знойной Африке рядом с хищниками, не требовалось время на раскачку. Дожевывая на ходу сушеное мясо, парни скакали рысью, пока не наткнулись на остатки трех костров, расположенных треугольником. Спешившись, Бер исследовал угли и пришел к выводу, что костры горели много дней назад. Наличие костров говорило о том, что рядом есть люди, а любой человек это враг. Его следовало убить раньше, чем он убьет тебя. Дальше следовало продвигаться осторожнее, поэтому Бер послал двоих парней, чтобы они шли впереди примерно на полчаса хода. В случае обнаружения врага, им следовало вернуться назад, не вступая в бой.
Но до вечера никто не встретился на пути черного спецназа. Ночь они провели в распадке между двумя холмами, удалившись в степь на полтора километра, чтобы костер не был виден. Второй день прошел без изменений, и Бер начал подумывать, что костры могли гореть намного раньше, и он просто ошибся. Но на третий день он убедился, что всё-таки был прав, потому что им снова попались следы от трех костров и даже сохранились отпечатки ног на полоске песка, куда не доходили волны. Отпечатков было много, но большинство было детских. Здесь угли были свежие, костры жгли примерно два дня назад. Немного поразмыслив, Бер пришел к выводу, что это племя, идущее вслед за Огненным Зверем. Каждые два дня племя останавливается на длительный отдых.
С учетом их скорости передвижения на инках, они могли нагнать племя уже завтра. Поднявшись на самое высокое дерево, Бер долго всматривался в ночь, но нигде не увидел отблеска костров. Либо люди ушли далеко, либо в эту ночь они просто не разводили костров.
Утром разведчики, скакавшие впереди, вернулись с известием о том, что впереди находится племя, которое расположилось на отдых у скопления больших камней. Оставив одного воина сторожить инков, Бер с остальными двинулся вперед, ориентируясь по следам. Племя дикарей не выставило никакого дозора, ветер дул от них в сторону Бера, поэтому они смогли подкрасться вплотную со стороны степи, прячась в кустарниках. Племя было небольшое, взрослых мужчин насчитывалось всего семеро, около десятка женщин и пятеро ребятишек, которые бегали по полоске пляжа, подпрыгивая, когда их ног достигала волна. Мужчины полулежали и что-то жевали, а женщины просто отдыхали, привалившись спинами к камням.
От притаившихся подростков до черных внизу было не более сорока метров. Утомленные длительным переходом, не встречая людей на своем пути, дикари расслабились и отдыхали, пренебрегая опасностью.
Бер уже поднял руку, чтобы дать сигнал к атаке из луков, когда очередной порыв ветра донес до него новый едва уловимый запах. Секунду спустя из-за нескольких огромных камней, которые закрывали одну сторону пляжа, появилось двое мужчин. Первый был высокий, с густой копной волос и с бородой. Второй был пониже, но таких широких плеч Бер в своей жизни не видел.
Лежавшие на песке дикари вскочили. Секунд пять оба противника смотрели друг на друга. Внезапно высокий белый мужчина с непонятным криком, подняв копье, рванул вперед.
Бер узнал его по голосу. Задыхаясь от волнения, он прошептал:
— Это Великий Дух Макс Са…
Словно подброшенный пружиной, он вскочил и заорал:
— Великий Дух Макс Са! — одновременно выпуская стрелу из натянутого лука.
По его крику все восемь спецназовцев выскочили на пляж, словно черти из табакерки, сея смерть на своем пути.
* * *
«Так близко к дому и так глупо попасться», — эта мысль была единственной, которая пришла мне в голову за те доли секунды, пока я успел оценить силы противника. Взрослых мужчин было всего шесть или семь. Я успел заметить их изможденные лица и не лучшую физическую форму. Если убить парочку с ходу, шансы выбраться из передряги сохраняются. Я успел пробежать около десяти метров, пока дикари поняли, что их атакуют. Их ступор можно было объяснить моим и Санчо видом: вряд ли они видели таких бородатых людей и неандертальцев с плечами шириной в метр.
Двое дикарей, сжимая дубинки в руках, вяло побежали нам навстречу. За семь метров до меня дикарь споткнулся и упал с торчащей стрелой, ушедшей наполовину под левую лопатку.
— Это великий Дух Макс Са! — донесся до меня крик.
В следующий момент на пляже появились фигурки невероятно быстрых черных, которые буквально за секунды уложили оставшихся дикарей. Санчо всё же успел разбить голову одному из дикарей своим каменным топором.
— Макс Са!
На меня молнией метнулась фигура худого воина, которого чуть не убил Санчо, не успей я отвести его руку. Еще при первом крике показалось, что этот голос мне знаком. И я не ошибся. Это был мой чертенок Бер! Радость его была столь велика, что он чуть не поплатился за это жизнью.
— Ха (это свои, не трогай их), — успел я предупредить Санчо и сразу заорал спецназу: — Не трогать, это мой друг!
Луки опустились, и черный спецназ начал убивать убегающих женщин и детей.
Бер снова рыдал от счастья встречи. Этот парень, хладнокровно убивший дикарей одного с ним цвета кожи, теперь плакал как ребенок. Сквозь слезы прорывалась его счастливое:
— Макс Са, Макс Са!
— Все, Бер, успокойся, ты же воин, — я попытался прекратить эти телячьи нежности. Подействовало: мальчик сразу посерьезнел и важно заявил:
— Я воин и я твой сын, Макс Са!
— Бер, что ты здесь делаешь? Как Нел и Миа? Как Плаж, там все спокойно? — у меня было тысяча вопросов.
Бер уже неплохо говорил на русском, лишь изредка задумываясь при подборе необходимого слова. Спецназовцы собрались возле нас, опасливо поглядывая на Санчо. Только в сравнении с ними можно было видеть разницу: неандерталец был вдвое шире в плечах, его руки были толще и мускулистее ног моих черных кроманьонцев. Но и он не чувствовал себя спокойно. Его напряженное лицо и побелевшие костяшки пальцев свидетельствовали о буре эмоций у него в душе.
— Санчо, это мои люди, мое племя! — я обвел рукой сгрудившихся подростков и добавил на неандертальском: — Ха (это мои люди, их нельзя трогать).
Специально для моих Русов я четко проговорил два раза:
— Санчо мой человек, кто его обидит, будет убит!
Теперь можно было спокойно выслушать рассказ Бера. Санчо расслабился и присел рядом, моих слов ему было достаточно, он даже положил свой каменный топор на песок. Спецназовцы тоже вздохнули с облегчением и, убрав оружие, жадно разглядывали вернувшегося к ним Великого Духа, с которым им пришлось видеться до его исчезновения.
Бер рассказывал долго. Как вернулся Тиландер, как Нел бросалась в воду и хотела казнить всех, кто был в экспедиции, включая родного брата. Как Миа чуть не убила себя. При рассказе о поступках моих жен, у меня защипало в глазах, пришлось даже сделать усилие, чтобы сдержать эмоции. Рассказал Бер и про покушение на Нел, когда Тиландер прикрыл ее своим телом от стрелы. У меня были сомнения насчет американцев, но после такого поступка, какие к черту могли оставаться сомнения в верности? Когда мальчик рассказывал про казнь устрашения, которую ему пришлось исполнить, чтобы снова восстановить послушание, я нахмурился.
Бер заметил это и спросил, волнуясь:
— Макс Са, я неправильно сделал?
— Нет, Бер, к сожалению иного выхода не было. Ты поступил правильно, я злюсь потому, что это должен был сделать не ты, а Ара и Лар. Это их работа, выявлять недовольных и пресекать возможные бунты. А что касается тебя и твоих спецназовцев, я рад, что не ошибся в вас, вы оказались самыми умными и верными.
Похвала пришлась по вкусу моему спецназу, среди них пошел восхищенный щепоток — сам Великий Дух Макс Са похвалил их. Оставшиеся новости были не такие интересные. Меня удивило, что Бер с восторгом говорит о Нел, практически не упоминая о Мие. На мой вопрос парень пояснил, что моя рыжеволосая жена почти не выходит из дворца, занимаясь вторым сыном, которого назвали Урр. При этом слове у меня сразу произошла ассоциация с мамонтом: надеюсь, что мой сын не волосатый и родился без бивней.
Пока Бер рассказывал последние новости, Санчо, убедившись, что мне не грозит опасность, начал осмотр нехитрого скарба убитых кроманьонцев. Их каменные топоры он забраковал, взвесив в руке. Для него они казались игрушечными. А вот шкуру буйвола неандерталец реквизировал. Больше ничего стоящего не нашлось. После того как трупы стащили в кучу, мы собрались обратно.
Пройдя около двух километров, мы дошли до верблюдов, которые паслись под надзором одного из спецназовцев. Дром узнал меня, радостно издав непередаваемый звук. Верблюд приблизился и облизал мне голову, купая меня в своей липкой слюне. Пришлось бежать к морю, чтобы отмыться.
Санчо категорически отказался садиться на верблюда, и нам приходилось приноравливаться к его пешему ходу. Из-за этой задержки лишь к вечеру третьего дня мы подошли к гряде, откуда начинался перевал. Но идти по обрывистой тропе на ночь глядя, мы не решились.
Разложив два костра, мы принялись за ужин. По дороге мальчишки настреляли несколько тушканчиков и добыли одну антилопу. Аппетит Санчо так умилил черных подростков, что они все время подносили ему новые куски, которые неандерталец принимал с благодарностью. Похоже, кроманьонцы могли ужиться с неандертальцами, но почему-то в истории этого не произошло.

Глава 27. Старый дом, новые вызовы
Утром мы начали переход через перевал. Когда идешь пешком, тропа оказывается достаточно удобной, местами можно даже идти втроем в ряд. Но верблюды шли боязливо, приходилось крепко держать их под уздцы, чтобы у животных не было желания побежать или прыгнуть в обрыв. У некоторых животных есть боязнь высоты, не знаю, страдают этим верблюды или нет, но проверять это у меня не было никакого желания. На переход по перевалу ушло около четырех часов.
Когда после очередного поворота мой взгляд уперся в каменную стену доморощенной крепости, которую мы выстроили после нашествия Сиха, сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Дозор здесь несли исправно: двое лучников вышли в широкий проем ворот, еще четверо показались на стене с луками в руках.
Увидев верблюдов и узнав Бера, лучники расслабились и стали приветственно махать руками. Но наибольший ажиотаж начался тогда, когда мы подошливплотную, и охрана узнала меня. Я не ожидал от дикарей таких проявлений чувств: побросав луки, они рванулись ко мне, норовя прикоснуться, двое даже припали к ногам, ощупывая меня, не сон ли это.
Бер говорил, что Нел сослала Гау нести дозор в этой крепости как наказание за то, что он не уберёг меня. Но Гау среди встречающих не было. Стража, перебивая друг друга, объяснила, что утром пришел гонец от Нел, и Гау отбыл с ним. Хотя стражники жаждали лицезреть меня дольше, задержка в крепости не входила в мои планы. Через десять минут мы уже входили в лес, отделяющий горы от Плажа. Еле заметная тропа, которая была здесь раньше, стараниями углекопов и рудоносцев превратилась в широкую тропу. Были даже срублены местами деревья, мешавшие передвижению. Час движения по лесу — и мы выходим на равнину. В километре находятся ближайшие хижины, чуть ближе, с правой стороны располагается скотный двор. Монументальным строением выделяется мой дворец, на три четверти скрытый пальмами.
Такого волнения я не испытывал даже при старте космического корабля, доставившего меня на МКС. Неуклонно сокращалось расстояние до хижин, мы уже практически поравнялись со скотным двором, когда навстречу выбежали детишки, чтобы приветствовать возвращающуюся экспедицию. Несколько детей постарше узнали меня, несмотря на мой диковинный наряд. Глаза мальчишек округлились и с громким криком: «Макс Са вернулся» они исчезли среди хижин.
Не прошло и полминуты, как от ближайших хижин повалил народ. Навстречу нам бежали мужчины, женщины и дети. Их лица светились счастьем, они громко скандировали мое имя, так что мне на секунду даже стало не по себе.
Встречающие лезли верблюдам под ноги, пришлось остановить Дрома и заставить его лечь, чтобы не задавить особо ретивых. С этого момента я попал в руки своего народа. Вначале меня просто обнимали, хлопали по спине и становились на колени, прикасаясь к моим ногам. Но потом я внезапно взмыл вверх. Всё увеличивающаяся толпа подняла меня на руки и понесла к дворцу, скандируя мое имя. Находясь на руках толпы, я видел не все, но даже увиденного было достаточно: люди бросали все, чем занимались и бежали мне навстречу. Толпа увеличивалась, слышались отдельные выкрики, но общий голос толпы, скандирующий мое имя, перекрывал эти голоса.
Когда до дворца оставалось около двухсот метров, в дверном проеме показалась фигурка Нел. Секунду спустя она метнулась нам навстречу. Как в замедленной съемке я видел, как облачко пыли поднимается от ее ног, видел застывший в немом крике рот.
— Опустите меня на землю! — закричал я.
Шум толпы заглушил мой голос, пришлось снова крикнуть во всю силу своего голоса. Шум мгновенно затих, и меня опустили на землю. Люди расступались перед бегущей Нел словно кегли, сбитые шаром. Время тянулось бесконечно долго, казалось воздух застыл и стал вязким, а Нел словно продиралась через желе. Но это только казалось, потому что сила, с которой Нел кинулась в мои объятия, чуть не сбила меня с ног.
— Я знала, я знала, я знала! — закричала она. — Макс Са, Макс Са…
На большее Нел не хватило, уткнувшись мне в грудь, она зарыдала.
— Все хорошо, Нел, моя прелесть, все хорошо, — гладил я её рукой по волосам.
Тело девушки содрогалось от рыданий. Несколько сотен человек молча стояли вокруг нас. Было слышно, как шелестят пальмовые листья. Я прижимал к себе жену, и в это время мой взгляд упал на фигуру, которая направлялась от дворца в нашу сторону. Солнечные лучи блестели в ее волосах.
Миа!
Она шла медленно, держа в руках ребенка, который на таком расстоянии показался мне слишком большим. Я отсутствовал полгода, Мие еще предстояла доносить ребенка два месяца, но на ее руках был ребенок, которому смело можно было дать около двух лет.
Наконец рыжеволосая бестия дошла до меня и улыбнулась, протягивая ребенка:
— Твой сын Урр, Макс Са.
И все…
Словно я только утром пошел на охоту и вернулся с добычей. Ни слов, что ждала, ни слов, что не верила в мою смерть… Мягко отстранив Нел, я взял голозадого малыша в руки, который тут же обмочил меня, вызвав смех у всей толпы.
— Урр, ты здоровяк Урр, сколько же ты весишь великан? — улыбнулся я.
На мой взгляд, в мальчике было не меньше десяти килограммов. «Не патология ли у него с нарушением обмена веществ?» — пронеслось в моей голове. А в следующую минуту, не выдержав, мне на шею кинулась Миа. Крепко обняв меня, она успела шепнуть, прежде чем я обрел способность возразить и обрести равновесие от ее объятий:
— Сегодня спишь со мной.
— Так, все занимайтесь своими делами, — распорядился я. — Сегодня я отдохну, а завтра поговорю со всеми, идите в свои хижины.
Моё указание стали дублировать для тех, кто был в задних рядах.
Я поручил Беру, чтобы он охранял Санчо и никого к нему не подпускал. Неандерталец никогда раньше не видел такого скопления народа и очень нервничал: его мышцы вздулись, и было видно, что он сдерживается, чтобы не сорваться.
— Бер, Санчо, за мной, все остальные — по своим хижинам! — снова отдал я распоряжение и с двух сторон обнимаемый своими женами зашагал к дворцу.
Бер и Санчо следовали за нами.
— Это Канг? — Нел неприязненно покосилась в сторону неандертальца.
— Канг. Но он хороший Канг и будет жить с нами.
— Хороших Кангов не бывает, — отрезала старшая жена под одобрительное кивание Мии.
— А этот хороший, и вообще, жены, вы, похоже, от рук отбились. Мне надо повторять дважды? — полушутливо изобразил я недовольство, которое жёны приняли за чистую монету.
— Нет, Макс Са, это хороший Канг и он будет жить с нами, — торопливо согласилась Нел, а Миа добавила:
— Наверное, это самый лучший Канг, если так говорит Макс Са.
— Его зовут Санчо, и он мне как сын, запомните.
Обернувшись, я подозвал Санчо. Указывая на Мию, Нел, ребенка и дворец с поселением, я поставил точку:
— Ха! (это все мое, нельзя никого убивать или обижать).
— Ха (я понял, я тоже твой, ты вождь).
— Хаа? (ты точно все понял?)
— Ха (никого не убивать, все твое, только ты вождь и больше никто).
— Макс Са, о чем вы говорили, ты знаешь язык Кангов? — Нел смотрела на меня в изумлении.
— Я сказал ему, что вы мои жены и что вас трогать нельзя. Но, если вы будете много болтать, я разрешу ему вас наказать, — отшутился я, поудобнее перекладывая мальчика на руках. «Ух и тяжелый, зараза, и как она такого гиганта выносила»? — подумал я.
Когда мы пришли во дворец, я первым делом взял кусок чистой ткани и искупался прямо за домом, обливаясь водой. Это конечно не банька, но на сегодня сойдет. Баньку строить начну сразу же и привью Русам любовь париться.
Когда я зашел в дом, Санчо уминал рыбу, но не тронул чечевичную похлебку. Пришлось показать личным примером, какая это вкусная и полезная еда. Потом я послал за Рамом. Всем остальным, даже американцам, я велел передать, что сегодня неприёмный день.
Когда радостный Рам влетел в комнату, то на время остолбенел, увидев Санчо. Но агрессии не проявил, по моим наблюдениями неандертальцы к представителям своего вида относились куда терпимее, чем кроманьонцы.
— Макс Са, как хорошо ты дома, — Рам раз пять повторил эту фразу, боясь, что недостаточно сильно выразил свои чувства.
— Рам, это Санчо. В нем течет кровь твоего народа, даже больше чем в тебе. Пусть он побудет и поживет с тобой, чтобы ему было легче привыкнуть. Санчо, это Рам, в нем есть кровь народа Ха.
Затем я добавил на неандертальском наречии:
— Ха, Ум (он из твоего народа, будьте братьями, слушай его).
— Ум, Ха? (Моего народа? Выглядит не очень похоже), — переспросил Санчо, разглядывая Рама.
Они были примерно одного роста и комплекции, хотя Санчо все же смотрелся здоровее. А ведь он еще подросток пятнадцати лет, в какую глыбу он превратится через пару лет?
— Рам, идите, мне надо отдохнуть, — я откинулся назад и прислонился к стене.
Рам посмотрел в глаза Санчо, и тот встретил его взгляд. Секунд двадцать они смотрели друг на друга. Второй сеанс телепатии состоялся на моих глазах. Полукровки признали свою кровь: их лица посветлели, морщины на лбу разгладились. Не сговариваясь, они одновременно вышли в дверной проем, оставив меня с семьей.
До самого вечера я играл с детьми, пока не устал. Настырнее всех оказались близняшки Анна и Алла, которые первое время боялись меня, но, осмелев, просто не слезали с колен. Миха и Мал вели себя больше по мужски, выспрашивая об убитых врагах и страшных хищниках, которые встречались мне по пути.
Услышав о моем возвращении, приходили вождь Выдр Наа и оба американца. Их всех терпеливо выпроводила Нел, сказав, что я сплю, а утром будет Малый Императорский Совет. Только Лару и Гау я не смог отказать в аудиенции. Эти два боевых товарища мне были очень дороги. Гау долго ощупывал меня руками, пытаясь убедиться, что я натуральный. Когда, наконец, стемнело и дети отправились спать, передо мной стала дилемма. Но к счастью для Мии, Нел оказалась в нерабочем состоянии.
Торжествующе сверкнув глазами, Миа поволокла меня в свою спальню, и вскоре ночной Плаж окончательно убедился в моем возвращении. Сдался на этот раз я, запросив пощады. Многодневные скитания не прошли даром, и требовалось время, чтобы я снова мог чувствовать себя в идеальной форме.
Утром я проснулся поздно. Солнце уже высоко стояло над горизонтом и щедро поливало землю теплом и светом. Умывшись, я быстро перекусил. Нел сообщила, что все члены Совета уже давно маялись бездельем, собравшись под пальмами.
Я вышел к ним, чтобы поздороваться и приветствовать. Тиландер и Лайтфут сияли словно начищенные медяки.
— Но как, сэр? Как вам удалось выжить среди людоедов? И еще добраться по суше обратно домой, ведь экспедиция встретила вас в нескольких днях пути? — Лайтфут исходил нетерпением, желая получить ответы на свои вопросы.
Тиландер был более сдержан:
— Это моя вина, я свернул поиски, когда мы наткнулись на скелет съеденного человека. Простите, что не довел до конца поиски.
— Никто не виноват кроме меня самого, — ответил я. — Бедняга Маа поплатился своей жизнью за мою самонадеянность. Все ответы на свои вопросы вы получите, а сейчас пошли в дом.
Я поздоровался со всеми и, шагая впереди, вернулся в комнату, где обычно проходил Малый Совет.
— Прежде чем вы доложите мне о ситуации, я коротко расскажу вам о своих приключениях, чтобы удовлетворить ваше любопытство, — сказал я.
Рассказывал я недолго, большинство несущественных деталей опускал, говорил только главное. Так как на Совете присутствовали Миа и Нел, об озерных Луома я упомянул только вскользь, не задерживаясь на сексуальных приключениях. Меня слушали внимательно, не перебивая. Эмоции, вызванные моим рассказом, отражались на лице слушателей. Мужчины оживлялись при описании битвы с кроманьонцами и при рассказе о том, как мне пришлось убить два племени неандертальцев: первое за смерть Ики, второе по просьбе озёрных Луома.
Миа и Нел особенно внимательно выслушали то место, где речь шла про Ику. Узнав, что третьей жены не будет, они вздохнули с облегчением. Оба американца слушали, открыв рты: их контакты с дикарями сводились к одному бою, когда Сих захватил Плаж. А настоящих неандертальцев видел только Тиландер, когда были организованы мои поиски. Правда, Лайтфуту хватало и Рама, чтобы представить силу и телосложение другого вида людей. А вчера еще появился и Санчо, который со слов американца уже успел съесть их двухдневный запас еды.
Когда я закончил, воцарилась тишина. Каждый мысленно сопереживал мои приключения, примеряя их на себя. Нарушил молчание Наа. Он попросил выбрать старшего среди его племени, потому что это он допустил покушение на Нел.
— К этому моменту мы еще вернемся, Наа, сейчас не время выбирать старших и вождей, — сказал я. — Управляй своими людьми и впредь, не допускай инакомыслия. Хад, как у нас обстоят дела с запасами?
На мой вопрос староста начал перечислять запасы заготовленных продуктов. Голод нам не грозил, по крайней мере, ещё пару месяцев.
Вчера Нел рассказала мне про повторный мораторий на охоту, введенный ею несколько дней назад. Мораторий я одобрил и на Совете снова подтвердил действие запрета на охоту. Доклады следовали один за другим. Особенно порадовал Лайтфут, который взамен утерянного меча преподнес мне прекрасную катану.
Гау и Бар, введенные мной обратно в Совет, сидели молча. Им особо нечего было докладывать после того, как они в двух словах обрисовали ситуацию на границах. За полгода моего отсутствия враг не тревожил границы наших земель. Тиландер посетовал, что дисциплина среди рабочих упала, а Хер пожаловался, что все меньше людей приходят на проповеди. Обе проблемы были решаемые, после Совета я собирался обратиться к Русам, собрав их перед дворцом.
Нел угостила всех малиновым чаем. За время моего отсутствия этот напиток был под запретом, и американцы обрадовались возобновлению чаепития. Пока члены совета угощались чаем, я вспоминал пережитые приключения, давая себе зарок никогда больше не рисковать. Мой необдуманный поступок с охотой чуть не положил конец всему развитию Русов.
Одно из действий Нел, которая запретила свободное ношение оружия, мне очень понравилось. Пришло время, когда стало нужным выделять сословия. Сословие воинов должно быть моей опорой.
— Герман, мне нужны твои лесорубы на неделю, чтобы сложить небольшой сруб. Строительство корабля можно прервать на неделю, — сказал я.
Это я про баню, чертовски хотелось попариться от души.
— Хорошо, сэр. Что им предстоит делать? Мы можем приступить к работе прямо сегодня, — американец допил чай и с благодарностью посмотрел на Нел, которая налила ему еще.
— Я не поблагодарил тебя за спасение Нел, но я не забуду твоего поступка, — сказал я.
— Это был мой долг перед вами, — просто ответил Тиландер, принимаясь за чай.
— Теперь Лар, — обратился я к нему.
Гигант немедленно вскочил, готовый исполнить любое поручение
— Бейте в гонг, созывайте людей, мне есть, что им сказать. Хер, ты жаловался, что мало людей приходят послушать тебя? Сегодня тебя будут слушать все, так что будь готов.
Шаман признательно посмотрел на меня и пробормотал слова благодарности.
С улицы послышался звук гонга. Лар послал мальчишек на берег, чтобы они позвали Выдр и Рама с Санчо. Оставив гостей допивать чай, я прошел в спальню, где наскоро укоротил бороду и прошелся по волосам. Найдя нормальную футболку, я натянул ее и надел спортивные брюки. Предстояло выступление перед всем племенем.
Народ подтягивался споро: слух о моем возвращении еще вчера облетел каждую хижину, и Русы торопились увидеть своего Великого Духа Мак Са. Внутренняя часть крепости перед дворцом заполнялась мужчинами, женщинами и детьми. За последнее время детей стало значительно больше, без школы уже не обойтись. Были у меня два кандидата на место учителей: Нел и Зик. Последний, уйдя в степь, еще не вернулся со сбора лекарственных трав. Одна из комнат, в которой в свое время жил американский офицер Босси, была забита пучками сушеных растений. Я даже расчихался от обилия запахов, щекотавших ноздри.
Когда я вышел во двор, все пространство крепости было заполнено людьми.
— Макс Са, Макс Са, — стала скандировать толпа, приветствуя меня.
Большинство лиц мне было знакомо, но я видел и много незнакомых детей и женщин из числа раннее захваченных пленных. Я поднял руку, призывая к тишине:
— Русы! — мой голос звучал в полной тишине. — У меня есть для вас слова Главного духа — Бога. Бог сказал, что создал эту Землю для нас, чтобы мы жили и размножались на ней, следовали его законам. И Бог сказал, что нам надо расширять свои владения, делать новые поселения в разных местах. Это называется колонизация. В ближайшее время мы захватим все пригодные для жизни места, потому что мы Русы, потому что так сказал Бог!
Не знаю, все ли поняли мою мысль, но слова о новых поселениях пришлись Русам по душе. Громкими восторженными криками они приветствовали мои слова. Призвав их к тишине, я закончил мысль:
— С этого дня все мы будем трудиться, чтобы иметь много еды и много хижин. Каждый из вас станет вождем, если будет следовать законам Бога и слушать мои слова.
На этот раз крики были еще громче. Я смотрел и улыбался, глядя на Русов: им предстояло колонизировать всю планету! Если не всю планету, то бассейн Средиземноморья однозначно! И это не дело, которое следует откладывать в долгий ящик, экспансия начнется очень скоро. Если нельзя предотвратить миграцию кроманьонцев с Африки в Европу, то можно сделать этот процесс управляемым. Значит, мне следует организовать поселение- форт там, где проходит основная магистраль миграции — в дельте Нила. И создать островную цивилизацию, где будет жить самое дорогое для меня — моя семья.
— Русы, вы готовы следовать за мной?
— Да, Макс Са! — взревела толпа.
— Теперь они твои, Хер, — я слегка подтолкнул шамана, давая ему возможность проявить все свое красноречие. — Читай им проповедь и не забудь упомянуть посланника Главного Духа — Бога!
Сотни глаз смотрели на меня с любовью и надеждой, потому что я нес им свет. Свет знаний, свет лучшей жизни. И таков мой удел, потому что я — Прометей!
Конец четвертой книги.



Nota bene

Опубликовано: Цокольный этаж, на котором есть книги: https://t.me/groundfloor. Ищущий да обрящет!
Понравилась книга?
Не забудьте наградить автора донатом. Копейка рубль бережет:
https://author.today/work/133287